Тёмные самоцветы - Челси Ярбро

К тому времени, как трое иезуитов вернулись из деревеньки, больной уже лежал в теплой каморке, укрытый меховым одеялом, и Роджер поил его с ложки настоем, основой которого была хлебная плесень.

Войдя в помещение, отец Погнер был несколько удивлен тем, что пожилой дворянин все еще возится там с конской упряжью. Прежде чем обратиться к нему, он расстелил свой плащ перед огнем, потом неприязненно бросил:

— Что с отцом Краббе?

Стефан с нескрываемым интересом посмотрел на вошедших.

— Его осмотрели и уложили в постель, где он и будет теперь пребывать до полного исцеления.

— Молитвы и пост принесли бы ему больше пользы, — заявил недовольно иезуит, — ибо над нами в недугах и в радости властен один лишь Господь.

— Это, разумеется, так, но Писание учит нас искать разрешения мирского в миру. — В тоне Батория сквозила ирония, а глаза светились довольством. Он чувствовал себя много лучше, с тех пор как стал принимать рекомендованную графом настойку из анютиных глазок, почек ивы и дудника; нога его уже не болела, а лишь изредка поднывала.

— Человеку вашего положения простителен такой образ мыслей, — высокомерно произнес отец Погнер. — Кому поручены заботы о нашем товарище? Нам надо взглянуть на него. Чтобы одобрить его или отвергнуть.

— Я пошлю за ним, добрые пастыри.

Король потянулся к колокольчику, но был избавлен от беспокойства. Боковая дверь отворилась, и в караулку, служившую одновременно холлом, гостиной и королевской приемной, вступил Ференц Ракоци. Стремительно приблизившись к сюзерену, он против обыкновения не дежурно раскланялся, а опустился перед ним на колено, ибо заметил у огня толкотню и тут же сообразил, что к чему.

— Ваше величество, — сказал он достаточно громко. — Я оставил отца Краббе на попечение отца Митека, он исповедовался и теперь спит.

— Очень хорошо. — Заметив вспышку неуправляемой ярости в глазах отца Погнера, Стефан Баторий внутренне усмехнулся.

Отец Корнель перекрестился.

— Спаси нас, Господь!

Отец Бродский уставился на сидящего дворянина.

— Так вы — государь? — вырвалось у него.

— Милостью Господа, — серьезно ответил Стефан, испытывая немалое удовлетворение. Если бы в столь сильное замешательство ввергалась при нем и польская шляхта, ему нечего было бы больше желать. — А вот человек, взявший под опеку вашего сотоварища. Граф Сен-Жермен, из рода Ракоци. Он, как и я, венгр. — Король жестом велел Ракоци встать по правую руку от кресла, выказывая ему таким образом уважение, каким редко баловал своих приближенных.

— Досточтимые пастыри, — сказал Ракоци, приветствуя иезуитов поклоном, в котором не было и намека на какую-либо искательность.

Отцы Бродский и Корнель ответили полупоклонами, отец Погнер остался недвижен.

— Ваше родовое имя не кажется мне незнакомым, — процедил после паузы он.

— Я принадлежу к более древней ветви рода, чем та, чье имя ношу, — счел нужным пояснить Ракоци, — но все же весьма приятно, что твоих родичей помнят. — Он сопроводил эти слова самой обезоруживающей из арсенала своих улыбок.

Отец Погнер неприязненно поджал губы и проворчал:

— Только глупцы кичатся мирским положением. — Он обратил взор на короля, невозмутимо продолжившего полировку седла. — Надеюсь, ваше величество не в обиде на нас. Здесь почему-то никто не сказал нам, кто вы, а рассыпаться в любезностях и деликатничать мы не привыкли.

Стефан отложил седло и выпрямился.

— Очень жаль, добрые пастыри, — бросил с неодобрением он. — Вам бы не помешали уроки любезного обхождения, ведь вы едете ко двору, где невежливости не потерпят. Царь Иван строг, и даже намек на какое-то неуважение может стоить обидчику головы.

Отец Бродский, спохватившись, упал на колено.

— Ваше величество, лишь наше невежество ответственно за нашу непочтительность к вам. Никто ведь из нас никогда не видел вас ранее. И к тому же ваша одежда, — он выразительно посмотрел на толстую поношенную куртку Батория, — не могла ничего нам сказать. Произошло недоразумение, безмерно нас удручающее, но, возможно, вы согласитесь его извинить.

Стефан благосклонно кивнул:

— Так-то лучше. Вы успокоили меня, отец Бродский. А то я уже стал опасаться, что и впрямь возлагаю столь важную миссию на каких-то невежд.

Последние слова назначались отцу Погнеру, но отозвался на них отец Корнель. Становясь на колено подле отца Бродского, он заявил:

— Государь! Мы готовы служить вашему величеству в любом вам желательном качестве, нам следует лишь разъяснить, каким оно должно быть, чтобы мы не терялись в догадках и не поставили под угрозу ваш план.

Отец Погнер, мрачно косясь на товарищей, также счел нужным склониться перед королем.

— Мы не хотели оскорбить вас, ваше величество, — проскрипел он с большой неохотой.

— Я и не чувствую себя оскорбленным, — усмехнулся Баторий, — но впредь советую вам быть осмотрительнее. — Он взялся за колокольчик. — Вы, полагаю, изголодались в дороге. Ужин уже состоялся, но на кухне должно было что-то остаться. Повара ждут в буфетной. Вас проводят туда. — Он помолчал и с невинным видом прибавил: — Если только вам не захочется навестить поначалу больного.

Глаза отца Погнера сверкнули.

— Разумеется, ваше величество, — поднимаясь на ноги, пробормотал он. — Мы окропим его святой водой и устроим бдение возле ложа.

Лица отца Бродского и отца Корнеля вытянулись. Первый облизнул губы, второй неприметно вздохнул.

Ракоци обменялся с Баторием взглядом.

— Отцу Краббе надо бы выспаться, — сказал он, адресуясь к отцу Погнеру. — Не лучше ли вам отложить свой визит?

— Самое для него сейчас лучшее — присоединиться к нашим молитвам о спасении его грешной души и сохранении бренного тела, уповая на волю Господню, — возразил резко тот. Длинные руки его были скрещены на груди, уголки губ спесиво кривились.

— В руках отца Краббе сейчас четки, на подушке молитвенник, а Господь уже проявил свою волю, ниспослав ему целительный сон, через который ангел-хранитель восстанавливает его силы. Благоразумно ли останавливать ангела в этих трудах?

— Вы, я гляжу, изрядный теолог, — восхитился, внутренне закипая, отец Погнер. — Что очень странно для человека, не имеющего духовного звания.

— В детстве меня готовили к посвящению, — сказал Ракоци, ничуть не греша против истины. Правда, даже воспоминания о культе, исповедовать который ему предстояло, развеялись еще до строительства вавилонских садов.

Впервые в тоне отца Погнера проскользнула тень некоего уважения.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});