День свалившихся с луны - Наталья Труш

– А я что говорю??? Я им всем говорю – это вот самая истина. Это вот мы такие, и жизнь наша такая. А реализм – бабушки, там, с палочками, пионерки в сандаликах и с эскимо на палочке – это все полная хрень на палочке... Я такое тоже могу. Могу! Не веришь? Пошли мою папку с эскизами посмотрим. Пошли-пошли!

– Сеня! Ты что человека напрягаешь, а?

У Светы опять получилось «челаэка», видимо, она так говорила это слово всегда.

– Сеня, тебе все верят, и не надо никого напрягать. Потом покажешь ей свой реализм. И уродов своих хватит демонстрировать. Нравится писать такое – пиши, но никого не агитируй. А то опять на Ванино «Прости, нечаянно!» нарвешься!

Сеня послушался и от Даши отстал. Но еще несколько раз подходил к ней за какими-то мелочами, что позволило Свете в конце дня сказать, хитро заглянув в Дашкины глаза:

– А Сенька на тебя запал! Нормально. Он парень хороший, правда, со своими тараканами... И тараканищами...

Что это значит – Даша узнала потом. А сейчас ей пока это было и не интересно. Какая разница, какие у человека тараканы, если она просто дружит с ним?

С Сенькой было прикольно. У Дашки нарядов никаких особых не было. Деньги, что остались от продажи бабушкиного дома, Дашка не трогала, не тратила на глупости, зная, что, случись что, никто ей не даст ни рубля. Так что это был ее НЗ. Одевалась и кормилась на дворничью свою зарплату. Много на нее не разгуляешься. И потому Дарья носила старенькие джинсы и свитера с вытянутыми рукавами и воротом типа «труба».

Сенька был, как и Даша, одинок в этом городе, который не очень-то принимал пришлый люд. Он приехал в Питер из-под Пскова, где у него остались родители и куча братьев и сестер. Ни о какой помощи из дому и речи быть не могло. А Сенька еще и категорически отказывался «молотить на государство», и никакой комнатой, которую мог бы по лимиту получить, его было не соблазнить. Лимиту Сенька презирал. Это Даша сразу поняла.

– Ты дворником трудишься за комнату, что ли? Лимита, что ли? – спросил Сенька, и Даша уловила в голосе что-то такое, что заставило ее прикусить язычок и правду не выдать.

– Нет! Ты что! Я местная! Вернее, так: корни у меня питерские. Просто я родилась на Севере. У меня бабушки-дедушки знаешь кто? Полярники! Метеорологи! Они тут почти не жили. Все больше на Таймыре. А тут комната была. Вот она мне и досталась.

– Везет тебе! – оценил Сенька, и Даша поняла, что сказала все правильно. Она уже наслышалась «Понаехали тут!» от ухоженных старичков и от тетенек, которые и сами-то в недавнем прошлом были из «понаехавших», просто тщательно заполировали это прошлое, забыли, из каких псковско-новгородских деревень приехали покорять Петрову столицу. Забыли или сделали вид, что забыли, как жили в рабочем общежитии, вставали в шесть утра и пилили на другой конец города на трех-четырех видах транспорта и гнули горб с утра до вечера на стройках, чтобы через десяток лет получить квартиру, уехать из общаги и навсегда забыть свое лимитированное прошлое.

Вот Сенька и не хотел приобщаться к армии питерской лимиты ни за какие коврижки.

– Чем же ты живешь? Как бабки зарабатываешь?

– Да как все наши! – Сенька свистнул. – Дел хватает...

* * *

Уклончиво ответил. Карты раскрывать не хотел, потому что приходилось ему порой заниматься делами очень далекими от тех, какие он любил. Да и жить было негде. Спасибо Ване и всей этой гоп-компании, с которой судьба свела Сеню год назад. Его приняли в команду, как принимали туда всех, кто приходил и что-то делал ради общего блага. У Вани можно было поесть и заночевать – квартира огромная. А если еще принесешь раскладушку, как это сделал Сеня, то, считай, обеспечен спальным местом надолго.

Раскладушкой Сенька разжился на чердаке, видать, бомжи там когда-то жили, а потом по какой-то причине насиженное место оставили. И раскладушку тоже. У нее порой подламывались ноги-дуги и на растянутых пружинах брезент вытягивался чуть не до пола, но все едино лучше, чем просто на полу.

Одеяло, подушка и белье – это уже Ванин презент. Этого добра у него было предостаточно.

Надо сказать, что у Вани имелась маменька – чистенькая питерская старушка, которой Ваня вполне мог во внуки сгодиться. Просто у Нины Васильевны детишек было немерено, а Ванька – последний и самый непутевый. И было его Нине Васильевне жальче, чем всех остальных. Хотя «непутевый» – это по ее собственному определению. Из-за того, что у сорокалетнего сынка не было семьи нормальной и сам он иной раз маменьку шокировал своими выражениями и нарядами. На самом-то деле Нина Васильевна сынком гордилась. Про него и в газетах писали, и по телевизору несколько раз показывали. Огорчало только, что Ванька дома не жил, а отпивался с голытьбой какой-то в мастерской на Обводном.

С голытьбой этой Нина Васильевна познакомилась. Люди только внешне были чудненькие, а вообще-то душевные и добрые. И Светка, которую Ванька отрекомендовал как «невесту», Нине Васильевне тоже понравилась. Ну, еще б причесать ее, лахудру! Но они нынче все такие вот, нечесаные! И в позорных штанах, что с задницы спадают. У Ваньки ее тоже такие – брюхо волосатое поверх ремня. Мать шикнула на него, мол, негоже при дамах так, на что Ванька заржал как конь, объяснил что-то про моду, и мать отступилась.

Маманя Сурина, побывав в Ванькиной мастерской, произвела дома ревизию да потрясла детишек, и Ванька получил приданое – гору подушек, несколько одеял-покрывал и чемодан постельного. Не нового, но приличного и крепкого. Так что «пятизвездочный отель» Вани Сурина, как называли мастерскую между собой ее обитатели, был вполне приличной ночлежкой для художников, непризнанных гениев, поэтов, каких-то патлатых музыкантов и гостей всех мастей, которые за счастье считали подержаться за кисти, которыми писал сам Ванька Сурин.

У Вани в обители можно было крепко выпить, можно было даже пяток дней бухать, ежели у кого потребность такая была. Ваня против выпивки ничего не имел. Сам он был такого могучего роду, что свалить с ног этот волосатый организм можно было лишь спиртом. Но спирт Ваня не пил. Он интеллигентно употреблял коньяк и виски и обитателям «отеля» пытался эту культуру прививать. Но тут было сложно. Гости к Ване являлись самые разные, чаще всего взросшие на дурном современном пиве и баночных коктейлях, от которых лично у Вани начиналась зверская изжога. Поэтому его было не соблазнить этой гадостью. Но другим не мешал.

Единственное, против чего Ваня выступал резко и готов был «дойти до смертоубийства» – по крайней мере обещал! – это были наркотики. Всех подозрительных Ваня самолично проверял на наличие следов от иглы, заглядывал в глаза изучающе, и были случаи – гнал гостей к чертовой матери!