Присоединились к большинству… Устные рассказы Леонида Хаита, занесённые на бумагу - Леонид Хаит

Высшие режиссёрские курсы у Марии Осиповны Кнебель, в силу системы их организации, носили заочный характер, предполагающий самостоятельную работу их участников. А прославленному педагогу отводилась роль комментатора, аналитика проделанного труда.

Прекрасно, когда каждый отдельный ученик имеет своего учителя, стремящегося развить неповторимые качества своего ученика, усмотреть его индивидуальность. Когда же в современной школе перед учителем сидит сорок учеников, это заставляет его заниматься не только педагогической, но и полицейской деятельностью. Стремление «постричь» всех «под одну гребёнку» становится естественным.

Когда же тебе приходится обходиться без учителей, всё уже зависит от тебя самого, от твоей воли и заложенного Богом и родителями стремления к знаниям.

Во времена моей юности одной из форм образования, заменяющей университетскую аудиторию, была кухня. Сегодня она используется в своём первоначальном предназначении. А тогда это было место почти ежевечерних встреч друзей, где под бутылку водки шло обсуждение всего прожитого, прочитанного, увиденного.

Это сейчас я разговариваю сам с собой. А тогда всё происходило в кругу друзей, да ещё каких! Энциклопедически образованных, любопытных и любознательных. Общение становилось смыслом самой жизни.

Надо учесть, что время это было временем окончания войны.

Из жизни было вычеркнуто четыре года. Солдаты возвращались к мирной жизни, переполненные честолюбивыми замыслами, с безмерным желанием скорее наверстать упущенное. Наступило время всеобщей эйфории.

Для таких, как Лёва, на эйфорию был отпущен один год. В августе 1946 года началась новая война, война уже своего государства против своих граждан, против своих вчерашних защитников, против таких, как Лёва.

На фронт Лёва уехал на третий день после объявления войны.

В Харькове была сформирована фронтовая газета «Знамя Родины», в редакцию которой вошли уже признанные писатели и журналисты. В газету взяли и несколько добровольцев из числа студентов литфака Харьковского университета. Среди них был и Лёва. Газета была прикреплена к 18-й армии, начальником политотдела которой был тогда Леонид Ильич Брежнев.

В составе этой армии Лёва вместе со «Знаменем Родины» и отступал с кровавыми боями и миллионными потерями от юго-западной границы до Донбасса.

Летом 1942 года его неожиданно отправили на краткосрочную переподготовку в Иваново, и он вернулся на фронт уже не как военный журналист, а как солдат нашей разведки, став политруком взвода.

В этом качестве он и прослужил до самого окончания войны.

Вернулся домой Лёва раненый, контуженный, демобилизованный как инвалид Отечественной войны.

Надо сказать, что литфак Харьковского университета был до войны и сразу же после неё (до борьбы с космополитизмом) чрезвычайно ярким явлением. Не буду перечислять всех профессоров этого факультета, но среди них было немало замечательных, ярчайших учёных.

Это трое из них, сначала анонимно, издали знаменитый «Парнас дыбом», первую книгу литературных пародий в советский период. Эта книга вышла в Харьковском издательстве на два года раньше, чем пародии Архангельского. Было это ещё в 1925 году. Поначалу никто не знал, кто является её автором. Специалисты называли Ю. Олешу, В. Катаева, Л. Никулина. На обложке «Парнаса дыбом» в качестве автора значилось таинственное Э. С. П., А. Г. Р. и А. М. Ф. Только в 60-е годы были расшифрованы эти загадочные буквы. Авторами книги оказались Эстер Соломоновна Паперная, Александр Григорьевич Розенберг и Александр Моисеевич Финкель. Все – профессора харьковского литфака, с которыми я познакомился именно в эти годы: они были посетителями выставки о творчестве Ильфа и Петрова, зрителями моих харьковских спектаклей. Жизнь их после войны сложилась не лучшим образом. Эстер Соломоновна Паперная, скажем, 17 лет провела в сталинских лагерях.

Одним словом, у Лёвы были хорошие учителя.

Вместе с Лёвой в редакции фронтовой газеты 18-й армии служил и другой мой друг – Борис Львович Милявский, ставший после войны Лёвиным постоянным соавтором в области театральной критики. Впоследствии их дружба и творческий союз получили в харьковской прессе следующие определения: «литературные диверсанты», «эстетствующие неучи», «жалкие пигмеи».

Апрельской ночью 1950 года Лёва Лившиц был арестован и помещён во внутреннюю тюрьму КГБ, по случайности находившуюся на улице Чернышевского, на той же улице, где находился и Лёвин дом. О Боре Милявском рассказ отдельный. Это один из самых любимых мною людей. После множества мытарств он вернулся в Харьков, и оттуда, из-за рубежа, я получаю от него письма. От Лёвы писем уже не получишь.

Все, кто сейчас вспоминают Лёву, отмечают единодушно, что внешне он одновременно походил на Багрицкого и Есенина. Я его много фотографировал. Про себя очень горжусь, что одна из моих фотографий стала мемориальной: она публикуется всюду, где речь идёт о так рано ушедшем друге.

Прекрасно помню ту ночь, когда во дворе харьковского общежития работников искусств, где я тогда жил, раздался голос нашей сторожихи, позвавшей меня к телефону, единственному на весь дом, он находился у её изголовья.

Когда я бежал к телефону, понимал, что где-то с кем-то случилось несчастье. Но меньше всего мог предположить, что услышу сейчас известие о том, что Лёвы уже нет. Ведь ещё днём мы обсуждали будущий репертуар моего театра и он настоятельно рекомендовал мне поставить прозу Зощенко. Было это 28 февраля 1965 года.

Женился Лёва рано. Ещё когда был студентом, до войны, на безумно красивой студентке медицинского института Оле Жеребчевской.

Никакая гадалка не могла бы предсказать, что закончит свою жизнь красавица Оля в Израиле, на Иерусалимском кладбище.

Какие качества были свойственны Лёве? Прежде всего, ум, ироничность, чувство юмора. Самостоятельность суждений. Огромное трудолюбие. Настоящая образованность.

А прожил он всего сорок четыре года.

В зависимости от возраста человек по-разному относится ко времени. Для того, кто приближается к восьмидесятилетию, – совсем небольшой срок.

Свою трудовую биографию я отсчитываю с того дня, когда в только что освобожденном Харькове нанимался пилить и колоть дрова. Была у нас бригада, состоящая из моих тогдашних приятелей Саши Носовицкого и Люсика Ладкова.

А политическая биография началась в 1946 году.

Не познакомился бы я с Лёвой и его друзьями, бог знает, как сложился бы я как человек, в кого превратился бы.

Среди Лёвиных и Бориных друзей был уже признанный к тому времени писатель Александр Хазин. В то время я был уверен, что нет более остроумного человека, чем он. Впрочем, не только я смотрел на него влюблёнными глазами. Он пользовался оглушительным успехом у харьковчанок, по-моему, любых возрастов. В соавторстве с другим Лифшицем (в отличие от Лёвы, писавшим свою фамилию через «ф») – Шурой, взявшим себе псевдоним Светов, Саша Хазин писал монологи, сценки, фельетоны, юмористические рассказы для многих ведущих мастеров эстрады: Лидии Атманаки, Бена Бенцианова и других. Кроме того, Саша был постоянным автором Аркадия Райкина и его Ленинградского театра миниатюр.

Саша провёл войну в газете 18-й армии. Под Новороссийском был тяжело ранен.

К моменту нашего знакомства он был уже автором нескольких книг. Среди них сборник стихов, рассказов, пьес.

Вернулся он с войны бесконечно жизнерадостным. Вокруг него было всегда множество людей, он был автором умопомрачительных розыгрышей, очень популярной в те времена формы юмора. Даже такие мастера шутки, как Лёва, Шура, Арон Каневский, перед ним бледнели, хоть каждый из них был неповторим.

В начале 1946 года Саша написал для Аркадия Райкина шуточную поэму «Возвращение Онегина» и отослал её в Ленинград уже тогда очень популярному артисту.

Уж не знаю, по какой причине, Райкину поэма не пригодилась, и, не желая, чтобы труд Хазина пропал зазря, он отдал её редакции журнала «Ленинград». Поэма была незамедлительно напечатана.

С тех пор прошло пятьдесят восемь лет. Передать словами, что испытали мы все, прочитав постановление ЦК партии, а потом и доклад Жданова «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“», невозможно. И прежде всего – Саша. Неизвестно почему, каким образом ЦК партии и Жданов откопали стихи Хазина. Но его имя и фамилия были поставлены рядом с любимыми Зощенко и Ахматовой. Мало кому известный харьковчанин стал известен всем. Жданов назвал нашего Сашу «клеветником, пошляком, злопыхателем». Тогда я получил первый урок о том, что такое партия, советская власть, что являет собой «ум, честь и совесть нашей эпохи» – как впоследствии стали именовать большевиков-коммунистов.

Естественно, что писатели, дрожащие за свои партийные билеты, за «место под советским солнцем», начали многочисленные «обсуждения» постановления ЦК и доклада товарища Жданова.