Воспоминания пропащего человека - Николай Свешников

С детства я был рьяным патриотом, любил все русское — старые русские обычаи, русскую одежду, русские кушанья, а потому предпочитал и пить русскую водку; любимым моим напитком была березовка, к которой я скоро пристрастится и выпивать ежедневно по нескольку стаканчиков.

За пьянством пошел сряду же и разврат, и потому мне уже не хватаю потаскиваемого из выручки серебра: я начал потаскивать и кредитки, по три и по пяти рублей. Но в скором времени мне уже не удавалось так часто ходить в выручку, потому что однажды случилось следующее когда приказчик отлучился по необходимости из лавки, а я по обыкновению залез в выручку и, вынув оттуда небольшую пачку трехрублевых билетов, хотел отделить из них одну или две бумажки, приказчик вдруг воротился, и я, не успев положить пачку обратно, только закрыл выручку, а вся пачка, хотя и состоявшая только из семи билетов, так и осталась у меня. На мое счастье приказчик, вернувшись в лавку, сейчас же послал меня куда-то, что и дало мне возможность спрятать деньги. Когда я вернулся, то приказчик спросит меня: «Не видал ли ты, кому я отдавал или менял трехрублевые билеты?» — и, получив от меня обыкновенный ответ: «Нет, не видал, не знаю», — предупредил меня, чтобы я не проболтался о пропаже этих денег хозяину, что, конечно, мне было слишком на руку.

С этого раза приказчик стал все-таки осторожнее: если он даже ненадолго отлучался из лавки, то и тогда запирал выручку… Зато я стал смел даже до нахальства в воровстве.

Сперва я попробовал подобрать ключ к выручке, раза два или три я покупал замки с ключами, похожими на наш ключ, но отпереть этими ключами выручки я не мог и потому обратился к самому отчаянному способу — воровать почти на глазах приказчика. Приказчик утром, после чая, когда не было покупателей, любил выходить на галерею, посмотреть на прохожих, а я в это время принимался заправлять лампы: так как одна лампа висела над выручкою, то я и доставал ее постоянно с той стороны, с которой находился ящик; доставая одною рукой лампу, я другою залезал в выручку, предварительно отперев ее находившимся в замке ключом, доставал оттуда один или два билета и опять запирал; а когда это мне не удавалось, то я крал медные деньги, которых у нас постоянно было насчитано и завернуто для размена по одному рублю и которые лежали в нижнем ящике, где не было и замка.

Недаром мне еще в детстве говорили пословицу: «Хороший вор семь лет только ворует, а на восьмой все-таки попадается». Так случилось и со мной Прежде всего я попался в пьянстве: послали меня отвели товар к одному покупателю, жившему в Коломне (не в городе Коломне Московской губернии, а в Коломне у Аларчина моста); дорогой мне встретился Костя, и мы с ним зашли в знакомый нам трактир, где просидели довольно долго и выпили чересчур, не по-юношески, много, по восьми или по девяти стаканов пуншу: конечно, я охмелел и вернулся поздно и настолько пьяным, что это было сразу заметно. В это время в лавке находился хозяин; увидев меня в таком состоянии, он и приказчик начали меня спрашивать, где я напился. Когда я, едва выговаривая слова, стал еще запираться, то они принялись меня бить, таскали за волосы, колотили по скулам, повалив на пол, били ногами, но я все-таки не сознавался. Наконец, хозяин приказал, чтобы я шел за ним в квартал[44] (тогда еще участков не было), пригрозив, что попросит надзирателя, чтобы тот отправил меня в часть и там хорошенько выпорол: «Тогда, — говорит, — не будешь запираться: скажешь, где и на какие деньги напился». Но и это не помогло: я ни в чем не сознался, а хозяин, доведя меня до квартала, должно быть, не хотел срамиться и вернулся опять в лавку, где, потаскав меня еще порядочно и, все-таки, не добившись признания, бросил. Второй раз я попался приказчику в краже медных денег. Я уже успел их украсть, но не успел припрятать к месту; он меня обыскал и нашел их за голенищем, за что, конечно, здорово таскал меня, сколько у него было сил, и потом сказал хозяину, от которого также последовала хорошая тряска… но все-таки меня еще не прогоняли. Наконец, я попался в третий раз и на этот раз уже совсем пропал.

Дело было перед Рождеством в 1855 году: утром, когда приказчик, по обыкновению, вышел на галерею поглазеть, я, также по обыкновению, принялся за лампы и, снимая лампу под выручкою, отворит ящик и вынул оттуда пачку трехрублевых билетов, намереваясь отделить из них себе парочку: в это время вдруг из-за угла вывернулся какой-то покупатель, что заставило приказчика быстро вернуться в лавку; я не успел положить ее назад и закрыть как следует выручку, и бросился бежать в зад лавки. Приказчик кинулся за мной и, схватив меня за шиворот, вытащил на свет: обыскав, он нашел у меня в кармане пачку, в которой находилось шестнадцать трехрублевых билетов. Отняв пачку и положив ее в выручку, он первым долгом задал мне потасовку: потом, отпустив покупателя, опять взялся за меня: наколотившись, можно сказать, до усталости, он послал меня отнести товар покупателю. Я этого только и дожидался, чтоб уйти из лавки. Отнеся товар, я уже боялся вернуться, зная, что когда придет хозяин, то меня будут опять жестоко бить. Припрятанных денег у меня на этот раз нигде не было; в трактире, где я постоянно выпивал, я был уже порядочно должен, и потому мне пришлось проходить целый день голодным: но я дожидался ночи и вознамерился обокрасть хозяина. Я знал, что у нас наверху над лавкою окно вовсе не закрывалось, а так, только для виду, была навешена на него железная решетка. Вот через это-то окно я и решил совершить кражу.

Всю ночь я проходил по улицам, часто захаживая в тот переулок, где находилась наша лавка: но каждый раз я видел рядского сторожа на месте и потому дожидался, когда он уйдет. Наконец, в пятом часу, открылись находившиеся в нашем ряду зеленные лавки, а вслед за тем и сторож ушел домой. Я, недолго думая, тихонько взошел на галерею, также тихонько подкатил к дверям лавки лежавшую тут бочку из-под масла; поставил на нее свечной ящик, а другой ящик рядом с бочкой, для того, чтобы тише и удобнее было влезть на эти импровизированные подмостки. Затем быстро и без шума я забрался на них, перелез через находившуюся под дверью вывеску и очутился на карнизе у самого окна… Здесь я немного притаился, перевел дыхание, успокоился, и, должно быть, несмотря на мою отчаянную решительность, сердце мое в это время сильно билось, потому что я помню, как руки и ноги мои сильно дрожали. Успокоившись, я осмотрелся, не заметил ли кто моей проделки: в это время прошел мимо из зеленной лавки молодец за чаем, но я видел, что он ничего не заметит; на улице еще никого не было видно и слышно. Затем я так же тихо снял с гвоздя висевшую над окном решетку и влез на верх лавки; потом, спустившись в нее, направился к выручке.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});