Валтасаров пир - Роксана Гедеон

– Он не хочет отпускать меня во Францию! – возмущенно сообщила я. – Это просто безумие!

– Не сердись, – сказал Луиджи, осторожно принимая у меня из рук ребенка. – Смотри, какой чудесный малыш! Ты не должна волноваться, чтобы не испугать его.

– Я понимаю, но… Антонио сегодня просто невыносим!

– Да, он со странностями. К нему надо привыкнуть.

– Не желаю я привыкать. Ненавижу, когда кто-то мне приказывает!

– Успокойся. То, что сказал Антонио, – просто бредни. Не век же тебе здесь оставаться. Рано или поздно я тоже уеду отсюда.

– Ты обещаешь мне, что его удастся уговорить?

– Ну конечно, говорю тебе. Не беспокойся насчет отъезда.

– Ладно, – вздохнула я, – не надо об этом. Ты такой красивый, Луиджи.

Я ласково потрепала рукой его густую шевелюру – волнистые, даже курчавые, иссиня-черные волосы были жестки на ощупь. Луиджи исполнилось двадцать три года. Он был не очень высок, но крепок и хорошо сложен. Взгляд жгучих черных глаз был мягкий, ресницы – длинные почти по-девичьи, но крутой подбородок, резко очерченный рот, слегка выступающие скулы – признак всего семейства Риджи, обветренная кожа свидетельствовали о скрытой, потаенной силе, заключенной в Луиджи. Я рассмеялась, увидев, как неловко он держит крошку Жанно в своих больших мускулистых руках.

– Почему ты смеешься? – спросил Луиджи смущенно.

– Ах, Луиджи! – воскликнула я улыбаясь. – Я вдруг подумала, что ты совсем не похож на кормилицу. Но девушки, наверно, от тебя без ума.

– Ты находишь?

– Да. И горжусь, что у меня такой брат.

Луиджи был значительно мягче, добрее Антонио. Я вспомнила, как в детстве он отчаянно хотел походить на старшего брата, подражал ему во всем. Но, видно, истинная природа Луиджи – легкомысленная, мягкая, чувствительная – не поддалась изменениям.

– Ты хорошая, Ритта.

– Вот мы и обменялись комплиментами…

– Да нет, это я искренне сказал… А во Францию мы все-таки поедем. Будь уверена, Ритта, поедем!

3

Был январь 1788 года, день святого Антония.

Жанно уснул в колыбели, а я сидела рядом задумавшись. Как-то неожиданно вспомнилась мне ферма Пти-Шароле, и я впервые поняла, насколько неопределенно мое положение. Ну, во-первых, я скучала по Маргарите и Авроре, но позвать их сюда не могла, чтобы не раскрыть тайны моего местонахождения. Во-вторых, меня очень волновало другое. Мой отец – что он думает о моем исчезновении? Я хотела надеяться, что он оставит меня в покое. Но я слишком хорошо знала его. Разве он когда-либо отказывался от своей добычи?

Во мне снова зашевелился страх. Если отец задумает вернуть, силой возвратить меня, то он не откажется и от другого своего решения – разлучить меня с ребенком. Верить в эти предположения мне не хотелось. Принц де Тальмон жесток, но не до такой же степени! Матерей с детьми разлучают разве что на невольничьих рынках…

– Ритта! – услышала я голос со двора.

– Что тебе, Антонио?

– Иди-ка сюда!

Я поправила на Жанно одеяльце, наклонилась, чтобы поцеловать мальчика, но раздумала, боясь разбудить; потом поспешно вышла на крыльцо, зная, что Антонио не терпит, когда его приказы не исполняются немедленно.

Брат зажал в руке полумертвого от испуга голубя.

– О Боже, ты просто изверг! – воскликнула я. – Задушить такую милую птичку!

К моему удивлению, Антонио даже не рассердился.

– Подойди-ка поближе, сестра! Тут, кажется, сюрприз… Голубь почтовый, в этом нет сомнения… Видишь? Я сидел на крыльце, а он прыгал рядом.

Действительно, к лапкам голубя тонкой ниткой была привязана записка.

– Оборви и прочитай, – приказал Антонио. – Я в грамоте не очень-то разбираюсь, а во французской и подавно.

Я осторожно, чтобы не повредить птичьих лапок, оборвала нитку и развернула бумагу. Это было письмо:

«Будьте осторожны. Полиция напала на Ваш след. Вы можете быть обнаружены. На ферму прибыл Ваш отец. Как мне известно, он не остановится ни перед чем, чтобы вернуть Вас. Если у Вас есть ребенок, знайте, что его у Вас заберут. Человек, давший Вам убежище, в большой опасности.

Письмо сожгите, голубя выпустите.

Остаюсь преданный Вам и проч.».

Меня обуял страх. Я лихорадочно сунула записку за корсаж, оглядываясь по сторонам, словно надеясь найти защиту.

– Я немедленно, сейчас же оставлю этот дом. Я должна уехать, непременно уехать, и как можно скорее!

Сильная рука Антонио остановила меня, но я была так взвинчена, что плохо понимала его слова.

– Куда ты пойдешь, ты подумала?

– Я буду мыть полы в тавернах, только не останусь здесь! Я не хочу, чтобы у меня забрали Жанно, не хочу!

Меня бросило в дрожь при одной мысли об этом. Я представила себе, как этот теплый живой сверток вырывают из моих рук, уносят прочь… Это все равно что вырвать сердце!

– Постой, Риттина, подумай немного. Здесь ты в наибольшей безопасности.

– Ну да! В наибольшей опасности, хочешь ты сказать!

– За фермой уже наверняка установлено наблюдение. Как только ты выйдешь за ее пределы, тебя схватят, черт побери! Кроме того, если ты останешься здесь, твой отец не осмелится брать ферму штурмом, а мы, клянусь дьяволом, хорошо укреплены!

Антонио кричал, он был в ярости оттого, что я не внемлю его доводам. Рыдая, я молча смотрела на него и забывала утереть слезы. Мой отец не осмелится?.. Мне смешно было слушать такое. В моем возбужденном сознании могущество отца разрасталось до фантастических размеров.

– Ах, замолчи, замолчи, ты очень ошибаешься! – крикнула я в истерике. – Все не так, как ты говоришь, все иначе! Раз отец здесь, меня никакая крепость не спрячет. И не строй из себя героя, ты тоже против него ничего не можешь! Он всех сметает с пути. Если ему понадобится, он пригонит сюда две или три тысячи войска. Он любого чиновника подкупит… Мне лучше уйти отсюда в другое место, уехать с острова, подальше от Мартиники!

На крыльце появилась Изидора, с изумлением прислушиваясь к нашей перепалке.

– Не кричите, мадам! – приказала она энергично. – Разве вы не знаете, что все это скажется на ребенке?!

Ребенок! Вне себя от волнения, я бросилась в дом, обеспокоенно склонилась над колыбелью. Жанно спокойно спал, улыбаясь во сне, ротик у него был чуть приоткрыт, кулачки сжаты, из розового носика доносилось трогательное сопение. Заливаясь слезами, я схватила его на руки, прижала к груди, жадно припадая щекой к его нежной теплой щечке, чувствуя неловкие движения этого крошечного тельца, завернутого в кружевные пеленки.

– Я не расстанусь с тобой, Жанно! Не расстанусь!..

Я повторяла это, как заклинание, способное отвести беду от головы этого ребенка. Снова и снова я вглядывалась в черты этого милого личика, запоминая мельчайшую складочку, самый маленький изгиб. Жанно проснулся и таращил на меня огромные голубые глазенки, потом разжал кулачки и широко зевнул.