Двойной запрет для миллиардера (СИ) - Тоцка Тала

Молча ставлю поднос на столик, беру телефон и захожу в облако. Пролистываю записи видеорегистратора, там набежала целая толпа — полицейские, медработники и те же аквалангисты.

— Они решили, что это не Марти, а я, — говорит Марк безжизненным голосом, — потому что знают, что я всегда за рулем, когда мы едем вместе.

— Как вас можно спутать? — не скрываю удивления. — Вас что, никто не может отличить?

Теперь очередь Громова смотреть удивленно. Если не сказать, с подозрением.

— Могут. Родители и доктора.

— Какие доктора?

— Я же постоянно прохожу медосмотры, малыш. На меня есть целое досье, медицинская карта называется. Там все мои переломы и вообще, вся история. Достаточно сравнить.

Мне нечего сказать. Слова утешения застревают в горле, а сменить тему сейчас кажется просто кощунством.

Я хотела бы сказать, как мне жаль Мартина. А еще больше жаль самого Марка, который весь как будто заледенел. Даже в ушах лед, потому что он меня не слышит.

Но я не могу. Я могу только налить чай в чашку и предложить бутерброд. А это сейчас последнее, что надо Марку.

Глава 8

Карина

Ухожу спать в спальню родителей и проваливаюсь в сон, лишь только голова касается подушки. Но я сплю очень чутко, поэтому очень скоро просыпаюсь от непонятного шума. Первое время пытаюсь сообразить, что меня разбудило и почему я не у себя в комнате.

Память прорезает словно лучом прожектора, и перед глазами встает вчерашний день во всех его жутких подробностях. Дико хочу спать, но из моей комнаты доносятся неясные звуки, и я с сожалением сползаю с широкой родительской кровати.

Свет в коридоре я с вечера приглушила до минимума, а двери оставила раскрытыми. Плетусь в свою комнату, жутко зевая. На часах всего два ночи. Это так всю ночь будет? Может, стоило принести туда раскладушку? Я не вынесу, если придется так бегать всю ночь.

Клянусь, если Громову вздумалось прогуляться по дому, я его придушу.

Но Марк не гуляет, он лежит на постели, разметавшись, и бормочет что-то под нос. Прислушиваюсь и цепенею. Он зовет Мартина, и у меня сразу пропадает желание злиться.

Кладу ладонь ему на лоб. Все ясно, у него снова поднялась температура. Дядя Андроник предупреждал, что так может быть.

Включаю прикроватный ночник и иду за таблетками, вода стоит возле Громова на тумбочке. Беру его за плечо и легонько трясу.

— Марк, проснись, нам надо выпить лекарство.

— Что? Где? — он схватывается, стиснув мою ладонь так сильно, что я вскрикиваю.

— Отпусти, мне больно!

— Прости… — Громов выглядит ошарашенным, и я подношу на ладони таблетку.

— У тебя снова жар. Выпей, это жаропонижающее. А потом я тебе дам настойку, которую дядя Андроник прописал.

Марк послушно берет таблетку, я отмеряю ему ложку Андроникового зелья.

— Пей.

— Я тебя разбудил, Каро, — говорит он сипло.

— Хорошо, что я проснулась, ты бы сам не стал меня будить, — отмахиваюсь.

Синие глаза сверкают в отблесках светильника, и я понимаю, что угадала.

— Мне так жаль, что я не даю тебе выспаться… — теперь его голос звучит глухо.

— Ничего, главное, чтобы температура упала, — я расправляю по краю кровати сбившуюся простынь и наклоняюсь, чтобы поправить подушку.

Меня окутывает горячим дыханием, такая же горячая ладонь нащупывает мою руку.

— Я не договорил, малыш. Мне жаль, что я не даю тебе выспаться именно таким способом.

Яркие блики отражаются в глазах, которые сейчас смотрят на меня нереально, невозможно, непозволительно близко. От Марка исходит такой жар, что кажется, это не блики от светильника, а языки пламени, горящие в глубине зрачков.

Прикладываю к его щеке ладонь, кожа под рукой слишком горячая и сухая. Точно как мои губы. И горло. И вообще внутри меня сухо как в пустыне. Как такое может быть, горит Марк, а сгораю я?

Получается, может.

— Тебе нужен охлаждающий компресс, — заставляю себя отстраниться, и это дается мне с трудом, — и чай. Подожди, сейчас принесу.

Марк с явной неохотой меня отпускает, и я чуть ли не бегом бегу в кухню. Готовлю чай, бросаю ломтик лимона, сахар, кубик льда и несу своему больному. Когда я болею, мама всегда делает для меня много чая, и он обязательно должен быть не горячим, а теплым. Это я хорошо запомнила.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Наливаю в ковшик холодной воды, смачиваю полотенце и несу все это в свою комнату.

— Пей чай, Марк. А я буду тебя обтирать, пока не подействует жаропонижающее, — сажусь на стул рядом с кроватью. Он с интересом оглядывает мою ношу.

— Ты будешь обтирать меня всего?

Опять за рыбу деньги. Температура у Громова, а красная как арбузная мякоть я.

Конечно, я слышала, что если обтереть тело уксусом, разбавленным водой, температура мгновенно падает. Но мне хватило сегодняшнего душа и обтирания, чтобы я еще раз на это согласилась. Без пафоса и преувеличения, я лучше дам себя убить.

В полном молчании кладу на лоб Марка компресс. Тот тоже молчит, но он лежит. С закрытыми глазами. Выпил свой чай и лежит.

А я сижу. На стуле. В собственной комнате!

Хочется спать, хоть спички в глаза вставляй, но я стоически дожидаюсь, пока температура не пересекает отметку в тридцать семь и пять. К тому времени просто валюсь с ног, даром что сижу.

На лбу Марка выступают мелкие капельки пота. Он засыпает, измотанный высокой температурой, а я боюсь встать со стула. Чувствую, что упаду, как только сменю точку опоры с пятой на третью и четвертую.

Громов шумно дышит во сне и поворачивается на бок, а я упираюсь глазами в соблазнительную белизну собственной постели. У меня кровать хоть не двухспальная, у меня не такая большая комната, но достаточно широкая. Вдвоем вполне можно поместиться.

Ничего ведь не случится, если я немного полежу? Совсем немного и совсем недолго…

Я не встаю, я переползаю на половину кровати рядом с Марком и засыпаю, кажется, еще по дороге.

***

Что конкретно меня будит, трудно сказать — то ли доносящийся со двора гам, то ли заливающие комнату утренние солнечные лучи, то ли взгляд.

Я больше склоняюсь, что взгляд. Солнце светит в мои окна каждое утро, и работники тоже приходят на работу каждый день. Кроме выходных. А вот такой взгляд я вижу впервые.

Глянцевый Громов, который висит на стене, смотрит совсем иначе. Чтобы поймать его взгляд, надо специально встать напротив постера. А сейчас на меня смотрит настоящий, живой Марк, и от этого взгляда на теле дыбом встают тонкие волоски.

Он не просто смотрит, он рассматривает. Подпирает голову рукой и даже не мигает. Я уже несколько раз успела моргнуть, потому что сразу не сообразила, почему мне так непривычно лежать. И что за кошмарный сон мне вчера приснился. А потом вспомнила, что это был не сон.

Некоторое время мы молча смотрим друг на друга. Марк заинтересованно, я в оцепенении. Потому что я лежу, прижавшись головой к его плечу, а мои руки обнимают его широкий торс.

Очень интересно, когда я успела принять такую позу — в общем-то удобную, но в моем случае совершенно недопустимую. Недопустимую по той причине, что я еще и забросила на Марка свою ногу.

Теперь моя нога лежит на его ноге. Ясное дело, что здоровой, если бы я завалилась на больную, он бы не лежал так терпеливо. И не смотрел заинтересованно.

Но это полбеды. Беда в том, что мне в живот упирается нечто похожее на колено, только это сто процентов не оно. Твердое, но не оно. У Громова только две ноги, а значит и колена тоже два.

Кто-нибудь видел, чтобы у человека было две ноги и три колена? Лично я не видела.

А настоящая катастрофа это то, что на моей ноге лежит рука Марка. И не просто лежит, а скользит. Вверх-вниз, вверх-вниз. И мурашки по коже носятся целыми табунами синхронно и организованно. Туда-сюда, туда-сюда…

Чем я думала, когда осталась спать на одной кровати с Громовым? Почему не выставила на телефоне будильник, чтобы встать раньше? Или хотя бы догадалась переодеться, а не бежать в чем была, шелковых шортиках и коротком топе…