Выбор - Виктор Суворов

Несколько мгновений он лежал, глядя в потолок, а потом вспомнил…

Вспомнил, что вышел вечером из бериевского спецпоезда. Внешние посты проверить. Пройтись. Посты проверил. Проверил подходы к спецпоезду – кругом пустых поездов – косяки. Потом мелькнула она… Именно та, о которой мечтал, – небольшая огненно-рыжая толстушка… Потом она ослепительно улыбнулась… Потом поддалась на уговоры и согласилась подняться в пустой пассажирский вагон. Просто так, поговорить чтобы.

А до этого они вдвоем пролезли через дырку в заборе, забрели в магазинчик… Кабалава купил бутылку кагора… Вернулись на станцию. Поднялись в вагон… Кабалава разлил… Она пила… Он это точно помнит. И он выпил… совсем немного выпил, и вагон перевернуло вверх колесами… Потом что-то грохотало и скрежетало, потом он валился вниз, а поезд летел под откос, мотая на себя рельсы, потом Мэлор Кабалава летел в пропасть… или нет – сначала летел в пропасть, а потом поезд кувыркался, несся в небо, бился крышей о луну, сбил ее с небес, и она раскололась-рассыпалась в сверкающие куски… Потом был провал… Нет, сначала был провал, потом кто-то стоял над ним и жутко хохотал, потом за ним гонялись дьяволы, потом что-то мелькало, за этим – свет померк…

– Где я?

– Пан в хорошем месте.

Приоткрыл Кабалава один глаз. Чудовищная боль проколола голову. Лучше закрыть.

– Где я?

Решил глаза пока не открывать, а смотреть сквозь ресницы. Из оранжевой мути приплыло лицо и снова уплыло. Почему-то Кабалава решил, что перед ним польский полковник. Почему польский, он не знал. Просто решил, и все тут. Наверное, усы – точно такие, как у Пилсудского на карикатурах.

– Ты кто?

– Пану не надо горячиться.

– Это ты мне вчера стерву подставил?

– Пусть пан не ругается.

– Это ты меня вчера травил? Я тебя, сука, сейчас пристрелю!

– Пану не надо беспокоиться. У пана нет пистолета.

Хлопнул себя Кабалава по боку – пустая кобура. Рванулся встать. Упал.

– Я же говорю: пусть пан успокоится. И пусть пан не спешит уходить. У пана нет в кармане партбилета и удостоверения НКВД.

– Где они?!

– Партбилет пан пропил. А удостоверение НКВД продал польской разведке.

– Гр-р-р-р, – рычит Кабалава.

– У пана выбор. Пан Кабалава может доложить пану Берия, что пьянствовал всю ночь с курвами и рассказывал секреты пана Берия…

– Ничего не рассказывал!

– Рассказывал. Только забыл. Рассказывал, сколько у пана Берия в пятом вагоне девок, как их зовут и как пан Берия с ними Ленина изучает… Любимая работа – «Материализм и эмпириокритицизм».

– У-у-у-у, – воет Кабалава.

– Еще пан Кабалава может обратиться в милицию и рассказать, что он тут вчера про пана Сталина рассказывал…

– У-у-у-у…

– А теперь иди, пан Кабалава. Если хочет пан живым остаться, пусть приходит завтра, я пану фотографии подарю, на память… Интересно пан время проводил… Пусть приходит пан завтра, может, общий язык найдем, может быть, панский партбилет отыщется.

– Пистолет отдай. Как я без пистолета вернусь?

– Пусть пан пистолет забирает. Только он без патронов. И не панский это пистолет. Это пистолет убитого в Грузии милиционера.

– Чужой, с убитого, не возьму.

– Тогда пусть пан ходит с пустой кобурой. Пока подчиненные паны внимания не обратят. Пусть пан Кабалава выбирает. Может пан без пистолета ходить или, пока, – с чужим. Как пану нравится. Если хорошо пан вести себя будет, мы посмотрим, может, под вагонами панский пистолет найдем… Может, в каком мусорном ящике панское удостоверение НКВД разыщется.

– Не могу идти. Мой заместитель доложит, что меня целую ночь не было.

– Не доложит. Иди.

13

– А как вы, товарищ Завенягин, относитесь к товарищу Берия?

Завенягин посмотрел в страшные глаза и увидел перед собою не Сталина, но удава, сжавшегося в комок перед броском. Свернулся в кресле удав, кольца свои медленно сжимает. Желтые сталинские глаза не выражают ничего, как ничего не выражают змеиные глаза. Сталин просто задал вопрос и ждет ответа. Ждет терпеливо, как змея, у которой нет представления о времени. Завенягин смотрит в желтые мутные глаза, в которых нет отблеска, и понимает, что у него нет сил ни отвести взгляда, ни моргнуть. Теперь он понял, почему крыса в зоопарке не бежит от удава. У крысы нет сил отвернуться. Чтобы бежать, надо морду в другую сторону развернуть, но под таким взглядом все живое цепенеет. Но если бы и хватило у крысы сил отвернуться, то лапки все равно не понесли бы. Удивительно, но единственный выход из этой ситуации обезумевшая от ужаса крыса видит только в том, чтобы ползти этим глазам навстречу. Вот для такого движения в ее лапках силы есть. А для движения в любую другую сторону сил нет!

Завенягин ощутил себя крысой. Большой черной ободранной крысой-самцом. Чтобы не ползти навстречу желтым глазам, вцепился Завенягин в ручки кресла, царапая вековой дуб и ломая ногти.

– Как вы, товарищ Завенягин, относитесь к товарищу Берия? – приплыл откуда-то непонятный вопрос. Завенягин всем своим существом вдруг ощутил, что Сталин видит его насквозь и читает его мысли. Да! Сталин читает мысли и знает все. Знал Завенягин, что Сталин с чародеями путается, что учится у них. Слышал Завенягин, что Сталин всех насквозь видит и мысли читает. Только не верил. Теперь ясно: читает. Всем Завенягин рассказывал, что любит Лаврентия Павловича Берия. Никогда кривого слова против Лаврентия Павловича не сказал. И только Сталин один сумел прочитать настоящие его думы. Понимает Завенягин, что Сталина ему не обмануть. Знает Завенягин, что игра кончена. И обманывать Сталина Завенягину незачем. Нет у Завенягина сил на обман.

– Товарищ Сталин, вы спрашиваете, как я отношусь к товарищу Берия?

– Именно это я спрашиваю.

– Я его ненавижу.

14

День и ночь в работе Лаврентий Павлович Берия. Рядом с кабинетом оборудовали ему комнату отдыха: ковров настелили, тахту поставили, сосновые щиты на окнах бархатом занавесили. Он туда на несколько минут – отвлечься от дел. И снова за дела.

– Але. Товарища Сталина. Товарищ Сталин, мы планировали моим заместителем назначить товарища Аказиса.

– Да, мы так с тобой, Лаврентий, и договорились.

– Товарищ Сталин, его нельзя назначать моим заместителем.

– Почему, Лаврентий?

– Он в окошко прыгнул.

– А разве того, кто в окошки прыгает, нельзя назначать твоим заместителем?

– Он с самого верхнего этажа, товарищ Сталин.

– Видишь, Лаврентий, как тебя люди боятся, от тебя в окошки прыгают. А меня никто не боится. От меня никто в окошки не прыгает.

15

Долго-долго очередь-сороконожка у окошка извивалась. Окошечко – страшно руку просунуть – решетки кругом и арочка стальная со стальной же заслонкой: того гляди, заслонка та со стопоров сорвется, ладонь оттяпает.

Давно Николай Иванович по очередям не толкался. Давно. Ноги ноют. И хребет. Он-то думал, нет больше очередей по стране, а вишь ты, ошибся. Два часа отдай и не греши.

16

– Товарищ Сталин, так кого же мы назначим моим заместителем?

– Лаврентий, кто у нас нарком НКВД?

– Я, товарищ Сталин.

– Вот и выбирай сам себе заместителя, тебе же с ним работать, не мне. Потому – твой выбор. Сам выбирай кандидата, а мы тут с товарищами посоветуемся, твой выбор утвердим.

– Рапава.

– Рапава? Авксентий Нарикиевич? НКВД Грузии? Очень хороший человек. Выдающийся человек. Но послушай, Лаврентий, я – грузин, ты – грузин, Рапава – грузин. Что про нас русские подумают. Скажут, окопались в Кремле и на Лубянке одни грузины. Давай русского.

– Кубаткин.

– Петр Николаевич? НКВД Москвы? Какой хороший кандидат. Удивительный человек. Но ведь пьяница…

– Никишев.

– Иван Федорович? Начальник Дальстроя? Я его, Лаврентий, знаю. Хороший человек. Вот его нам и надо. Я полностью его кандидатуру поддерживаю.

– Товарищ Сталин, завтра я на Никишева все материалы вам перешлю.

– Хорошо… Только не знаю, поддержат ли меня товарищи. Все знают, что Никишев бабник. Зачем тебе в заместителях бабник? Мало ли и без него бабников на Лубянке? Давай другого.

– Кого же другого?

– Что, у тебя уже друзей нет в НКВД?

– Может, товарищ Сталин, Завенягина назначить?

17

Но подошел черед Николая Ивановича Ежова. Один он остался из всей очереди. На цыпочки приподнялся, в окошечко заглянул.

В окошечке здоровенная тетка, холеная-дебелая, ни дать ни взять – Катерина Великая. Только без короны. Но зато уж перстней на перстах – любой Катерине на зависть. И зубы золотого отлива.

– Чего тебе?

– Денег.

– Завтра приходи. У меня день рабочий завершился.

Нет! Такого обращения товарищ Ежов с собою не потерпит! Тетка явно знаков различия не понимает. И не знает, кто в народном комиссариате водного транспорта хозяин.

Николай Иванович опустил глаза и с холодной усмешкой, как бы неохотно, как бы признаваясь, тихо сообщил:

– Я – Ежов.