Узы ветра - Дмитрий Пальчиков

внятно изъясняться я не мог. Но истратив некоторое количество нервов, как своих, так и Няни, сумел с помощью мычания и деревянной жестикуляции выпросить пишущие принадлежности.

Бумага была непохожа на Земную. Жёлтая и такое впечатление, что вся мятая. Будто на неё обильно справили нужду, а затем высушили. Рисовать на ней предстояло грифельным толстенным карандашом. Папаша верно рассудил, что давать перо, чернильницу и нормальную бумагу — значит переводить зря материалы. В этом я был с ним солидарен.

Я был усажен за стол, куда Няня выложила всё необходимое. Далее орчиха уселась в кресло и принялась молча наблюдать за моими действиями.

Я попытался взять карандаш привычным движением, то есть зажав тремя пальцами. Большим, указательным и средним. Ожидаемо возникла проблема. Мелкая моторика совершенно не восстановилась и в пальцах не хватало ловкости удерживать карандаш, а тем более изображать что-то. Промучившись некоторое количество времени, я уже было хотел запустить треклятым карандашом в стену. Видя мои мучения, Няня встала со своего места и, взяв у меня карандаш, переложила его в моей ладони так, будто я держу нож лезвием вниз.

— Давай пока так, — сказала Няня, — я буду помогать сжимать кулак. А ты выводи то, что хочешь изобразить.

Благодарно кивнув, я начал потихоньку изображать настенный турник.

— Это для чего? — Задала уточняющий вопрос Лана.

Я начал хлопать себя по рукам в районе бицепсов, пытаясь изобразить большие мышцы.

— Понятно, — кивнула Няня, — укреплять руки.

Через пол часа и несколько уточняющих вопросов мы определились из чего делать конструкцию, как и куда её крепить и что вообще предстоит сделать.

Лана удалилась, усадив меня на кресло перед открытым окном. Она ушла искать Ши’фьена, чтоб сделать заказ. А я сидел и любовался, как за окном играют полупрозрачные потоки воздуха, сплетаясь в хитрые узлы. Воздух был в постоянном движении. Свободный, вправе отправиться куда угодно. Не то что я, узник этого тела, этого дома, этого Мира.

Спустя пару дней, когда вышел срок нашего с Ланой запланированного отдыха, на свободной стене комнаты было закреплено чудо кустарного производства местных мастеров. От изначального изображения получившийся турник отличался так же, как отличается концепт машины от итогового продукта. Главное отличие было в перекладине. Она была восьмигранной. Трубный прокат, как мне передала слова Эрина Няня – слишком дорогое удовольствие, чтоб висеть прибитым к стене. Я представил какой спектр ощущений меня ожидает от мозолей, и начал слегка подвывать. Но если с этим можно было хоть как-то мириться, то от опорной части я впал в ступор. Она была деревянной. На мой возмущенный взгляд и мычание полное разочарования Няня, разводя руками ответила, что, если от моих поделок будет польза и прогресс с восстановлением – Эрин закажет у кузнеца нормальное изделие. А пока довольствуемся тем, что есть.

Прогресс? Я вам покажу прогресс!

Злость пробудила волну адреналина и помогла преодолеть страх свалиться с этого субпродукта.

Я замахал руками, призывая Няню повесить меня на этот, с позволения сказать, спортивный снаряд. Но она решила сначала прояснить пару моментов и выработать систему взаимодействия. Не имея другого способа для общения, мы договорились, что звук «у» будет означать сигнал к началу тренировки или окончанию отдыха между подходами. Звук «а» - окончание подхода. А вот «и» - хватит мучить мою тушку.

Закончив с налаживанием коммуникации, по моей команде «у», Няня повесила меня на турник. Дождавшись, пока я обхвачу непослушными пальцами перекладину, она отпустила свои руки, но лишь для того, чтобы через несколько секунд и пару безрезультатных попыток подтянуться, подхватить моё падающее тело. Сил в кистях для долгого удержания тела на весу не хватало.

— Отлично, — скривилась Лана, — и что дальше?

Было до слёз обидно. Я всю юность провисел на турнике и даже когда купил свою квартиру, первым делом после ремонта повесил шведскую стенку с турником. А сейчас не могу даже удержаться на перекладине.

Но не время раскисать, я же не девушка, которую не по её воле выдают замуж, чтоб разреветься?

— У! — командую я, переведя дух.

И снова неудача. Несколько секунд виса, четные попытки согнуть руки в локтях и позорное падение в объятья орчихи. Вид её дурацкой ухмылки заставляет вновь и вновь командовать «ууу», при этом терпя неудачу за неудачей.

В тот момент, когда сил не хватило даже на то, чтобы обхватить перекладину, Няня с несвойственным ей удивлением в голосе сказала:

— А тебе не занимать упорства. Или упрямства — это как посмотреть. Может и будет из тебя толк.

В ответ на мой недоумевающий взгляд «а с чего похвала?» Няня лишь ухмыльнулась и понесла меня в ванную. После стандартных гигиенических процедур мы вернулись в комнату.

— Завтра будет тяжелый день, парень. Как физически, так и морально. Спи, – загадочно проговорила Няня.

Последнее, что я увидел перед тем, как погрузиться в сон – яркий свет от ладони перед моим лицом.

Утро встретило меня приятной болью в мышцах. Это уже не была та жёсткая ноющая боль, будто меня пропустили через пресс. А вполне знакомое по занятиям в качалке состояние восстановления. Что-то изменилось. Организм будто проснулся ото сна вместе со мной. И наконец, понял, что от него требуется. Для мышц вчерашняя тренировка стала новой нагрузкой, что способствовало разрыву мышечных волокон в нужных мне местах. Если болит – значит растёт! И это не может не радовать.

Отчасти именно радость от осознания правильности собственных действий позволила выдержать часть того, что преподнёс мне этот день. Но не будем забегать вперёд, всё по порядку.

Утро началось вполне обычно. Под ехидные замечания орчихи были проведены процедуры гигиены, массаж, завтрак. Поведение Ланы в процессе привычных действий выдавало налёт некоего недовольства, причин которому я пока найти не мог. Затем была разминка. Несколько подходов к турнику ожидаемо не изменили ситуацию. Получалось только болтаться, изображая из себя сосиску. Передохнув, сделали пару проходов по брусьям. Вернее, попыток проходов…

А затем в комнату вошёл Эрин. Сегодня он был не один, а в компании низенького, худощавого мужчины, одетого наподобие папаши, в затёртый сюртук чёрного цвета. Он был представлен нам как некий профессор Стрибсон. С виду Стрибсон был немного старше Ши’фьена. Но если последний имел чуть заснеженные виски, то данный франт был сед от макушки до кончика клиновидной жиденькой бородёнки. Взгляд за стёклами круглых очков не задерживался на чем-то конкретном, а постоянно перемещался. А вот язык тела выражал уверенность в себе.