Милицейское танго (сборник) - Горчев Дмитрий Анатольевич

Бабушка из бывшего дворца рассказала человеку, что старую царицу давно уж расстреляли в городе Екатеринбурге вместе с детками и мужем, так что царицы больше никакой нет. Зато есть губернатор, тоже женщина: добрая, строгая и справедливая. И живёт она совсем в другом дворце, и ведёт к тому дворцу дорога из красного кирпича.

Пошёл человек по этой дороге, да видно, не по той: оказался он незнамо где; там и фонарь-то один на всю улицу светит, а не то чтобы дворец.

Встретил зато по дороге молодого человека, который шёл кого-то зарубить топором, хвать — а топора-то и нету. Одна петелька под мышкой осталась: не то потерял, не то взять забыл. А без топора как ему узнать: тварь ли он дрожащая или право имеет? Ну и пошёл он тоже к губернатору, чтобы новый топор просить.

Потом встретили другого человека, в кальсонах и нижней рубахе, — шинель искал, очень из-за неё волновался. Ну и его тоже с собой взяли, может быть, и ему как-нибудь помогут.

Долго они шли. А улицы всё темнее и дома всё выше. Совсем уже сил нет идти, а дворца всё не видно. Зашли они в какой-то тёмный и страшный подъезд да и заснули от горя возле батареи. И даже Чорт в кармане и тот заснул.

И не поняли они даже, что чудеса уже начались: поди-ка нынче в обычную ночь найди подъезд с тёплой батареей да без кодового замка!

И приснился им всем один и тот же сон: будто бы вошла в этот подъезд сама госпожа губернатор и вся свита при ней. Отчитала она придворных за грязь и непорядок, а потом посмотрела мудрыми своими глазами на всех четверых спящих и всё-всё про них поняла.

Взмахнула она рукой да и растаяла в воздухе. И вся свита тоже растаяла, будто и не было никого.

Тут и проснулись они все разом, сидят, глаза таращат. И оказывается, что желания их все осуществились: лежит на полу новая милицейская шинель с сержантскими погонами, а рядом стоят черевички. Ну не совсем черевички — скорее боты, зато войлочные, на резиновой подошве. И в одном лежат два рубля серебром, а во втором — единая карточка на все виды транспорта.

И молодой человек хлопнул вдруг себя по лбу: «Понял! Нет, не тварь я дрожащая! И старушку рубить необязательно. Хорошо-то как!»

И даже Чорту досталась тёплая лыжная шапочка с прорезями для рогов — чтобы не мёрзла у него лысина. Чорт, он ведь был совсем уже немолодой — даже и сам не помнил, до какой степени немолодой: последние восемь тысяч лет помнил хорошо, а предыдущие шесть миллионов — как во сне. Были они или не были? Действительно ли был он светлым ангелом или почудилось? Да какая разница — неважно это!

Важно совсем другое: счастье — оно возможно.

Красивая Женщина

1. У красивой женщины должно быть не менее одного и ни в коем случае не более трёх глаз.

2. Рот у красивой женщины должен располагаться чуть ниже глаз, при условии что красивая женщина не лежит и не стоит на голове.

3. Нос красивой женщины должен по возможности умещаться между глазами и ртом.

4. Голова у красивой женщины обычно располагается сверху, при условии что (см. п. 2).

5. Количество зубов во рту красивой женщины не ограничено, но не может быть числом менее четырех.

6. В носу красивой женщины должно быть не менее двух отверстий.

7. Уши у красивой женщины должны быть расположены симметрично какой-нибудь оси.

8. Внутри красивой женщины обязательно должен быть язык.

Зорка

У Зорки было два глаза, которые смотрели только друг на друга, и длинные волосы, растущие в том месте, из которого у мужчин растет плешь. У неё не было пупка на животе; вместо него был влажный по утрам рот, наполненный сладкой слюной, вкуса которой не знал никто, кроме неё самой. Зато у неё было по пупку на обеих ладонях, и каждый пупок можно было вывернуть так, чтобы он стал мужским пенисом.

Зорка была счастлива с собой, и у неё никогда не было мужчины, кроме неё, потому что мужчина, теряя с женщиной своё семя, теряет и ненависть, которая защищает его от внешнего мира, и тогда он становится слабым и ненужным, как котёнок, которого пожирает его мать. У Зорки же ненависть никогда не покидала её тела.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

У неё было две тени. Первая принадлежала мальчику в очках, левое стекло которых было заклеено белым пластырем, а вторую тень Зорка украла у торговки-гречанки, усы которой были похожи на растущую из носа берестяную дудочку. Торговка спала на солнцепёке, широко раскинув ноги, и из её грудей текло молоко, так и не выпитое шестью сыновьями, убитыми на Кипре в том самом бою, когда победа была так близка, что кони встали как вкопанные и пули летали как во сне.

Когда Зорка вытягивала тень из-под гречанки, та сказала, не разжимая глаз и рта: «Никогда не нужно пользоваться тем, что тебе принадлежит, потому что, пользуясь, ты берёшь в долг, и завтра, когда ты будешь принадлежать тому, что раньше принадлежало тебе, на суде у тебя не будет других защитников, кроме выпавших из тебя волос и состриженных с тебя ногтей».

Зорка запомнила эти слова и стала собирать себе защитников. Она поняла, что каждый день часть её падает на землю и утекает в воду, а место этой части занимает другая, принадлежащая чужим людям и животным, так что скоро от неё, Зорки, не останется ничего, кроме заблуждения в том, что это по-прежнему она.

Поэтому Зорка стала собирать содержимое своего горшка, выпавшие волосы и состриженные ногти в пакеты, которые она туго перевязывала ниткой и складывала в платяной шкаф. На каждом пакете она надписывала дату его наполнения, чтобы, когда придёт время, снова стать собой, ничего не перепутать и использовать пакеты точно в обратном порядке.

Вскоре шкаф был заполнен пакетами, и, когда Зорка однажды пыталась втиснуть хотя бы ещё один, несколько нижних пакетов лопнули, и она почувствовала, как часть неё вытекла на пол, и слюна во рту на животе в этот день пахла мужской спермой, которой Зорка никогда не пробовала на вкус. Чужая ненависть попала в её тело, не защищённое от мужской ненависти, потому что она никогда не была с мужчиной.

Утром Зорка разорвала ещё несколько пакетов и забыла своё имя, потому что в нём уже не было нужды. Затем она стала рвать и топтать другие пакеты, и когда в комнату вошли люди, она лежала неподвижно посреди зловонной лужи, зажав ладони между ног.

Когда люди попытались разжать её ладони, чтобы надеть смирительную рубашку, оказалось, что они срослись друг с другом, поэтому никто никогда не увидел двух навсегда соединившихся пупков. Впрочем, в смирительной рубашке не было никакой необходимости, потому что Зорка стала просто большим прохладным куском мяса с костями внутри.

Доктор, осматривавший её в больнице, приподнял веки смотрящих в противоположные стороны глаз и, убедившись, что никто за ним не следит, сунул свой чисто вымытый медицинский палец в тот рот Зорки, который был у неё на животе. Достав оттуда песчинку, уже покрытую чёрной перламутровой слизью, доктор расстегнул штаны и при помощи тонкой стеклянной палочки ввёл песчинку в самое основание своего пениса.

Сделав это, он так широко улыбнулся, что у него треснуло одно стекло на очках, и ему пришлось заклеить его белым медицинским пластырем.

Мысли

Если чему не бывать, то так оно и заведено.

Вот трава растёт, а сама не знает. Вот пуля пролетела, а куда? Разбежишься, а вот уже и приехали, здрасьте. Рот пошире разинешь, а закрыть некому. И ничего не попишешь, да и взять откуда? Свое небось тоже даром не даётся.

Так-то оно так, да не всё чужой каравай. Иной раз и свой-то поперек горла. А уж ветра в поле — полные штаны. И откуда что взялось? Раньше и то лучше было. А теперь иной раз так завернёт, что хоть из гроба вставай. Хоть святых вон выноси, но и тут меру знай, не то хвать — а там пусто, раньше надо было головой своей думать.