Маэстро - Юлия Александровна Волкодав

Ладно, идите уж. Но если еще раз поймаю…

— В другой раз постараемся, чтобы не поймали, — пообещал Марик, и друзья припустили со школьного двора, пока дядя Коля не передумал.

С Рудиком они, как всегда, попрощались у его калитки. Марик посмотрел, как за другом захлопнулась дверь, постоял возле забора, ковыряя носком сандалика пыльную землю. Домой идти не хотелось. Бабушка наверняка будет ругаться — она отпустила его на пару часов погулять, а его не было весь день. И вообще не хотелось. Раньше, когда Марику становилось грустно, он шел к маме. С ней было сложно разговаривать о музыке, ей не нравилась его страсть к вырезанию. Она часто говорила, что Марик не по годам взрослый. Но она умела как-то так особенно обнять, взъерошить ему волосы, назвать «маленьким профессором», и на душе светлело.

— И чего ты там стоишь, забор подпираешь? Он вроде не падает.

Бабушка. Вышла на крыльцо, смотрит на него насмешливо. Вроде не сердится.

— Иди в дом, там дедушка сок крутит!

Дважды Марика приглашать не надо было. Он рванул на кухню — такое событие пропускать нельзя.

Дедушка занял весь кухонный стол: к краю прикручена железная мясорубка, рядом с ней миска, в которую стекает свежий томатный сок прямо с мякотью. А дедушка подкидывает в мясорубку все новые спелые, только что сорванные, помидоры. На плите в огромной выварке кипятятся банки.

— Из колхоза привезли, урожай в этом году рекордный! — сообщил дедушка. — Ну-ка подставляй тару!

Марик добыл в серванте стакан — из стеклянного стакана пить сок вкуснее, чем из жестяной кружки. И солонку прихватил по дороге. Подставил стакан под решетку мясорубки, полился сок.

— И главное, я говорю Арно: «Не возьму!» А он не слушает, сует мне этот ящик. На зиму, говорит, закатаешь. От чистого сердца, Азад-джан. И обидеть же нельзя.

— И не надо, — кивнула бабушка. — Закатаем, как зимой вкусно будет.

А Марику и сейчас было вкусно. Он сидел на выбеленной кухне за большим круглым столом, пил уже третий стакан сока, слушал дедушкин с бабушкой разговор и барабанил пальцами по деревянной столешнице. Какая-то мелодия складывалась будто бы сама. И определенно требовала, чтобы ее записали.

* * *

Марат исполнял песню «Рассвет над рекой», наверное, тысячу раз. Не самый главный его шлягер, не самый любимый у слушателей, но для Марата эта песня имела особое значение. А что касается публики, то Марик частенько ее воспитывал. Знал ведь, что любят его беспредельно: зал взрывался овациями уже на слове «Марат», так что фамилию конферансье чаще всего не успевал произнести. И знал, что в его исполнении будут слушать что угодно. Так вот, «Рассвет над рекой» он часто включал в выступление. Хорошая, лирическая песня, довольно спокойная для Агдавлетова, у которого всегда страсть плескалась через край. Уж я-то знаю. Как же там было? «Встал рассвет над рекой, тихо шепчет камыш. Край родной, милый дом, почему ты не спишь…» Не помню, кто текст написал, да и не важно. Важно, что музыку написал сам Марат. В восемь лет! Потом, в двадцать, уже оркестровал, сделал более интересную аранжировку и включил в репертуар. Но факт: мелодию он придумал и записал в восемь лет…

Алла раздраженно захлопнула крышку ноутбука. Ну кто ей поверит? Ее редактор миллион раз повторяла, что достоверность — важное качество текста. И любила подчеркнуть, что в текстах Аллы достоверности вечно недостает: то главная героиня слишком умна, то слишком красива, то слишком легко покоряет мужчин. И вот теперь ей надо достоверно описать детство маленького музыкального гения, который в три года уже сел за пианино, а в восемь написал первую песню. Как это сделать? Она уже видела, как презрительно кривятся губы редактора, а красный карандаш вычеркивает абзацы один за другим.

Марик действительно был гением. Только все привыкли воспринимать его как певца с потрясающим тембром и огромным диапазоном. Как очень красивого мужчину, в конце концов. А композиторский дар все время уходил на второй план. Но Алла хорошо знала, музыка для Марика была всегда на первом месте.

Бокал с молочно-желтым лимончелло запотел, капли влаги стекали по пузатому боку и изогнутой ножке, собираясь в лужицу на столе. Перед тем как сесть за рукопись, Алла всегда делала себе любимый коктейль: треть бокала лимончелло и очень много льда. Незатейливо, но вкусно, как вся итальянская кухня. И несколько кусочков ароматного сыра на черной тарелке из сланца. Идеальное сочетание цветов. Да, привычка эстетствовать у нее тоже от Марата. Даже там, в далеком и уже почти забытом сейчас СССР, он создавал для них двоих настоящую сказку. Он сам готовил для них двоих «коктейль Джеймса Бонда»: терпкий мартини с зелеными оливками, и еще вопрос, что сложнее было достать, — бутылку заокеанского вермута или банку оливок. И бокалы, обязательно правильные, трапецеобразные, о которых никто и не слышал в Союзе. Бокалы он привез с гастролей и долго объяснял на таможне, зачем советском артисту Агдавлетову буржуазная посуда. Впрочем, Агдавлетов был самым несоветским артистом из всей тогдашней плеяды.

Опять мысли ушли не туда. Как же сложно о нем писать. И как мучительно-приятно снова погрузиться в ту жизнь, которая уже никогда не вернется. Почему она не сделала этого раньше? На страницах книги наши любимые снова с нами. Здесь маленький Марик, живой и здоровый, сигает через забор и таскает шекер-чуреки, сочиняет первые мелодии и даже не подозревает, какая судьба его ждет. О детстве Марата, конечно, ей сложно писать. Что она знает? Они познакомились, когда Агдавлетов был уже в зените славы. Иногда он рассказывал какие-то истории: как ссорились и мирились с Рудиком, как не хотел заниматься математикой и сбегал от бабушки через окно на улицу к друзьям, как организовал дворовый театр. Но это все отдельные эпизоды, которые сам Марат считал забавными, достойными ее внимания или которые приходились к слову. Тогда они, молодые, жадные до жизни, проводили редкие совместные часы между бесконечными концертами совсем не за разговорами. Если бы она знала, что спустя тридцать лет будет писать о нем книгу…

* * *

— Что у тебя тут происходит?

Марик слышал шаги в коридоре, но все равно вздрогнул. Дедушка стоял в дверях и с интересом на него смотрел.

— Ничего не происходит, занимаюсь.

Марик сидел за пианино, как и положено прилежному ученику. В воскресный вечер, еще достаточно теплый, чтобы поиграть с ребятами в футбол или даже сбегать на речку. Ноты на пюпитре, за ухом карандаш, которым он делал пометки.