Дорога на Сталинград. Воспоминания немецкого пехотинца. 1941-1943. - Бенно Цизер

Я делил комнату с Францлом. Его кровать была у стены, напротив окна. Неожиданно среди ночи послышался знакомый гул. Прежде чем я успел предупредить Францла, разверзся ад. От взрывов стоял такой грохот, что я засунул голову под одеяло и закрыл руками уши. С чудовищным треском вылетело наше окно, двери вырвало и подняло в воздух, и вниз полетели большие куски потолка. Я соскочил с кровати, меня шатало. Фрацл все еще лежал на месте, прижавшись к стене. Затем я услышал, как он ругается в своей обычной манере. Слава богу, он был жив!

Жужжа своим фонарем с ручным генератором, я посветил. В стене над ним была дыра величиной с голову ребенка. Францл повернулся ко мне белый как полотно. Прямо по его взъерошенной шевелюре пролегла прямая борозда, сделанная осколком бомбы, который начисто сбрил в этом месте волосы так, что осталась красная полоса на голом скальпе.

Он сидел на краю кровати, обхватив голову руками.

– Господи, – сказал он, – как же мне страшно!

Я вполне этому верил.

* * *

Две ночи спустя нас неожиданно подняли с постели.

– Построение на станции!

Нужно было максимально быстро разгрузить поезд с боеприпасами. Длинная колонна грузовиков стояла наготове. Все наше спецсоединение, независимо от звания, было подключено к этой работе. Хотя на термометре было ниже нуля, мы все взмокли. Мы таскали боеприпасы, как лунатики. Почти не произносили ни слова. Если бы русские застигли нас в этот момент, то спаси Господи наши души! Мы рыскали вокруг в поисках укрытия на этот случай. Ковак нашел бетонный блиндаж, достаточно большой, чтобы укрыться нам всем.

От этих снарядов у нас уже дрожали ноги. Мы сновали взад и вперед – от поезда к грузовику, от грузовика к поезду, – а рядом шумел капитан Кребс, следивший, чтобы не было остановок, сыпавший указаниями, ругавшийся. Он был единственный, кто сам палец о палец не ударил.

Затем неожиданно появились русские. Мы слышали над головой гудение самолетов, выискивающих цель. На дальнем конце города были видны огненные вспышки, за которыми последовали два взрыва. Гул стих, и мы опять продолжили работать, как рабы, и один за другим машины с грузом отправлялись в сторону фронта.

Через час самолеты противника вернулись, сбросил новые бомбы на другом конце города.

– Какого черта им нужно? – спросил озабоченно Пилле.

– Заткни пасть! Они выследят нас довольно скоро!

Мы становились все более нервными.

Русские продолжали кружиться над головой. В течение нескольких минут нервы были натянуты до предела. Неужели они нас обнаружат? Затем неожиданно совсем близко мы увидели две красные вспышки: осветительные ракеты запускались таким образом, что пересекались по диагонали над нашей головой. Еще больше огней опускалось вниз с другой стороны – еще незагруженные машины оказались как раз между ними! Францл был в ярости.

– Мерзавцы! – крикнул он. – У них, должно быть, есть тут шпионы!

– Быстро в укрытие! – заорал Ковак. – Огненная завеса возникнет в любой момент!

Мы побежали в убежище, не сразу его нашли в темноте, запаниковали и лишь потом, наконец, протиснулись вниз. Но ничего не произошло.

Самолеты продолжали кружить. Казалось, что их стало больше. А затем начался настоящий ад: сотрясающие землю взрывы, лязг летящего металла, действующий на нервы звук раскалывающихся бревен. Мы жались друг к другу и наклоняли голову.

Заговорили зенитки. Сквозь грохот взрывающихся бомб мы уловили звук заградительного огня зениток высоко в небе. В нос нам ударил неприятный запах гари. Вся местность была в огне. Некоторые бомбардировщики теперь летели совсем низко, их пропеллеры жужжали, как сирены.

Следующий взрыв заставил вздрогнуть саму землю под нашими ногами. Боеприпасы! Металлические осколки со свистом пролетали над нашей головой. Балки и обломки каменной кладки летали вокруг. Казалось, земля вокруг нас раскололась.

Когда наконец наступило временное затишье, мы подняли голову. Железнодорожная станция обрушилась, как карточный домик. Весь район был в сплошном дыму и огне. Поезд с боеприпасами разлетелся на мелкие кусочки. На месте склада горючего теперь была гигантская воронка.

Затем все представление повторилось снова, глухой гул бомбардировщиков заглушался грохотом взрывов, и новая волна атакующих самолетов сровняла с землей все, что избежало разрушений при первом налете.

Когда наконец все кончилось, мы выползли из своего укрытия. В ушах ощущалась давящая боль. Где же все остальные? Один за другим они выползали из своих укрытий. Но многих недосчитались. Мы стали искать. Нашли много раненых и убитых. Затем мы наткнулись на воронку, достаточно большую, чтобы вместить с десяток человек. В ней была сплошная масса окровавленной одежды и разорванных человеческих тел. Некоторые все еще стонали. Это было так ужасно, что меня стало тошнить. Так вот оно какое, истинное лицо войны! Рота потеряла девятнадцать человек убитыми, и еще больше было тяжело ранено в ту ночь.

* * *

Капитан Кребс был подавлен. Он хотел отдать нам в своей манере отрывисто-грубые распоряжения, но мог выдавать из себя лишь лязганье зубов. Создавалось впечатление, что он пал духом. У меня было тяжело на душе, так же как у всех остальных, но Кребс был настолько морально разбит, что один его вид избавил меня от такого настроения. Каким-то образом вымученный тон его голоса придал мне уверенности в себе.

В целом та проклятая жизнь, которую мы вели, начинала мне надоедать. Я должен был избавиться от нее. Вряд ли на фронте было хуже – там, по крайней мере, можно было давать отпор. Когда убиваешь других, возможно, притупляется боязнь того, что убьют тебя.

Я уже обсудил с Францлом идею попросить перевода на фронт. Теперь мы были готовы уже все вместе обратиться с такой просьбой – Пилле, Шейх, Вилли и я. Когда Ковак сказал, что пошел бы с нами, мы от радости обнимали его. Во всяком случае, принять такое решение было вовсе не трудно: поступили распоряжения о переброске молодых солдат на фронт.

Мы искали новые квартиры. Между тем я продолжал выполнять свои обязанности на телефонном узле. Два дня спустя две бомбы упали на улицу прямо рядом с узлом. Я инстинктивно бросился на пол. Оконное стекло пролетело над моей головой, и вся оконная рама с грохотом обрушилась на мою спину. По массивному коммутатору пошли трещины. Я выбрался из-под обломков на улицу.

Две лошади лежали рядом с перевернутой повозкой; одно из животных было мертво; другое издавало пронзительный вопль так, как только может кричать умирающая лошадь. Поодаль лежал украинец в последней предсмертной агонии; у него было все распорото от живота до подбородка. Его согнутые руки придерживали вывалившиеся наружу подрагивающие кишки, как будто он хотел запихнуть их обратно. Его дыхание было прерывистым, а кровавая пена выступила на зубах. Глаза были широко открыты, бегали из стороны в сторону, беспрестанно, как будто он следил за часовым маятником.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});