Тюлень - Агагельды Алланазаров

Старик потому боялся надолго отлучаться от дома, что несчастье всегда подстерегает человека, находится где-то рядом и выжидает удобного случая, словно говоря: “Э-эх, пусть только хозяин покинет дом”, и стоит хозяину отлучиться, оно тотчас воспользуется моментом и ворвется в дом как шакал, врывающийся в курятник. Своего старшего брата Балкан лишился, находясь вдали от дома, так же потерял и любимую Берту, в это время он находился в плавании по маршруту Баку-Астрахань-Махачкала. Помня, как идет Берте белый цвет, как хорошеет она, надевая белое свадебное платье, он купил ей в тот раз в Астрахани белый пуховый платок, знаменитый астраханский пуховый платок. Балкан был счастлив, представляя, как обрадуется Берта подарку, как каждый раз, накидывая на плечи платок, она будет думать о нем.

Но именно тогда случилось то, чего он вообще не ожидал. Прибыв в Красноводск, Балкан вступил на дощатые мостки, перекину тые от судна к берегу, и именно в этот момент неожиданно открылся замок чемоданчика, который он брал с собой в поездки. Из него высыпалось все его содержимое, все, что находилось в чемодане, разлетелось по обе стороны хлюпкого мостика и упало в воду. Среди вещей, выпавших из чемоданчика, был и тот белый пуховый платок, купленный для Берты в Астрахани.

Вначале платок расстелился на поверхности воды, напоминая нерастаявший пласт снега, потом закружился на месте, Балкан не успел опомниться, как платок пошел ко дну, будто снизу в него вцепилась и у тянула за собой какая-то чересчур шустрая рыба. Он тогда сильно сокрушался о том, что вовремя не снес в починку чемодан, который и раньше не раз преподносил такие сюрпризы. Но больше всего Балкан сожалел о гибели платка, который он с такой любовью выбирал для Берты.

Прибыв домой, Балкан узнал, что теперь в этом платке и вовсе нет никакой нужды. В доме оплакивали гибель Берты, ушедшей рыбачить и не вернувшейся с моря. Берта была беременна, она ждала второго ребенка и очень хотела родить хорошенькую белокурую девочку, которая бы напоминала ей себя в детстве, когда она играла с котенком.

Жители села целую неделю искали тело Берты, чтобы предать его земле по всем обычаям, искали в окрестностях тех мест, где она ловила рыбу. Зная, что обычно через три дня утопленника лопается желчный пузырь, он раздувается и всплывает на поверхность, надеялись, что она все же отыщется. Предположив, что волны перебросили тело в другое место, облизали весь берег, даже в соседних селах расспрашивали, не видел кто-нибудь что-то похожее.

В те дни люди видели, как почернела от горя Умман, уходившая в море вместе с Бертой и вернувшаяся без нее, она стала похожа на тень, лицо ее окаменело, девушка все время молчала, и было видно, как она страдает. И лишь когда Балкан наведался к ней, она зарыдала в голос, закрыв лицо руками: “Вай-вай, опозорилась я…”

* * *

В тот раз, вернувшись из плавания, Балкан не застал семью в городе, соседи сказали ему, что пару недель назад Берта с сыном уехала в село: “Мы соскучились по бабушке, поедем к ней на остров, а вы присматривайте за нашим домом, к возвращению отца и мы вернемся”. Возвращаясь домой, Балкан и сам думал: “Буду посвободнее, надо наведаться к маме, небось, соскучилась по внуку, все глаза проглядела, пусть прижмет его к груди”.

Отношения Берты с матерью Балкана заладились сразу же, про них говорили: “Свекровь и невестка из одного теста сделаны”. Они с первой же встречи полюбили друг друга. Мать никак не могла нарадоваться своему счастью, ведь теперь у нее помимо сына были невестка и внук. Женщины были привязаны друг к другу, как бывают привязаны мать и дочь. Берта старательно училась у своей свекрови туркменским традициям, изучала туркменский язык. Она мечтала разговаривать с Балканом на его родном языке и быть ему настоящей туркменской женой. Длинное платье с вышивкой, подаренное ей гелнедже Балкана, очень шло Берте.

Спустя год после гибели Берты Умман, будучи незамужней девушкой, сошлась с Балканом, и люди по-своему истолковали этот ее шаг: Умман винит себя в гибели немецкой женщины — туркменской невестки Берты, поэтому считает, что она обязана взять на себя заботы о семье, не дать осиротившему сынишке Берты почувствовать себя обездоленным.

Старик знал, что, выйдя в море и оставшись наедине с ним, он непременно встретится с Бертой.

Балкан и прежде не раз встречал ее во время плавания, особенно часто это случалось, когда он стоял на капитанском мостике и всматривался вдаль. Берта появлялась неожиданно, она выныривала из морской пучины, вытолкну тая волнами, потянувшись, поднималась вверх, словно говоря: “Вот она я”. На ней всегда было то длинное белое платье, в котором Балкан увидел ее при первой встрече.

— Моя любимая Берта… — со слезами на глазах произносит расстроенный старик.

— Любовь моя. Мой комбат…

— Почему ты бросила нас с сыном?

— Наверно, так было угодно Богу…

Каждый раз, когда она потом исчезала из виду, Балкану казалось, что это его лодка, разрезая волны, толкнула ее носом в грудь и накрыла волнами.

Постепенно старик смирился с потерей, поверил, что так было ему на роду написано, и что теперь, как бы он ни хотел, не встретиться ему с Бертой, потому что это невозможно.

Очнувшись от мыслей, старик увидел, что плывет мимо острова Гарадаш, который всегда был лежбищем тюленей. Усыпав весь остров, они обычно грелись тут на солнышке, издавая звуки, похожие на блеяние овец и коз. Решив осмотреть это место, он повернул лодку на юг. Когда на горизонте появился остров, он стал пристально всматриваться вдаль, пытаясь увидеть пригревшихся тюленей, напоминавших живые черные мешки. Раньше издалека можно было услышать голоса тюленей. Как только начнешь к ним приближаться, они, ревя и неуклюже переваливаясь с боку на бок и извиваясь, словно гигантские черные черви, ползут к воде.

— Ого, к нам какое-то чудовище приближается. — А может, оно мимо плывет.

— Но порохом не пахнет.

— Значит, у него нет намерения стрелять. — А человек ли хоть наверху сидит?

— Вроде человек.

— А коли это человек, разве ты не знаешь, сколько уловок у людей?

— Раз он кружится вокруг нас, значит, ему что-то от нас надо.

— Он, может, и без ружья, зато у него наверняка есть сеть.

— Тогда бежим отсюда. Постараемся не попасться в сети, — их поведение, когда они стали в панике нырять в воду, напоминало поведение сельских собак при виде незнакомого всадника — они устраивают переполох и начинают дружно лаять.

Туловища тюленей, словно смазанные маслом, переливались на солнце, они были похожи на отполированные морем ожившие черные камни.

Но сейчас остров был пустынен, неподалеку от его западной оконечности лежали два черных камня, похожих на сгнившие и выпавшие зубы древних гигантских людей, обычно тюлени всегда облюбовывают именно это место, рядом с черными камнями, но сейчас их не было, казалось, море сгребло всех их в свою ладонь и заглотило, отправив в свою пасть, как отправляют в рот щепотку наса[1] с ладони. Окинув взглядом знакомый остров и увидев, что он пуст, старик, чтобы не столкнуться с лежащими на берегу черными камнями, обогнул остров, а потом снова взял курс на запад.

В те дни, когда он плавал на большом судне, старик много раз проплывал здесь, обозревая эти места с капитанского мостика, и тогда его судно было похоже на мощный трактор, разворотивший землю, который, достигнув горизонта, резко поворачивал назад. Поверхность окружающего его моря с набегающими друг на друга волнами напоминала вспаханную землю.

Вокруг стояла тишина, над морем дул ветер, пропитанный терпкими запахами знакомых и незнакомых трав, в том числе ёвшана и селина. Такие приятные запахи появлялись над морем каждый раз, когда со стороны Каракумов дул северо-восточный ветер, сообщая о близости пустыни. Из-за разбросанных по набережной Красноводска домов, из-за седых отрогов гор, окружающих город с трех сторон, появилось солнце. Рассыпанные по волнам золотые пряди солнечных лучей своим ласково-горделивым видом подчеркивали красоту окружающей природы. Старик очень любил это великолепие, его особую живописность. Некоторое время он гонял лодку по морю, затем притормозил ее, чтобы в спокойной обстановке перекусить и полюбоваться морским пейзажем. Он и впрямь проголодался, ему хотелось чаю. Уже давно прошло время, когда он, по словам старухи и младшей дочери, “вдвоем с другом чаевничал”. Живущая по соседству и часто навещающая их младшая дочь входила в дом, улыбаясь и всякий раз шутливо произнося: “Значит, так и сидите, два друга, и тихонько беседуете между собой?”. Старик со своей старухой, если были здоровы, всегда вставали рано, словно их ждали неотложные дела. Ковыляя, старая Умман шла на кухню, ставила на газовую плиту чайник и занималась приготовлением завтрака. Старик в это время выходил во двор, давал корм курам, кормил собаку, а иногда вместе с собакой шел к морю, садился на берегу и погружался в раздумья. В таких случаях за спиной раздавался голос Умман мама, звавшей его к завтраку, этот голос, напоминая ему, где он находится, возвращал к действительности: