Николай II: жизнь и смерть - Эдвард Радзинский

Аликс по-прежнему плохо говорит по-русски, и пребывание на людях — труд для нее. Она царит дома, в Цар-ском Селе.

Страной правит мать и ее люди. Есть версия: зажатая железной волей мужа, властолюбивая мать наконец-то распрямилась. На самом деле все трагичнее и проще. Вдовствующая императрица (тетя Минни — так звали ее в Романовской Семье) слишком хорошо знала своего сына. И боялась, что кто-то непременно станет влиять на доброго Ники (Аликс она тогда в расчет не принимала). Им мог быть великий князь Сергей Александрович — прямолинейный ретроград — или другой брат покойного царя — Владимир, столь же очаровательный, сколь неумный. Или милый, но легкомысленный третий брат Александра, Павел. Влияние любого из них могло стать роковым для империи. В себя эта деятельная женщина верила, она многому научилась у Александра III.

В дневниках Витте есть красочное описание: «Спросите матушку» — так отвечает Николай Витте по поводу назначения очередного министра.

И в другом месте, и опять в трудную минуту: «Я спрошу мою матушку».

Мария Федоровна проявляет прозорливость: ее протеже при Ники становится Сергей Юльевич Витте, министр финансов ее мужа. Витте — это целая эпоха: сторонник реформ, либерал, точнее — умеренный либерал, каким и должно было быть после мороза, который свирепствовал при Александре III. Витте знал: в России нельзя слишком быстро менять температуру. Но главным советчиком оставалась мать.

На первых порах императрица-мать старается всюду появляться рядом с сыном.

Вера Леонидовна:

«В то время вдовствующая императрица вдруг удивительно помолодела. Весь Петербург занимала тогда эта загадка. Говорили, что эта потрясающая женщина решилась на операцию, которую сделали ей в Париже. Она услышала об этой операции от будущей английской королевы — принцессы Александры, точнее сказать, увидела ее плоды. Несмотря на возраст, принцесса буквально потрясала всех своим молодым лицом. Это чудовищная операция: сначала острой ложечкой снимают с лица эпидермис, и лицо превращается в сплошную рану. Рану примачивают, подлечивают, и на лицо наносят прозрачный лак. С этим новым, нежным и чистым лицом приходится обращаться очень бережно — чтоб не попортить лак. А дальше еще мучительней: расширяя волосяной канал, вставляют длинные ресницы. Вся операция требует героизма».

Бедной женщине пришлось решиться на эту боль — рядом с молодым императором должна была быть молодая мать.

Она стоит рядом с сыном в начале его царствования, умная и властная, а потом… потом ей выпадет все страшное, что может выпасть на долю матери: смерть всех сыновей, внука и внучек и гибель империи, которую всю жизнь создавал ее муж. Она будет жить в Копенгагене, последняя оставшаяся в живых русская императрица, обломок великого кораблекрушения.

«ВСЕ, ЧТО ПРОИЗОШЛО… КАЖЕТСЯ СНОМ»

В древнем Успенском соборе в Москве венчаются на царство русские государи.

6 мая со всей большой Романовской Семьей император-ский поезд отбыл в Москву.

«6 мая 1896 года. В первый раз после свадьбы нам пришлось спать раздельно. Очень скучно… Встал в 9. После кофе отвечал на телеграммы. Даже на железных дорогах они не оставляют в покое. В Клину дядя Сергей (его бывший командир великий князь Сергей Александрович, ставший московским генерал-губернатором. — Авт.) встретил нас. Приехали в Москву в 5 часов, при ужасной погоде: дождь, ветер и холод…»

По обычаю перед торжественным въездом в Москву для коронования Государь и Государыня должны жить в старом Петровском дворце, находившемся за Тверской заставой, в версте от тогдашней Москвы. Здесь, во дворце-замке, построенном Екатериной Великой в память победы над турками, — с готическими окнами, романтическими башнями, они жили три дня.

«7 мая. Проснулись той же безотрадною погодой… Принимали громадную свиту Генриха (брата императора Вильгельма. — Авт.), принцев — Баденского, Вюртембергского и Японского…»

Королевская Европа и весь остальной мир съезжались на коронацию русского самодержца.

И вот наступил день торжественного въезда в Москву. Впервые вышло солнце: вспыхнули бесчисленные золотые купола московских церквей.

Раннее утро. Молодая императрица — золотые волосы до пояса — стоит у готического окна, глядит на башни Петровского замка. Продолжение все той же сказки! Но пора садиться в карету.

Теперь из окна Петровского дворца наблюдает слуга великого князя Павла, Александр Волков. Впоследствии он все это опишет: конвой в черкесках, царь на коне, и в каретах — две женщины: мать и жена. И вокруг — мундиры империи. Вся эта сверкающая процессия двинулась в Кремль.

«9 мая. Первый тяжелый день для нас — день въезда в Москву. К 12 часам собралась вся ватага принцев, с которыми мы сели завтракать. В 2 с половиной

— тронулось шествие. Я ехал на Норме, мамґа сидела в первой золотой карете, Аликс — во второй — тоже одна».

В эти дни произошло странное событие. Они посетили величайшую святыню России — Троице-Сергиеву лавру. Но в Лавре их… никто не встретил. Спохватились, когда царь уже вошел на территорию Лавры. Все это случилось из-за несогласованности устроителей коронационных торжеств, но… Но знатоки примет опять отметили: Сергий Радонежский не встретил нового царя.

«13 мая. Поселились в Кремле… Пришлось принять целую армию свит понаехавших принцев. Да поможет нам милосердный Бог, да подкрепит он нас завтра и да благословит на мирную трудовую жизнь».

После записи он поставил три восклицательных знака и крест. Венчание на царство, венчание с Россией для религиозного Николая — один из величайших дней жизни.

14 мая 1896 года. Шествие из Кремля к Успенскому собору. В малой бриллиантовой короне — императрица-мать, и четыре генерала несут ее порфиру. А потом под крики «ура» в собор вошли они — Николай и Александра.

«Великий, торжественный, но тяжелый в нравственном смысле для Аликс, мамґа и меня день.

С 8 часов утра были на ногах. Погода стояла, к счастью, дивная. Красное крыльцо представляло сияющий вид. Все, что произошло в Успенском соборе, хотя и кажется сном, но не забывается во всю жизнь».

Горели свечи… херувимское пение… Из рук митрополита он принял большую корону и надел ее на голову. Она опустилась перед ним на колени. Он снял корону — и дотронулся ею до ее головы. И вновь корона на его голове. А на ее золотистых волосах уже сверкает маленькая бриллиантовая корона. Четыре фрейлины укрепляют ее золотыми шпильками. Они сели на троны в древнем соборе, и императрица-мать поцеловала Ники. Потом поцелуй прежней императрицы коснулся щеки Аликс…

Как молоды, как счастливы они были…

С Красного крыльца трижды, в пояс, они поклонились народу.

«В 3 часа пошли в Грановитую палату к трапезе… Обедали у мамґа, которая отлично выдержала все это длинное испытание. В 9 часов пошли на верхний балкон, откуда Аликс зажгла иллюминацию на Иване Великом. Затем последовательно осветились башни и стены Кремля».

Гессенская принцесса смотрела на золотой купол великого собора: сверкала в огнях столица полумира — древняя столица Европы и Азии.

Императрица-мать действительно отлично выдержала все это длинное испытание. Ее выдержка понадобилась ей и на следующий день.

«17 мая… Час с четвертью шли поздравления дам. Началось с великих княгинь, потом фрейлины, городские дамы… Ноги немного побаливали…

Поехали в Большой (театр) на торжественный спектакль. Давали по обыкновению первый и последний акт «Жизнь за царя» и новый красивый балет «Жемчужина»…

Этот «новый красивый балет» — и был тот самый, в котором, к изумлению публики, на сцену вышла Кшесинская.

В тот вечер мать еще раз поняла, как мягок ее Ники.

Но следующее утро, 18 мая, стерло из ее памяти и злополучный балет, и торжествующую Матильду. 18 мая стал одним из страшных дней царствования ее сына.

По ритуалу после коронации происходит народное гулянье с раздачей бесплатной еды, сладостей, пряников… Место для гулянья было выбрано за чертой города, на Ходын-ском поле.

Древнее: «хлеба и зрелищ» — Цезарь и народ.

На Ходынском поле стояли палатки, цветастые, со сладостями. И кружки должны были давать — коронационные, с гербами, и все бесплатно. Но между палатками и собравшейся в ночь с 17-го (17!) толпой находились забытые рвы. Забытые благодаря разгильдяйству властей. Много пришло людей на даровое угощение… Сошлось, сгрудилось не менее полумиллиона, так спрессовались — ядром не пробить. Все ждали, когда начнется раздача подарков. И тут раздались крики — задыхались люди в толпе. Кто-то решил — лакомства дают! И поднаперли. Сдвинулась груда тел, и попадали люди в ямы, а по головам, по раздавленным грудным клеткам — толпа…

На рассвете вывозили на телегах трупы раздавленных.

Через 22 года, также на рассвете и также на телегах, повезут их трупы…

Когда днем министр Сергей Юльевич Витте садился в экипаж — ехать на продолжение празднеств, — ему уже сообщили о двух тысячах погибших на Ходынском поле. Но когда блестящие экипажи подъехали к Ходынке, все уже было тщательно убрано, никаких следов катастрофы. Сверкало солнце, в павильоне — вся знать Европы, и гигант-ский оркестр исполнял кантату в честь коронации. На поле толпилась разодетая публика, присутствовал и Государь. Около него неотступно был генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович, устроитель торжеств коронации.