Внутреннее Царство - Епископ Каллист (Уэр)

Каково же, собственно, место священника в этом совместном действии? Существует взгляд, согласно которому его власть очень широка. Каждый, кому выпала благословенная возможность иметь в качестве духовника человека, исполненного благодати и обладающего даром подлинного духовного отцовства (старчества), укажет на важность той роли, которую выполняет священник. Его функцией не является просто давать совет. Нет ничего автоматического в том отпущении грехов, которое он произносит. Он может «вязать» и «решить». Он может отказать в отпущении — хотя это случается очень редко — или наложить епитимью (epitimion), воспретив кающемуся на время приступать к причастию или требуя исполнения каких–либо предписанных им действий. Последнее опять же не очень распространено в современной православной практике, однако важно помнить, что священник обладает этим правом.

В древней Церкви епитимья часто была очень суровой. За блуд (внебрачные связи) св. Василий Великий предписывает семь лет отлучения от причастия, а св. Григорий Нисский — девять лет; в более позднем каноническом законодательстве, приписываемом св. Иоанну Постнику, этот срок сокращен до двух лет со строгим постом. За непредумышленное убийство — в нашей современной ситуации, например, случайное убийство кого–либо в автомобильной катастрофе — Василий налагает десять или одиннадцать лет лишения причастия, а Григорий Нисский — девять лет; если кающийся строго соблюдает пост, Иоанн Постник позволяет сократить этот срок до трех лет. Родители, которые допустили, что их ребенок умер некрещенным, отлучаются на три года.

Конечно, даже и в ранний период епископ или исповедующий священник могли изменять эти предписания, руководствуясь принципом «икономии» (oikonomia) или пастырской гибкости, в зависимости от частной ситуации каждого человека. Сегодня тем более было бы исключением применение канонов в полную меру их строгости; широкая сфера действия «икономии» является нормальной. Однако принцип остается в силе: священник отвечает перед Богом за то, как он совершает таинство исповеди, и за ним остается право накладывать епитимью, по необходимости используя и временное отлучение от причастия. Например, в современной практике Греческой церкви в Западной Европе обычным является отлучение на один год от причастия женщины, которая сделала аборт (древние каноны предписывают гораздо более длительный срок). В подобных случаях священник может также предложить более действенные формы покаяния: «Ты разрушила жизнь, — может сказать он. — Теперь иди и утверждай ее: в течение следующих двенадцати месяцев добровольно по четыре часа в неделю работай в доме для детей, страдающих церебральным параличом».

Епитимью не следует рассматривать как наказание; еще менее — как способ искупить преступление. Спасение — свободный дар благодати. Своими собственными усилиями мы никогда не сможем загладить свою вину. Христос, единый посредник, — наше единственное искупление; или Он свободно прощает нас, или мы вообще не прощены. В исполнении епитимьи нет «заслуги», потому что по отношению к Богу человек никогда не может иметь никаких собственных заслуг. Здесь, как всегда, мы должны мыслить прежде всего в терапевтических, а не в юридических терминах. Епитимья — это не наказание и даже не способ искупления, но средство исцеления. Это pharmakon, или лекарство. Если сама исповедь подобна операции, епитимья — укрепляющее средство, которое помогает восстановлению организма в период выздоровления. Поэтому епитимья, как и вся исповедь в целом, существенным образом позитивна по своему предназначению: она не создает преграды между грешником и Богом, но служит мостом между ними. «Итак, видишь благость и строгость Божию» (Рим 11, 22): епитимья есть не только выражение Божественной строгости, но равным образом и выражение Божественной любви.

Наделенный властью «вязать» и «решить», давать разрешение грехов или воздерживаться от него, обладающий широкой свободой выбора относительно советов, которые он дает, или же врачующей епитимьи, которую он налагает, исповедующий священник берет на себя тяжелую ответственность. И все же его роль также ограничена. Как уже было отмечено, исповедуются Богу, а не священнику; и именно Бог дарует прощение. «Я только свидетель», — говорит священник; еще более точен в своем парафразе св. Тихон: «Я грешник, как и ты»… И если в момент отпущения грехов, возлагая свою руку на голову кающегося, священник в некотором смысле оказывается на месте Бога, то на предшествующей стадии тайнодействия, во время самого исповедания, он стоит на стороне приносящего покаяние, сам — как один из кающихся, «грешник, как и ты», который также нуждается в Божественном прощении. Поэтому, бесспорно, существует обратная связь между священником и тем, кто исповедуется: духовный отец получает помощь от своих духовных детей, как и наоборот. Исповедующий священник также в свою очередь должен идти на исповедь; и когда он это делает, то по обычаю снимает свой наперсный иерейский крест.

Роль священника как свидетеля и как кающегося вместе с исповедующимся ясно различима в самом способе принятия исповеди. Не принято, чтобы священник сидел, в то время как кающийся стоит на коленях, так как это предполагало бы, что священник скорее судья, чем свидетель. Во время гласных предначинательных молитв кающийся стоит перед иконой Христа или Евангелием, тогда как священник стоит сбоку. Затем, непосредственно во время исповедания грехов, оба они могут сидеть (греческая практика) или оба остаются стоять (русская практика): в любом случае они оба находятся в равном положении, как бы на одном уровне. Бывает, что кающийся становится на колени, а священник остается стоять: однако в этом случае священник вынужден наклониться, чтобы расслышать исповедующегося, и этот жест также имеет свое значение. Во время завершающего исповедь разрешения от грехов кающийся склоняет свою голову — но не перед священником, а перед иконой или Евангелием, символизирующими невидимое присутствие Христа, Который один только имеет власть оставлять грехи. Молитва отпущения не оставляет никакого сомнения в том, что именно Христос, а не священник, дарует прощение. В более древней версии, поныне употребляемой греками[ [72]], священник не говорит: «Я прощаю тебя», — но: «Да простит тебя Бог». В XVII в. под католическим влиянием эта фраза в славянском Требнике была изменена и приобрела форму речи от первого лица: «И я, недостойный иерей, властию, Им мне данною, прощаю и разрешаю тебя… ". Однако ни в одном другом тайнодействии Православной церкви священнослужитель не использует личное местоимение «я», когда совершает священнодействие. Более древняя традиция отражена в обычае взаимно просить о прощении перед причастием, который существует до сего дня у русских и у других православных. Миряне и клирики говорят друг другу: «Простите меня», — и отвечают: «Бог простит».

Исцеление, которое мы переживаем в таинстве, является также особой формой примирения. Это подчеркивается в молитве отпущения: «Не отдели его (ее) от Святой, Кафолической и Апостольской Церкви, но соедини его (ее) с чистым стадом Твоих овец» (греческая версия); «Примири и соедини его (ее) со святой Твоей Церковью» (русская версия). Грех, как мы знаем из притчи о блудном сыне, — это изгнание, отчуждение, исключение — точнее, само–исключение — из семьи: как говорил Алексей Хомяков, «когда кто–нибудь из нас падает, он падает в одиночку»[ [73]]. Покаяние означает возвращение домой, выход из изоляции в братское общение, воссоединение с семьей.

Слезный дар

Дар слез, акцентированный в современном харизматическом движении, также занимает важное место в духовной традиции православного Востока. [ [74]] «Богословие слез» играет особенно значительную роль в учении Иоанна Лествичника, св. Исаака Сирина и св. Симе–она Нового Богослова. Для Лествичника слезы являются обновлением благодати крещения: «Источник слез после крещения больше крещения, хотя сии слова и кажутся несколько дерзкими [… ] Крещение приняв в младенчестве, мы все осквернили его, а слезами снова очищаем его»[ [75]]. Св. Исаак рассматривает слезы как существенный рубеж между «телесным» и «духовным» состояниями, как точку перехода из настоящего века в век грядущий, в который через предощущение можно вступить еще в этой жизни. Новорожденный ребенок плачет, как только появляется на свет; подобным обра–зом христианин плачет, возрождаясь в «будущий век». [ [76]] Св. Симеон настаивает на том, что мы никогда не должны принимать причастия без пролития слез. [ [77]] А согласно Никите Стифату, ученику св. Симеона, слезы могут даже восстановить утерянную девственность. [ [78]]

Что говорит нам этот дар слез относительно смысла покаяния? Бывают разные виды слез, и существенным является различение этих видов. Принципиальная разница существует между чувственными и духовными слезами (есть также и третий вид: возможны слезы демонические). Чувственные слезы — эмоциональны; духовные слезы — аскетичны. Чувственные слезы, как правило, связаны со страстями: часто они являются следствием гнева, разочарования, зависти, жалости к себе или просто нервного возбуждения. Духовные слезы, как указывает само их наименование, — это дар благодати Бога Духа Святого, а не результат только наших собственных усилий, и они тесно связаны с нашей молитвой. Чувственные слезы суть выражение уныния, которое сопровождает нас в земных условиях, в падшем мире тления, неустанно двигающемся к смерти; духовные слезы ведут нас к новой жизни Воскресения.