Жизнь моя - Пейвер Мишель

Пока они шли, его пронзило странное чувство, как будто они не одни. Он не был чужаком в пустынных местах, но никогда раньше он так четко не сознавал, сколько маленьких скрытых жизней кишат вокруг него.

Вороны, каркающие с вершин сосен. Ласточки, кружащиеся над утесом. Мошки и цикады, и пчелы. Все они были частью этого бесконечного течения жизни.

На стволе дерева застыла ящерица, глядя им вслед. Птицы опускались в шалфей с мягким, сильным шелестом крыльев. Он слышал колокольчики коз, почти мифические в этом месте. Потом и сама коза молчаливо возникла у оливы выше его на склоне. Она была угольно-черной, с раскосыми желтыми глазами и мягкими висящими ушами. Она молчаливо рассматривал его, и он ощутил дрожь суеверного опасения. Затем коза поднялась на крошечных тонких задних копытцах и начала грызть листья.

Они достигли конца тропинки. Впереди массивный навес создавал полукруг чистой темноты.

— Смотри, как он похож на подкову, — задыхалась Моджи. — Этому есть причина. Мне рассказывала Антония. На Пасху дьявол затеял ужасное сражение со святым Пасту. Дьявол проиграл, вскочил на своего коня и галопом помчался в ущелье, а святой Пасту преследовал его по пятам. И как раз там дьяволов конь сделал огромный скачок, оставив в скале отпечаток своего копыта. Позже святой Пасту создал источник в ущелье, чтобы отмыть ущелье дочиста. Как вы понимаете, — добавила она на случай, если Патрик не уловил, — ущелье — это гигантский отпечаток копыта.

Пещера была в добрых сорока футах ниже вершины утеса.

— Что дьявол делал, спускаясь отсюда? — пробормотал Патрик. — Царапался, ища точку опоры?

— Цеплялся копытом, — с усмешкой пояснила Моджи.

Патрик поднялся ко входу в пещеру. Казалось, оттуда исходит холодное дыхание. Он чувствовал странное нежелание входить. Нарушитель… Глядя во мрак, он видел, что пещера была около пятидесяти футов в глубину и вся в сталактитах, которые наводили на мысль о застывшем хаосе.

Щуря глаза, приспосабливаясь к полумраку, он увидел тонкую черную струю воды, сочащуюся из узкой расселины в черной стене. Вода стекала в маленький естественный бассейн в скале, затем подходила к краю и исчезала внизу — через трещины в полу.

Патрик вспомнил поэму, которую читал в самолете. «Ведомо мне то место в холмах, где спускаются боги на землю…»

Стоя во мраке пещеры, он был готов поверить в это. За спиной он слышал грохот ветра в сухих стручках шалфея. Он слышал бархатные вздохи дуба и глубокое морское шуршание в соснах внизу у тропинки. И он готов был поверить, как верили язычники, что в каждом растении обитают духи. Даже вороны здесь были посланниками богов. А кипарисы взывали к небесам. И черный козел у оливы был одним из богов.

Из глубины пещеры он слышал голос сивиллы — голос источника, говорящий сам с собой.

— Вы не будете так добры, — раздался наяву голос из темноты, — не входить внутрь?

Сердце Патрика екнуло.

— Извините, если я вас напугала, — голос оказался девичьим. — Но здесь сетка, и вы, не зная, где можно ходить, можете повредить что-нибудь.

Патрик облизнул пересохшие губы. На какое-то мгновение, когда из темноты раздался голос, он подумал, что это говорит оракул.

Он прочистил горло. Потом сказал хрипло:

— Догадываюсь, вы — доктор Хант-младший.

— Извините, да, — прозвучал ответ. — Я была в боковой камере, вы не могли видеть меня, так как лампа светила слабо. Моджи, возьми у меня эту партию.

Девушка появилась из пещеры. Роясь в стареньком голубом виниловом ранце, свисавшем у нее с плеча, она вручила Моджи совок, блокнот и несколько пластиковых пакетов с кусками щебня. Она протянула Патрику другую руку, но он был слишком поражен, чтобы взять ее. К тому времени, как он пришел в себя, она уже опустила ее.

К своему удивлению, он понял, что девушка нервничает. Она смахнула пыль с рук, опустила рюкзак, наклонилась, подняла его, стряхнула с него пыль, затем заметила, что снова испачкала ладони и вытерла их о свои шорты, прежде чем еще раз протянуть ему руку. На сей раз он взял ее.

Она откинула назад свой «конский» хвост и бросила на Патрика застенчивый взгляд.

Что, черт возьми, заставляет такую девушку так нервничать? — думал он в изумлении.

Майлз прозвал ее Девственница Весталка, но это было совсем не так. Она не была похожа на римлянку, она выглядела как критянка. Он мог представить ее церемониальный прыжок через спину быка. Хотя прежде чем сделать это, она, вероятно, извинится перед быком.

Она была высокой — несколькими дюймами ниже него, с широкими прямыми плечами, узкой талией, с щедрыми бедрами и грудью. Ее цвета были чисты и драматичны: бледная кожа, темные глаза, темные длинные волосы. Широкий рот и точеный прямой нос с высокой греческой переносицей.

Верховная жрица, подумал он в оцепенении. И, подобно жрице, она горела цветом позднего полуденного солнца. На ней были винно-красные шорты и топ без рукавов, пульсирующий зигзагами чистых цветов: изумрудный, сапфировый, топазовый и рубиновый.

Ее волосы были перевязаны сзади скрученными атласными лентами. Одна — цвета спелого винограда, другая — глубокого, яркого шафрана, а на мочках висели крошечные попугайчики из папье-маше. После выгоревших на солнце оттенков во время подъема такое богатство цвета резало глаза.

До него с опозданием дошло, что на его плече все еще висит розовый рюкзачок Моджи. Он, должно быть, выглядел полным идиотом. Но Антония Хант, кажется, этого не замечала. Она забрала свои образцы у Моджи и упаковывала их в свой рюкзак. Через плечо она сказала:

— Майлз говорил, вы из Вайоминга?

Патрик сдержал себя. Но она удивила его, спросив, учил ли он в школе испанский.

— Угу, — ответил он осторожно.

— Вам повезло, — сказала она с чувством. — Вы, вероятно, преуспеете гораздо лучше в общении с местными жителями, чем мы с нашим французским. Я все время заставляю их повторять все по три раза. Каталанский акцент невозможен!

— Так ты говоришь по-испански? — спросила Моджи, глядя на него. — Вау! — Ей хотелось подчеркнуть свою близость к Патрику.

Обеспокоенный, он взял у Антонии Хант ее вновь раздавшийся рюкзак — несмотря на ее заявления, что она прекрасно справится сама, — и они начали спускаться по тропинке.

— Извините, что вам пришлось карабкаться сюда, чтобы найти меня, — сказала она, по-прежнему не глядя на него.

— Нет, я совсем не…

— Но я надеюсь, вы не будете скучать здесь. Люди часто скучают на раскопках, вы знаете, что это гораздо менее увлекательно, чем они ожидают. И боюсь, на этот раз у нас не много удач. Вернее, совсем ничего. Мы надеялись на следы присутствия римлян, но это огромное разочарование.

— За меня не беспокойтесь, — вставил он, когда она остановилась перевести дыхание. — Я, конечно не сильно разбираюсь в археологии, но был на нескольких раскопках, так что знаю, чего ожидать.

— Правда? Но это же изумительно! Если бы Майлз сказал мне! Мы выискиваем опытных людей.

— Я бы не сказал, что я…

— Вы не представляете, как трудно заставить кого-нибудь помогать нам.

Моджи, скакавшая впереди с блокнотом Антонии в руках, сияя, оглядывалась на них.

Патрик все еще не мог придумать, о чем говорить. Он чувствовал себя так, словно его ударили в грудь. К счастью, Антония Хант активно вела разговор за двоих. Она рассказывала ему о раскопах — об обоих раскопах, — и он отметил, что она удивительно уничижительна по отношению к себе, но слишком великодушна по отношению к своему отцу. Она даже оправдывала его решение снять всех волонтеров с раскопа в Серсе, хотя было ясно, что для нее это многое значит.

Когда она начала говорить ему о римском поэте Кассии, который, как она полагала, был связан с Серсом, она стала совсем другой девушкой. Собранной, острой и ничуть не взволнованной. И она не делала скидки Патрику на то, что он не специалист. Он мог слушать ее, он мог спрашивать непонятное, но, похоже, она считала, что он все понимает. Этим она ему нравилась. Это выгодно отличалось от покровительственно-снисходительной манеры остальных. Но Патрик не мог задавать много вопросов. Фактически он и не спрашивал ничего. Она оказалась совсем иной, чем он ожидал.