В чертополохе - Иван Дорба

Олег вытащил из ножен у одного из немцев тесак и разрезал полосу холщовой рубахи, которой ее связали. Анка села и бессмысленно уставилась в угол.

— Запизно, коханый! Запизно! — шептали ее губы. Олег огляделся по сторонам в поисках ее одежды.

Платье, все изорванное, валялось на полу вместе с затоптанным сапогами и окровавленным бельем.

— Посиди, родная, сейчас я принесу тебе что-нибудь из одежды. Надо уходить. Посиди и постарайся успокоиться. Постарайся, родная! — Он наклонился, поцеловал ее в лоб и побежал к дому.

Бойчук и лекарь стояли на крыльце, тупо глядя в глубь хаты. Лица их заливала бледность.

— Чего смотрите? Похоронить их надо. А с немцами я разделался. Анку, гады, мучили! — Он вбежал внутрь, отворил шкаф, схватил первое попавшееся платье. Потом подошел к комоду и начал рыться в белье. В этот момент донесся глухой выстрел. «Неужели опять немцы?» Олег опрометью бросился к бане.

Анка сидела на том же месте, прислонившись к стене, голова ее была запрокинута, кровь струйкой стекала с виска по щеке и капала на голую грудь, рядом на лавке лежал пистолет. Глаза ее еще жили, но из них уже уходило тепло. «Ах, незабудки мои», — прошептал Олег и заплакал…

Всех троих они похоронили за огородом и банькой, на бугорке, где часто сидели с Анкой, любуясь красавцем Днестром, дубами на том берегу и зелеными лугами. Над их общей могилой наспех водрузили крест: две доски, одна вдоль, другая поперек, подлинней и покороче, связав их полотняной полосой Анкиной рубашки.

— Ось, немов и усе! — Бойчук перекрестился. — А зараз, хлопци, треба втикаты, ненароком нимци заявлються! — и вопросительно поглядел на Чегодова.

— Погоди!

Олег спустился с пригорка в балку, нарвал там букетик незабудок и, поднявшись, положил на могилу.

— Есть предание, и я верю в него, — горестно сказал он, — незабудки обладают волшебным свойством закалять сталь. Для этого докрасна раскаленный стальной клинок охлаждают в их соке, и лезвие его будет резать даже точильный камень. Слышал я, будто бы так готовят знаменитые толедские и дамасские клинки. — Олег помолчал. — Так вот, пусть сок незабудок закалит крепче стали нашу память о здесь содеянном. Поклянемся, что никогда этого не забудем! Поклянемся, что будем карающей сталью! Они это слышат! — И указал пальцем в сторону могилы.

— Клянусь! — глухо и торопливо произнес Бойчук.

— И я теж! — прошептал лекарь.

— Клянусь! — строго заключил Олег и удивленно посмотрел на лекаря. Бойчук открыл было рот, чтобы что-то объяснить, но лекарь поднял руку и твердо и внятно произнес:

— Клянусь! Я, честный человек, буду дамасской саблей! Толедским клинком!…

Захватив с собой обмундирование, документы и оружие немцев, они подожгли баньку, потом зашли попрощаться «з ридной хатою», набрали побольше харчу и навсегда покинули милую их сердцу Злодийвку.

Глава третья.

БЕЛГРАД В ОГНЕ И КРОВИ

…Только человек есть чудо из чудес:

Захочет — он как бог, захочет — он как бес.

А. Силезиус

1

Конец марта 1941 года в Белграде выдался на редкость солнечным и теплым. На деревьях лопались почки, зеленели газоны, весело чирикали воробьи; Дунай и Сава после ледохода вошли в свои берега. Небо стало синим, прозрачным. Все живое с ликованием встречало весну.

Алексей Хованский неторопливо шел вдоль пристани к знакомому ресторану «У островитянина», смотрел на мутные воды Савы и невольно вспоминал свое «купанье» под баржей. У порога его встретил хозяин и, пожимая руку, заговорил:

— Пойдемте через черный ход, товарищ Алекса. В зале собрались офицеры, не надо, чтоб вас видели. У них тайная сходка. Не велели никого пускать. Сами понимаете, союз «Черная рука» запрещен. Аркаша Попов сказал: «Пусть товарищ Алекса послушает, что нас, офицеров, волнует». Пойдемте, — И Драгутин повел его в соседний с «офицерским залом» кабинет и усадил за накрытый стол.

Алексей знал, что, несмотря на запрет, в югославской армии — в офицерском составе — наметились еще в начале века два течения. Высшие чины входили в тайный союз под названием «Белая рука». Объединившись с некоторыми правыми политическими деятелями, они поддерживали короля Александра вне зависимости от того, какую политику он вел и какую поддерживал дворцовую камарилью. Союз «Черная рука», или «Воссоединение или смерть!», душой которого был в свое время Димитриевич, знаменитый Апис, который с группой молодых офицеров возвел в 1903 году на престол короля Петра Карагеоргиевича. Апис, организовавший убийство эрцгерцога Франца Фердинанда, Апис, выкравший план австро-венгерского наступления на Сербию, — такой Апис импонировал и сейчас молодым офицерам-сербам. Апис был расстрелян с санкции Александра, сына короля Петра, и союз распался. Однако в умах молодого офицерства идея югославской «твердыни» никогда не угасала. Они понимали, что агрессивные действия оси Германия — Италия — Япония серьезно угрожают Сербии, компромиссная политика принца Павла глубоко возмущала югославских военных.

Кое-кто из младших офицеров вошел в контакт с КПЮ[7], а некоторые даже вступили в ряды этой партии.

Хованский сел за стол возле заделанного фанерой и заклеенного обоями оконца, служившего, видимо, раньше для подачи гостям блюд из кухни. Напротив устроился Драгутин и, ткнув пальцем в сторону ниши, вполголоса сказал:

— Послушаем, зачем нас пригласил сюда Аркаша.

— Все время так было? — поглядывая на нишу, спросил Алексей.

— Нет. Тут обычно висит ковер. Вон он в углу.

Из соседнего зала доносились громкие голоса. Потом кто-то шикнул и, когда все умолкли, объявил:

— Сейчас выступит капитан Джордже Шантич.

— Господа! — громким басом подавляя шум, начал Шантич. — Вспомните чреватый для Югославии тысяча девятьсот тридцать седьмой год. Демонстрации в связи с приездами к нам министров иностранных дел, сначала итальянца Чиано, потом немца Нейрата; демонстрации протеста в связи с подписанием конкордата[8] и с отравлением патриарха Варнавы[9]. Вспомните загадочную смерть генерала Воислава Томича. Тогда, господа, на улицы вышли не только студенты, но и рабочие, и четники, и наша интеллигенция.

— И коммунисты! — громко добавил, судя по голосу, Аркадий Попов. — В ряде городов вчера и сегодня выходили на демонстрацию рабочие и студенты…

— Погоди, Аркадий, — прервал его прежний оратор. — Господа офицеры, сейчас нужны решительные действия. Одними демонстрациями не поможешь! Необходим переворот! Да! Переворот! Так поклянемся же бороться за честь и достоинство Югославии! Наш девиз: «Объединение или смерть!».

— Объединение или смерть! — дружно рявкнули собравшиеся.

— Господа! — продолжал Шантич. — Правительство Цветковича — Мачека решило присоединиться к Тройственному пакту[10], четвертого марта принц-регент тайно посетил Гитлера в Берхтесгадене, и тот потребовал, чтобы в случае войны Югославия участвовала на стороне сил оси. Мы, сербы, никогда на это не пойдем. У нас есть верные союзники, мало того, мы любим Россию и считаем ее исконным защитником славян. Политика же принца Павла ведет к капитуляции. Сегодня, двадцать пятого марта, в Вене подписан этот позорный договор. Не выйдет! Лучше умереть, чем стать сателлитом грязного фашизма!…

— Объединение или смерть! Долой фашизм! К черту Цветковича и Мачека! Да здравствует Советский Союз! Наша мать Россия! — кричали офицеры.

— Коммунистическая партия Югославии выпустила воззвание. Вот оно! Низвергнем правительство и станем на защиту чести и свободы. Партия обращается к рабочим, крестьянам, интеллигенции… — прозвучал чей-то молодой, звонкий голос.

— Тише, господа! — пробасил Шантич. — Поднимается народ. Завтра люди выйдут на демонстрацию под лозунгом: «Лучше война, чем пакт!» Нам, офицерам-летчикам, предстоит выполнить ради блага нашей отчизны тяжелый долг: свергнуть регента Павла и его правительство. Председателем Совета министров должен стать наш главнокомандующий военно-воздушными силами бригадный генерал Душан Симович. Да здравствует генерал Душан Симович!

— Живио! Живио! — закричали собравшиеся.

— Да здравствует Его Величество король Петр Второй! — громоподобным басом закончил Шантич.

— Коммунисты к этому не призывают, — покрывая жиденькое «живио», громко прозвучал уже знакомый молодой звонкий голос.

— Тише, господа! Завтра из казарм не выходить. Будьте готовы ко всему и проведите беседы с солдатами. А сейчас расходимся, — закончил Шантич.

— Значит, дворцовый переворот. Только и всего, — поднимаясь из-за стола и направляясь в угол за ковром, заметил с кислым видом Драгутин,— Это нас не спасет. Югославия остается в окружении врагов.

— Не спасет, — согласился Хованский. — Коммунисты еще недостаточно сильны, чтобы взять власть в свои руки. Сам понимаешь, страна разрывается внутренними противоречиями, — продолжал Алексей и подумал: «Серьезного сопротивления Югославия оказать немцам не сможет, слишком неравны силы. А Гитлер, конечно, не захочет иметь у себя за спиной весьма и весьма неприятельски настроенное государство. Он взбесится, будет жестоко мстить. К тому же ему нужен новый «блицкриг», новое торжество Третьего рейха. Тысячи шпионов, фольксдойчи, сепаратисты, фашистские прихвостни вроде летичевцев[11], белоэмигрантские союзы, как НТСНП, общества, братства, станицы… А мне предстоит срочно организовать еще две-три конспиративные квартиры; реализовать деньги, динар ничего не будет стоить. Выходить на связь со Стамбулом как можно реже — у немцев отличные пеленгаторы. Надо позаботиться о том, чтобы наши ребята сразу же могли перейти на нелегальное положение, и не забывать о Берендсе. Генеральный директор фирмы «Сименс» сидит в Гамбурге и наверняка наладит со мной связь. Трудиться придется не покладая рук, а здоровье уже не то…»