Острие копья - Рекс Стаут

И все же я был глуп. Доводя себя до крайней степени раздражения своими сомнениями, я потом каждый раз убеждался, что Вульф прав. С этим сознанием я и вернулся домой, но Вульф уже лег спать.

На следующее утро я проснулся, когда еще не было семи, но не встал, а решил понежиться в постели. Все равно заняться нечем, а за Анной Фиоре ехать еще рано, поскольку Вульф освободится лишь к одиннадцати. Позевывая, я лежал, разглядывая веселый пейзаж на стене и фотографию родителей, а затем закрыл глаза. Нет, не для того, чтобы снова погрузиться в сон, ибо я уже хорошо выспался, а для того, чтобы прислушаться к многообразию звуков за окном. Но вскоре мне помешал стук в дверь. Это был Фриц.

— Доброе утро, — приветствовал его я. — На завтрак мне, пожалуйста, сок грейпфрута и маленькую чашечку шоколада.

Фриц улыбнулся.

— Доброе утро. Там внизу — джентльмен, он хочет видеть мистера Ниро Вульфа.

Я быстро сел на постели.

— Кто он?

— Назвался Андерсоном. Визитной карточки при себе не имеет.

— Что! — Я спустил ноги на пол. Ну и ну. — Он не джентльмен, Фриц, а всего лишь новоиспеченный богач, «нувориш», как говорят французы. Мистер Ниро Вульф надеется в скором времени облегчить его карманы. Скажи ему… нет, ничего не говори. Я сейчас спущусь.

Я быстро ополоснул лицо холодной водой, наспех оделся, кое-как прошелся щеткой по волосам и спустился вниз.

Андерсон и не подумал встать со стула, когда я вошел. Он так загорел, что встреться он мне на улице, я бы его не узнал. Он выглядел невыспавшимся и раздраженным, и причесан был так же наспех, как и я.

— Я — Арчи Гудвин, — представился я. — Вы, очевидно, не помните меня.

Он не шелохнулся на стуле.

— Возможно. Прошу извинить, но мне нужен Вульф.

— Понимаю, сэр. Но вам придется подождать. Мистер Вульф еще не встал.

— Надеюсь, ждать не долго?

— Трудно сказать. Я сейчас узнаю. Прошу меня извинить.

И я удалился в холл, где постоял у подножья лестницы, ведущей на второй этаж, раздумывая: такой ли это случай, чтобы заставить Вульфа изменить своим привычкам. Было без четверти восемь. Наконец я решил подняться на второй этаж и, приблизившись к запретной десятифутовой черте перед дверью Вульфа, нажал кнопку на стене. Тут же раздался приглушенный голос шефа:

— Кто там?

— Откройте, мне надо поговорить с вами.

Щелкнул засов.

— Входи, — буркнул Вульф.

Думаю, если описать, что такое Вульф в постели, мало кто поверит — это надо видеть собственными глазами. Мне доводилось видеть его в постели не раз, и я все больше укреплялся в мнении, что это зрелище, достойное восхищения. Я увидел его под черным, мягким, из легкого шелка, одеялом, которым он пользовался и зимой, и летом. Оно отвесно ниспадало к полу с огромного, как гора, тела. Чтобы увидеть его лицо, надо было подойти к изголовью и заглянуть под нечто, подобное балдахину, тоже из черного шелка. Под ним на белоснежной подушке лежала массивная голова, словно изваяние божества в храме.

Когда я приблизился, из-под балдахина высунулась рука и дернула за шнур. Балдахин над изголовьем, собравшись складками, поднялся. Вульф сощурился от света, ударившего в глаза.

Я доложил ему о визите окружного прокурора Флетчера М. Андерсона. Он ждет хозяина внизу.

Вульф выругался, чего я в нем не выносил, — его ругань портит мне настроение. Он как-то мне объяснил, что если у кого-то ругань — это словоизвержение, у него это выражение определенных эмоций. Это случалось с ним редко, но в это утро он дал себе волю.

— Оставь меня, уходи, убирайся вон!..

— Но… Андерсон… — запинаясь, произнес я.

— Если я ему так нужен, пусть приходит в одиннадцать. Но это не обязательно. За что только я плачу тебе жалованье?

— Хорошо, сэр. Вы, разумеется, правы. Я нарушил ваш распорядок и заслуживаю того, чтобы меня отругали. Но теперь, когда вы облегчили свою душу, позвольте мне заметить, что совсем неплохо было бы принять его…

— Не позволю!

— А десять тысяч долларов?

— Сказал тебе, нет.

— Ради всего святого, сэр, почему?

— Черт бы тебя побрал. Арчи, что ты пристал ко мне? — Голова Вульфа повернулась в мою сторону. Он выпростал руку из-под одеяла и погрозил мне пальцем. — Да, пристал. Иногда я позволяю тебе делать это, поэтому сейчас не будут тебя ругать. Лучше отвечу на твой вопрос: почему я не хочу сейчас видеть Андерсона. Причины три: во-первых — я еще в постели, я не одет, и у меня отвратительное настроение. Во-вторых — ты можешь справиться с ним сам. В-третьих — я прекрасно знаю, что такое эксцентричность — ее законы беспощадны. Если человек, столько потративший усилий, чтобы прослыть оригиналом, при первом же подстрекательстве теряет выдержку и поступает, как каждый встречный, грош цена такому оригиналу. Уходи.

Когда я вышел, спустился вниз и сказал Андерсону, что он, если хочет, может подождать — Вульф примет его в одиннадцать, он не поверил своим ушам. Поняв, что Вульф не шутит, он чуть не взорвался от негодования. Больше всего его оскорбило, что он, как дурак, примчался сюда прямо с вокзала. Я тоже не мог понять, зачем он это сделал. Я постарался его успокоить, объясняя все эксцентричностью моего хозяина, мол, тут уж ничего не поделаешь, и рассказал ему как и зачем ездил накануне в Уайт-Плейнс, и что ситуация мне примерно известна. Это его немного отрезвило, и он даже начал расспрашивать меня подробнее, но я отделывался скупыми дозами информации. Мне доставило искреннее удовольствие видеть, как он переменился в лице, когда узнал, что Дервин тут же посвятил во все Бена Кука. Удовлетворив свое любопытство, Андерсон какое-то время сидел в раздумье, потирая нос и глядя куда-то поверх моей головы, а потом сказал:

— Вульф пришел к довольно странному заключению, не так ли?

— Да, сэр.

— Значит, он располагает какой-то сенсационной информацией?

Я улыбнулся.

— Мне приятно беседовать с вами, мистер Андерсон, но стоит ли тратить время впустую. Что касается сенсационной информации, то, что Вульф, что я, мы будем немы, как египетские мумии в музее, пока не будет произведено вскрытие. Не надейтесь.

— Что ж, очень жаль. Я мог бы обеспечить Вульфу вознаграждение, как главному следователю в этом деле… проведение дознаний и прочее…

— Вознаграждение? Какое же?

— Ну, скажем, пять тысяч долларов.

Я покачал головой.

— Боюсь, он слишком занят, да и я тоже. Сегодня утром мне, пожалуй, снова придется съездить в Уайт-Плейнс.

— Угу, — Андерсон прикусил губу и посмотрел на меня. — Вы меня знаете, Гудвин. Я редко отхожу от правил и занимаю агрессивную позицию, но не кажется ли вам, что в этом деле не все в порядке? Я хочу сказать — с нравственной стороны.

Тут уж я не на шутку рассердился.

— Послушайте, мистер Андерсон, — воскликнул я, гневно уставившись на него. — Вы сделали вид, что не помните меня, а я вот вас хорошо запомнил. Думаю, дело Голдсмита вы еще не забыли, это было пять лет назад? Ведь это Вульф помог вам в нем, а как вы его отблагодарили? От вашей славы не убыло бы, если бы вы признали тогда и его заслуги. Ладно, это дело прошлое. Будем считать, что вам было выгодно умолчать об этом. Да мы и не настаивали. Но о какой нравственности может идти речь, если вместо заслуженной награды человек получает фонарь под глазом. Может, это ваше понятие об этике?

— Не понимаю, о чем вы?

— Ладно. Если я буду сегодня в Уайт-Плейнс, кое-кто там сразу меня поймет. На сей раз за все вам придется заплатить.

Андерсон встал.

— Не утруждайте себя, Гудвин. В Уайт-Плейнс как-нибудь обойдутся сегодня и без вас. Я принял решение об эксгумации, для этого мне хватит того, что я уже знаю. В течение дня вы или Вульф будете дома? Мне надо будет позднее связаться с ним.

— Вы знаете, что Вульф всегда дома, однако с девяти утра до одиннадцати и с четырех до шести пополудни ни увидеть, ни связаться с ним по телефону невозможно.

— Понимаю. Его причуды.

— Да, сэр. Ваша шляпа в прихожей.

Я смотрел в окно, как уехало его такси. Затем я вернулся в кабинет, решив позвонить по телефону. Правда, я вдруг несколько заколебался, но потом подумал, что немного гласности нам совсем не помешает, и набрал номер редакции «Газетт» и попросил к телефону Гарри Фостера. Мне повезло, он оказался в редакции.

— Привет, Гарри, это Арчи Гудвин. У меня для тебя кое-что есть, только молчок, никому ни слова. Сегодня в первой половине дня в Уайт-Плейнс окружной прокурор получит от суда разрешение на эксгумацию и вскрытие тела покойного Питера Оливера Барстоу. Возможно, он захочет сделать это без всякой огласки. Вот я и подумал, кто, как не ты, можешь ему в этом помочь. А теперь слушай, в свое время я с удовольствием расскажу тебе, что заставило прокурора проявить такое любопытство и заняться этим. Благодарности не надо. Пока.