Пункт назначения – Прага - Александр Валерьевич Усовский

– и то, если сапёрщики немецкие без обедов и сна будут пахать.

– И не объедешь, вокруг горы. – Вставил свою реплику Чепрага.

– Тихо! – Внезапно скомандовал капитан. И добавил вполголоса: – Витя, ты тоже это слышишь?

Снайпер угрюмо кивнул.

– Артиллерия бьёт.

– Бьёт – не то слово. Я такого ещё никогда не слышал…. – Савушкин изумлённо покачал головой.

Разведчики прислушались – действительно, с севера доносился какой-то тяжёлый, глухой, как будто подземный, могучий, страшный в своей непрерывности гул. Да, это была артиллерийская подготовка – но какая! В ней нельзя было различить отдельных выстрелов или разрывов – гораздо больше это напоминало Котёночкину шторм на Чёрном море, который он видел ещё пацаном, осенью тридцать восьмого, когда отец взял его с собой в командировку в Новороссийск. Такая же чудовищная, нечеловеческая мощь, сносящая и крушащая всё на своём пути….

– Товарищ капитан, как вы думаете, что это? – с тревогой в голосе спросил лейтенант.

Савушкин покачал головой.

– Думаю, что это Первый Украинский ломает хребет немецкой обороне по Нейсе. Чтобы, её взломав и на Одер выйдя – по Берлину с юго-востока ударить.

– По Берлину? – ошеломлённо переспросил радист.

– По нему, Андрей. И судя по тому, что мы с вами видим и слышим – славяне за это дело взялись всерьез. Такая артподготовка – это вам не хухры-мухры…. – Помолчав, Савушкин добавил: – И ещё, хлопцы, хочу, чтобы вы понимали – всё, что было важно ещё вчера – сегодня уже не имеет никакого значения. Ситуация на фронте поменялась кардинально, а это значит – сейчас всё здесь посыплется. Немцам с сегодняшнего дня точно не до нас.

– И гестапо, какое нас ищет? – спросил лейтенант.

– И гестапо. И СД. И абверу. Они ведь тоже не слепые и не глухие, этот концерт, – и Савушкин кивнул на север: – не хуже нас слышат. И понимают, что всё это значит…

– Так что, может, выйдем в эфир? – С надеждой в голосе спросил Чепрага.

– Выйдем. Когда у нас сеанс?

– В шесть тридцать по берлинскому.

Савушкин посмотрел на часы.

– То есть через полтора часа с копейками. Хорошо, я пока набросаю телеграмму, а вы, – он повернулся к лейтенанту со старшиной и снайпером, – на шоссе, в засаду. Если будет одиночная машина – тормозите, экипаж в расход, её сюда. Пора нам обзавестись транспортом, самое время….

– Есть в расход. – Ответил Котёночкин, и, немного помедлив, осторожно спросил: – Или в плен?

Савушкин кивнул.

– Понимаю. Гуманизм. Человеколюбие. – Помолчав, произнёс: – Володя, ты тех детишек из-под Полоцка помнишь? Летом прошлого года? Скелеты их обгоревшие? А Волю варшавскую? Тех девчат? – Тяжело посмотрев на лейтенанта, Савушкин добавил: – Всё. Отставить разговоры. Если засада ничего не даст – выдвигайтесь к Трутнову. И смотрите на шоссе, на проезжающие машины – вам надо выбрать автомобиль попредставительней, чтобы нам впятером там было удобно и барахло чтобы упаковать. Всё остальное не имеет значения. Ясно, лейтенант?

– Так точно! – И Котёночкин, обернувшись к Костенко и Некрасову, бросил: – Берем оружие и через пять минут выходим!

– И мины снимите! – Вдогонку бросил им Савушкин, добавив: – Нам они больше не нужны, ещё сами подорвёмся….

Текст радиограммы, составленной им через полчаса, был коротким, но ясным и чётким: «Трегубову. Находимся на месте. Выполнение задание не представляется возможным. Группа лишена подвижности. Просим изменить задание или условия его выполнения. Штефан». Савушкин ещё раз перечитал текст радиограммы и тяжело вздохнул. Будь он на месте Трегубова – сорвал бы погоны со всех, офицеров – в штрафбат, сержантов – в штрафную роту. Балбесы, простую задачу не смогли выполнить… Хорошо, что не он начальник отдела!

– Шифруй! – И Савушкин протянул Чепраге листок со своими каракулями.

– Отсюда будем передавать?

Капитан пожал плечами.

– По обстановке. Ну-ка, заведи свою шарманку, я послушаю, что в эфире твориться….

В эфире творился кромешный ад. Немцы на коротких волнах вопили и звали на помощь, хрипло ругались, раздавались путаные нервные команды, кто-то звал какого-то Йогана, женский голос – что немало изумило Савушкина, женщина в эфире на коротких армейских волнах – зверь редкий – настойчиво диктовал череду цифр…. Мда-а-а, тут не то, что их радиограмму запеленговать – тут вообще ни черта не разобрать! Наших было почти не слышно, лишь иногда пробивались переговоры лётчиков или артиллерийский наблюдатель сухо и коротко корректировал огонь своего дивизиона или полка, чего именно – было не разобрать. Да, по одной свистопляске в эфире ясно, кто сегодня банкует, а кто скидывает карты….

– Товарищ капитан, готово! – Чепрага протянул Савушкину листок со столбцами цифр.

– Готово – значит, готово, ровно в половину седьмого включай передатчик и стучи смело, не оглядываясь. Немцам сегодня точно не до нас….

Чепрага кивнул, бросил «Есть!» и скрылся в глубине мельницы.

Савушкин вновь глянул на часы. Шесть пятнадцать по берлинскому времени. Канонада с севера не утихала, хотя стала глуше – очевидно, артиллерия перенесла огонь вглубь обороны противника. А ведь это последняя наша операция в этой войне, вдруг подумал Савушкин. Последняя! Не может быть, чтобы немцы продолжали сопротивление, когда падёт их столица. А то, что она падёт – это к бабке не ходи… Расклад сил настолько плох для немцев, что хоть святых выноси. Кого они последние три дня гнали на северо-запад, к Берлину? Савушкин вспомнил испуганные юные лица солдат в грузовиках, идущих на Гёрлиц. Молодёжь зелёную, у которой молоко на губах не обсохло. Призывников двадцать седьмого года рождения, скудно разбавленных выписанными из госпиталей ранеными. А это не армия. Это пушечное мясо…Пусть и в новеньких необмятых мундирах. К тому же ни пушек, ни танков – одна пехота… Страшно подумать, что с этой массой необученной и плохо оснащённой пехоты сделают наши танковые армии. И никакие панцерфаусты их не спасут – как бы немецкая пропаганда их ни превозносила… Херня это всё. Пугалки для детей младшего школьного возраста.

– Товарищ капитан, помогите антенну повыше закинуть. – Голос Чепраги оторвал Савушкина от раздумий. Кивнув, капитан взял из рук радиста гибкий трос, и с третьей попытки закинул-таки его на растущую у ворот мельницы осину. Осмотрел дело своих рук, остался доволен, но на всякий случай спросил:

– Метров пять где-то. Хватит?

Чепрага кивнул.

– Должно хватить. Радиограммы из центра и так ловила, на малой антенне, но там рация помощней нашей раз в десять. Ща проверю – И с этими словами радист вновь скрылся в глубине мельницы.

Странно, второй час на шоссе – ни одной машины. Ну ладно, колонны никто под бомбы не погонит, но связные, санитарные, сапёры, опять же… Никого! Со стороны Хиршберга, понятно, никто и не появится,