Дневник шпиона - Смирнов Николай Николаевич

30 июня. Я заехал к мисс Мальмер в измятой шляпе и в галстуке, купленном за два шиллинга. Мисс Мальмер встретила меня в песочном костюме и белой кофточке. Ревизия моей внешности окончилась благополучно. Ей не понравились только мои блестящие туфли.

— Впрочем, вам их отделают на собрании, — сказала она весело и прибавила: — Да еще не выступайте так плавно. Бедные люди ходят неровно. Вас могут принять за шпиона, которых теперь достаточно развелось.

Я пообещал ей немного покачиваться. Мне смешно было слушать ее указания. Сама того не подозревая, она старалась ввести на рабочее собрание шпиона, которого там, может быть, не было.

На улице я предложил ей взять авто, но она настояла, чтобы мы ехали по подземной дороге. Мы спустились вниз и уселись в вагон с такими же тусклыми людьми, как мы сами. Поезд впился в мрачную трубу, не имеющую конца.

Я не люблю ездить под землей. Мне кажется, что отказаться от удовольствия смотреть вперед или по сторонам можно только от крайней бедности. Мисс Мальмер, наоборот, чувствовала себя прекрасно. Считая, очевидно, что я нахожусь у нее в гостях, она говорила без умолку разные глупости. Я был несказанно рад, когда, наконец, мы оказались в Тойнби-холл. Но и здесь глупости не прекратились. Прямо против входа на стене висел большой плакат: снег, столб с надписью "Россия", умирающий английский солдат. И крупными буквами выведено: "ЗАЧЕМ?"

Мне никогда раньше не приходилось бывать на рабочих собраниях. Но, как я и предполагал, веселого здесь ничего не было. Народу набилось в зал много. У мисс Мальмер нашлись знакомые. Нас устроили довольно прилично во втором ряду. Но места были узкие, и мы оказались прижатыми друг к другу. Мисс Мальмер это смутило гораздо меньше, чем меня.

Какой-то докладчик, с лицом булочника и сиплым голосом, развивал с кафедры мысль, что Англия добровольно приняла на себя функции международного жандарма, оставшиеся после русского царя. В середине речи оратор так разошелся, что снял с себя пиджак и повесил его на спинку стула.

— Чего мы лезем в Советскую Россию?! — кричал он необыкновенно развязно, как будто внешняя политика Англии зависела от него. — По моим подсчетам, не меньше ста тысяч англичан сейчас околачиваются по окраинам России и поддерживают белых генералов. Кто эти англичане? Наши братья-рабочие. Что они потеряли в России? Ничего! Баста! Мы должны немедленно требовать от толстяка, чтобы он позвонил Черчиллю и снял с фронта наших солдат. Иначе мы прекратим погрузку на пароходы и оставим наших завоевателей без штанов и бекона…

— Правда, немножко страшно? — шептала мне мисс Мальмер своим раздушенным ротиком. — Здесь интереснее, чем в театре. Эти речи нарушают душевное равновесие…

Да, конечно, мое душевное равновесие было нарушено, но не так, как этого хотел оратор. Мне сделалось стыдно, что я сижу в этом зале, а не "околачиваюсь" на границах России. Мне стало горько, что невидимое начальство выдерживает меня в Лондоне. И только мысль, что это делается с каким-то расчетом, успокоила меня.

Слова оратора имели успех у аудитории. Сочувственные замечания сыпались из толпы, временами раздавались аплодисменты. Это меня бесило, и по окончании доклада я предложил мисс Мальмер немедленно покинуть собрание.

Мы возвращались домой на такси. Мисс Мальмер легкомысленно щебетала, как будто бы мы только что побывали в самом обыкновенном кино. А меня грызли мрачные мысли. Посмотревши на рабочих, я имел случай убедиться в том, что идеи большевизма, несмотря на блокаду, сумели прорваться в Лондон. Может быть, в этом виноваты русские деньги, как это принято объяснять в наших кругах? Может быть, эти идеи действительно носятся в послевоенном воздухе? Я ничего не понимал. Во всяком случае, мне казалось, что необходимы экстренные меры — и в лошадиных дозах, чтобы парализовать распространение занесенных через карантин красных бактерий.

6 июля. Посещение еще двух рабочих собраний убедило меня в том, что если возбуждение английских рабочих поддерживается на русские средства, то деньги на это отпускаются немаленькие. Правда, я уже привык к митинговой терминологии, и речи не производили на меня того впечатления, как в первый раз. Но я раздобыл самый безрадостный материал для своего доклада.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Из школы в Девоншире я вывез небольшой аппарат, который мне теперь пригодился. Аппарат этот помещался в кармане и позволял механически, незаметно для окружающих, записывать все, что нужно. Для этого надо было только опустить руку в карман. Мисс Мальмер помогла мне собрать фактические сведения, необходимые для доклада: адреса, фамилии и все такое. Разумеется, она не подозревала, что ее слова попадают на телеграфную ленту в моем кармане. Она убеждена, что постепенно втягивает меня в рабочую партию.

Если политические идеи мисс Мальмер меня нисколько не увлекают, то сама мисс Мальмер с каждым днем мне нравится все больше и больше. Ее задор и энергия очаровательны, хотя временами и утомляют. Танцевать она не любит и равнодушна к цветам. Зато любит качаться на качелях, которые ввинчены в потолок ее рабочей комнаты. О любви она говорит с явным пренебрежением. Вчера, например, она сказала мне без всякого смущения:

— Я никогда не интересовалась любовью, даже в литературе. Мне кажется, что это популярное развлечение создано специально для бедных девушек, как карамель и бананы. Дети и все с ними связанное привлекательны только на словах. А мужчины интересны только на дальнем расстоянии.

В ее словах не было фальши. Однако я думаю, что она не имеет никакого представления о мужчинах на близком расстоянии. Может быть, поэтому ее взгляды так прогрессивны.

ВЫПОЛНЕНИЕ ШКОЛЬНОГО ЗАДАНИЯ

1 августа. Я давно не брал в руки дневника, не было времени. Сейчас постараюсь восполнить пропуск.

Всю середину июля я был занят составлением моего доклада. Излагая мои соображения о деятельности сил, враждебных Англии, я не скупился на краски. Разговоры с полковником Мальмер помогли мне избавиться от панического настроения перед требованиями наших рабочих. Чтобы подчеркнуть это, я составил мой доклад немного в ироническом духе, но все же интересы нации в нем были защищены хорошо, по крайней мере делом. Защищать же эти интересы оружием я никогда не отказывался.

Составленный мною доклад лежал у меня в столе, но за ним никто не являлся. Это меня злило. Я проделал большую работу, и мне было досадно, что она пропадает. Временами мне казалось, что вообще забыли о моем существовании. Россия еще не побеждена, борьба кипит на ее окраинах, а я сижу в своей комнате над рукописью и перечитываю ее. В одну из сред, когда по условию с мистером Старком посланный должен был явиться ко мне за моей работой, но не явился, я решил напомнить о себе: самостоятельно отправиться в Девоншир и сдать рукопись мистеру Старку. Я уложил работу в портфель, но в это время с улицы позвонили, и китаец ввел в мою комнату самого мистера Старка. Появление его было столь неожиданным, что я растерялся. У меня создалось впечатление, что этот человек в желтых очках пришел в ответ на мои мысли, чтобы помешать мне нарушить приказ.

Но мистер Старк, очевидно, не имел никакого представления о моем намерении ехать в Девоншир. Он уселся в кресло и начал экзаменовать меня.

Насколько я понял из его вопросов, мистер Старк интересовался не настроениями среди рабочих, а теми методами, какими я улавливал эти настроения. Волей-неволей я должен был рассказать ему подробности знакомства с мисс Мальмер, наши разговоры, посещения рабочих собраний и все остальное. Он выслушал все это очень внимательно, с серьезным лицом, как будто я развивал перед ним основы какой-то точной науки. Наконец, он спросил:

— Ну, а что вы скажете о настроениях среди рабочих?

— Мне пришлось узнать много неожиданного, сэр. Рабочие подтравлены большевизмам. Признаться, я не ожидал этого.

— А нам это давно известно, — сказал мистер Старк невесело. — Цель вашей работы и заключалась в том, чтобы вы сами полнее усвоили нашу современную обстановку. Многие верхогляды думают, что все решается парламентом и министерствами. А на самом деле существуют и другие силы.