Ловцы человеков - Олег Геннадьевич Суслопаров

мне сейчас делать? – спросил Святослав.

– У тебя же есть какие-то родные?

– Да, сестра есть, тетка.

– Езжай к ним, иди к врачам, чтобы помогли подлечиться. И живи-радуйся. Я сейчас распоряжусь, тебе возьмут билет на поезд, привезут к вагону, посадят, без денег не уедешь. Что-то еще?

– Наверное, нет, – сказал Святослав. И добавил, взглянув на Игоря, – Впрочем, я, возможно, вернусь.

Владимир уже не слушал, захваченный новой возникшей у него мыслью. Если Игорь так легко остановил продажу иллюзий человеком, мучимым навязчивой идеей и даже впадавшим в краткосрочную эйфорию на проповедях… То что будет, если «натравить» его на другого, более ясно осознающего свою деятельность профессионала по продаже иллюзий? Однако, заключил Владимир, завтра вечером будет интересно! Да и утром, возможно, тоже…

***

– Спишь, всемогущий? А за воротами стоят уже те, кто готов поклониться тебе! Только даров в виде жареного барана что-то не видать, к сожалению, – заглянул в комнатку Игоря утром Антон. Владимир уехал очень рано, дав Антону некоторые наставления. А за воротами уже терпеливо дожидались несколько человек. Владимир не ошибся во вчерашних прогнозах: любопытство пересиливало в людях первоначальный испуг. Начало ловли человеков было уже сделано вчера, первые пойманные сами помогали раскидывать сети.

– Иди в беседку, я сегодня буду приглашать по одному любопытствующему, – предложил Антон и добавил предусмотрительно. – Предупрежу, что никаких гарантий не даем, от глистов не лечим.

Игорь прошел и сел в небольшой беседке, сделанной под ветвями старой сосны. Утреннее солнце пронизывало тонкими лучиками чуть шевелящуюся от легкого ветра хвою.

Первой к Игорю подошла женщина немолодых лет и просто сказала:

– Я вчера не хотела с вами говорить. А сегодня могу послушать.

Что в ней есть такого, за что ее можно жалеть и любить? Вечно вздорящая с сослуживцами в своей конторе и вечно преследуемая ощущением, что жизнь дает что-то хорошее лишь для того, чтобы снова отобрать и причинить боль… И что вообще – все могло быть не так. Вот мать, например, воспитывавшая ее одну, могла бы когда-то удочерить тогда ей в сестры дочку своей умершей сестры, но ведь не сделала этого. И возможная сестра оказалась в детдоме, после которого сгинула где-то, прибиваясь то к одной, то к другой компании. А ей так не хватало сестры в школьные годы, когда ее отчаянно дразнили! Она спустя годы спросила мать: почему так? Мать ответила удивленно: я ж поступила так, как и принято тогда было! Государство-то зачем с его детскими домами?! Возьмешь ребенка, а его хуже того затравят в школе приемышем… Так и укрепилось возникшее еще в детстве вечное чувство того, что правильные поступки в угоду общественному мнению никогда не принесут ничего хорошего. А люди злы и глупы, сочиняя правила, по которым живут…

– Вы вчера совершенно зря спорили с соседями, – начал говорить Игорь. – У каждого из них тоже есть своя боль. И если не получается любить их за силу и красоту, остается жалеть за слабости их и несовершенства. И в ответ на умение жалеть и должно открыться какое-то понимание человека.

– А зачем мне их понимать?

– А какой смысл спорить с теми, кого не понимаешь?

Женщина удалилась, обескураженная необычностью приема.

Следом к прошли еще несколько человек. С каждым Игорь беседовал всего несколько минут, не делая никаких установок и кодирований, привычных в работе экстрасенсов и прочих народных целителей. Те, кто выходил после беседы с Игорем, или с усмешкой, или молча совали в руку Антону бумажки денег. Хотя некоторые тут же доставали телефоны и предлагали знакомым пройти любопытную процедуру. Лишь один удивленно уставился на Антона и прошептал:

– Надо же… Я как с самим собой поговорил сейчас впервые в жизни. В чем всю жизнь признаться себе боялся – то он и сказал. Я даже больше скажу: вот полчаса назад сюда это не я заходил, я собой себя чувствовать стал только сейчас. Всю жизнь строил из себя черт знает что… Это вроде как… сама истина. Надо верить, иначе вечно обманываться будешь.

«Надо же, я, как святой Петр, стою у ворот рая перед грешниками! Как бы не осрамиться непотребными словесами и телодвижениями!» – подумал Антон и решил, что необходимо сделать паузу. Все-таки Игорь, наверное, уже устал, надо дать ему отдохнуть, да и для пациентов будет полезно подождать приема.

Он закрыл калитку и увел Игоря обедать и отдыхать в дом.

А хозяин дачи появился опять почти под вечер. Антон вывалил ему из кармана все, что получил от тех, кто заходил утром на его дачу. Владимир посмотрел на кучку разноцветных бумажек.

– Ну что ж, начинать можно и с этого, – сказал он. – Но надо определиться, с чем мы будем выходить на эту публику.

– Я не представляю такого, – возразил Игорь.

– А мы сейчас как раз съездим, получим еще одно наглядное представление. Готовься: откушаем и отправимся на службу в церковь. Да церковь не простую, а Церковь Николая Ростовского!

***

Николай Ростовский получил свою звучную фамилию в детском доме, куда был подкинут совсем младенцем. Мать, скорее всего скрывавшая беременность перепуганная малолетка, не оставила в пеленке записку с именем и фамилией ребенка, хотя бы выдуманными. В таких случаях малышам давали имя и фамилию в детдоме, и та воспитательница, до которой дошла очередь называть нового подкидыша, дала ему фамилию по ее родному городу.

Видимо, из-за того, что рос он в роддоме, зная о том, что является подкидышем, у него сформировалась постоянная жажда чуда. Он жаждал, что в любой момент может открыться дверь и войдет его мама, которая вернулась к нему и заберет в настоящую счастливую семью. И у него будет отец, который научит мастерить что-нибудь. Или вдруг обнаружится, что он похищенный и спрятанный врагами сын какого-то секретнейшего разведчика, который все равно найдет его, стоит Кольке только чуть подрасти. Или вдруг у него появятся невероятные способности, с помощью которых он легко усмирит своих обидчиков.

Он непрестанно держал в себе эту жажду, скрывая ее от других и проявляя лишь в буйной игре фантазии в разговорах со сверстниками. И ненасытность по чуду приносила ему почти физические постоянные страдания от того, что жизнь проходит совершенно зря. С годами эта жажда чуда стала меняться: взрослея, он все больше ждал свершения чуда уже не извне, а от самого себя. Николай, ставший молодым человеком, слишком часто увлекался игрой воображения, представляя, как он вдруг щелчком пальцев заставляет смеяться грустного человека или одним взглядом двигает предметы и приводит в ужас всех окружающих. Ему казалось величайшей несправедливостью со времен сотворения мира то, что он не может сотворить хоть что-нибудь невероятное. Это ощущение было столь нестерпимым, что казалось, вот-вот этот нарыв прорвется и в мир брызнет