Тайна его глаз - Морис Ренар

Я закрыл глаза руками.

- Что вам от меня нужно? Что вы со мной делаете? Кто вы такие? Скажите мне, где я!

Две дружеские руки мягко опустились на мои руки, и голос человека молодого, голос, звучавший теплотой, голос успокаивающий и симпатичный ответил мне на безупречном французском языке:

- Месье Лебри, пожалуйста, не волнуйтесь! Вы окружены только друзьями. Этот дом - храм науки. Постольку поскольку это касается лично вас, вы можете считать его клиникой глазных болезней. Я ваш врач, и я должен вам сказать не из тщеславия, но только ради того, чтобы вас успокоить, что я пользуюсь здесь некоторой известностью.

- Господин старший врач! Я еще раз вас спрашиваю: где я нахожусь?

- Я не военный врач, - ответил незнакомец, и я услышал, как он улыбнулся. - Называйте меня... называйте меня доктор Прозоп.

- Вы грек? Турок? Австриец? Болгарин? - спросил я, ощущая бессознательный страх.

- У науки нет родины, месье Лебри! Не все ли вам равно? Но, ради бога, успокойтесь! Я не могу себе представить, чего вы боитесь или что подозреваете!..

Его сильная рука сжала мою, и он серьезно, даже торжественно проговорил:

- От имени всех моих здесь присутствующих сотрудников я клянусь вам, что мы как врачи имеем относительно вас только дружеские намерения и стремимся оказать вам помощь. Все, что только мы в силах сделать для вас, чтоб облегчить, улучшить ваше состояние, будет сделано.

Но я все-таки хорошо помнил жестокость, проявленную по отношению ко мне в момент похищения из лазарета, и, несмотря ни на какие уверения, содрогнулся при мысли о таинственном характере моего приключения.

- Но почему... почему ваши агенты выбрали именно меня из всех тех раненых, которые там были?

- Вы представляете для нас особенно интересный случай.

- Особенно интересный? Во всяком случае, кажется не слишком благодарный...

- Посмотрим! Не теряйте надежды, месье Лебри, и будемте друзьями.

Мой милый Бар, вы знаете, что почти нельзя ошибиться в интонации. На самом деле, разве эти люди не сделали всего, что от них зависело, чтобы спасти мне зрение? А раз это им не удалось, не было ли с их стороны искренним заблуждением, когда они решили, что... Но не будем забегать вперед.

Я прожил в этом неизвестном мне уголке земли целых три недели. Меня лечили, и я пользовался великолепным уходом. Мне была предоставлена просторная комната, которая очень тщательно проветривалась. Все мои требования и желания немедленно приводились в исполнение ловкими и умелыми, но бессловесными слугами. Доктор "Прозоп" всячески старался развлекать меня и тратил на это немало времени. Должен сказать, что я всегда с удовольствием слушал его, потому что это человек совершенно исключительно образованный и с необычайно широкими взглядами... Вместе с тем, я не имел решительно никаких сведений относительно войны; доктор притворялся, что не интересуется войной. Когда я обратился к нему с просьбой написать моей матери письмо, чтобы хоть отчасти ее успокоить, он прямо ответил мне, что пока это совершенно невозможно. Я тщетно напрягаю свою память, чтобы припомнить хотя бы один случай, когда он солгал мне, и... не могу. Но ведь иногда молчание или умышленное утаивание какой-нибудь мысли равносильно лжи. Во всяком случае, я ничего не берусь утверждать. В конце концов, я даже не знаю, что он был за человек... Ему, несомненно, было крайне важно заручиться моим доверием и моим благорасположением.

В один прекрасный день, закончив мою обычную утреннюю перевязку, он обратился ко мне со следующими словами:

- Бедный мой Лебри, я вами недоволен. С вашими глазами дело обстоит не так, как я бы этого желал.

Я должен вам сказать, Бар, что я уже приучил себя к мысли, что я ослеп на всю жизнь, и потому это его замечание не произвело на меня никакого впечатления.

- Самое лучшее, - продолжал Прозоп, - самое лучшее, что вы можете, по-моему, сделать, это совсем избавиться от глаз. Они вам могут только повредить, разрушая окружающие их ткани. Кроме того, - я, конечно, не хотел бы напрасно вас обнадеживать, - но мне кажется, что нам до известной степени удастся восполнить этот пробел.

- Зачем такие злые шутки, доктор? Раз у меня не будет глаз...

- Все будет зависеть от того, что мы найдем под глазным яблоком. Вы понимаете? Все будет зависеть от состояния зрительного нерва. Во всяком случае, мы еще поговорим с вами об этом, Лебри! А пока что я советую вам решиться удалить глаза. Я считаю это безусловно необходимым и настаиваю на этом. Мы назначим операцию на завтра утром, не правда ли?

Я согласился на это без малейшего колебания. За последнее время мои уже бесполезные для меня глаза как-то отяжелели, стали гореть, и, как мне казалось, словно увеличились в объеме. Временами все это вызывало настолько мучительные ощущения, что невольно заставляло меня мечтать о той операции, которую только что предложил мне Прозоп. Кроме того, я повторяю, что он безусловно внушал мне доверие. И весь этот дом был так полон спокойствия и тишины! Я никогда не слышал ни единого крика, не замечал никакого подозрительного волнения. Благодаря своему вынужденному безделью, я часами лежал, тоскуя и мечтая о милой, прекрасной родине, которую уже никогда не увидят мои глаза (меня могло исцелить только чудо, а в это я не особенно верил). Прислушиваясь на досуге ко всему, я никогда не слышал ничего необычайного. Даже тогда, когда я нарочно старался вслушаться в звуки, раздававшиеся в моей темнице, стараясь угадать, что в ней происходит, я различал только шум, говоривший мне о мире и упорном труде. Обычно это работали машины; до меня доносился ритмический грохот какой-то механической мастерской. Но все это производило впечатление чего-то спокойного, добродушного, успокоительного...

Утром следующего дня у меня уже не было глаз.

Очнувшись от наркоза, я невольно поддался ощущению какой-то бессознательной грусти, но Прозоп с необычайным энтузиазмом сообщил мне, что операция сошла прекрасно и что все говорит в пользу того, что тот опыт, о котором он мне говорил, удастся.

- Зрительный нерв не затронут. Дадим ране зажить. Лебри, вы родились под счастливейшей звездой! Ваше имя будет связано с сенсационнейшими открытиями...

Уже потом он мне сказал, что совершенно не знал, удастся ли этот предложенный им опыт; мне кажется, что он лишь до некоторой степени рассчитывал на положительный результат; но ему нужно было меня подбодрить... Во всяком случае, несмотря на то, что я закидал его вопросами, я не добился от него никакого объяснения по поводу самой сущности этого эксперимента. И вы легко можете себе представить, сколько различных предположений наводнило мой мозг. Я поочередно останавливался то на мысли, что мне будет сделана пересадка, то на мысли о каком-нибудь новом оптическом изобретении. Я видел себя то с глазами какого-нибудь животного, то с искусственными глазами, созданными каким-то гениальным оптиком. Но как бы то ни было, я уже видел себя зрячим. Прозоп ведь настойчиво указывал на полную жизнеспособность зрительного нерва.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});