Тролль - Йоханна Синисало

Микаэль держит сумку обеими руками и поднимает на меня вопросительный взгляд. Я понижаю голос почти до шепота.

— Микеланджело.

АНГЕЛ

Микеланджело.

Когда мы впервые встретились, я не был никаким Микеланджело, я был просто Хартикайненом и снимал студию.

Я и теперь всего лишь Хартикайнен, снимающий студию рекламный фотограф, который занимается компьютерной графикой и дизайном. А он — Мартти, Мартес, лучший специалист в самой известной рекламной фирме города.

Я помню.

Я прихожу в фирму, представляюсь, показываю свои работы, вступаю в разговор о звуковых фильтрах и базах видеоданных. Между мной и Мартесом сразу же возникает полное доверие.

Да, доверие и, конечно, то взаимное восхищение, которое один хороший специалист может испытывать по отношению к другому, если работает в достаточно близкой, но всего лишь смежной области, так что может радоваться чужим достижениям, не опасаясь, что у него отобьют клиентов.

Я помню, Мартес.

Я помню, с каким лукавством ты переглядывался со мной, спрятавшись за спину клиента, мол, мы-то с тобой все понимаем, а я еле сдерживал смех.

Я помню, как у нас перехватывало дыхание, когда, обсуждая какую-нибудь удачную работу, мы так сходились во мнениях, что стоило одному произнести полслова, как у другого начинали сиять глаза, он восклицал: «Йес! Я сказал бы точно то же самое!» Я помню, какое у тебя было тогда лицо и как ты расстегивал верхнюю пуговицу своей джинсовой рубашки.

Я помню, как по вечерам, когда мы оставались вдвоем, ты пристально смотрел на меня — так пристально, что я начинал задыхаться. Иной раз мы никак не могли отвести друг от друга глаз, и мне приходилось хриплым голосом заводить какой-нибудь разговор. Я читал в твоем взгляде, Мартес, в нем не было лжи. В нем не было притворства.

Я помню, как ты звал меня зайти, чтобы посоветоваться о чем-нибудь, хотя эти дела можно было обсудить и по телефону. Я помню, как время от времени ты приглашал меня выпить после работы, и мы говорили обо всем, что существовало между небом и землей, мы ценили друг друга, мы восхищались друг другом и смеялись над одним и тем же. О господи, ведь наши чувства совпадали до миллигерца. И каждый раз мы выпивали, пожалуй, на пару кружек больше, чем стоило.

Я помню твое тело в моих объятиях, помню, как почувствовал твою эрекцию, когда мы в ночной тьме прислонились к парапету на берегу Таммеркоски. Я и теперь еще чувствую на своих губах твои губы, Мартес, ощущаю их табачный привкус, твои усы щекочут меня, и голова моя идет кругом.

Мартес, я все помню и знаю, что это не игра моего воображения.

ПАЛОМИТА

Награда ждет меня на лестнице.

Сначала я только слышу шаги и надеюсь, надеюсь, надеюсь до боли в затылке. Потом вижу в глазок, что он поднимается по лестнице, похожий на маленькую куколку, которая движется на уровне моих глаз. На плече у него большая сумка. Я, как ящерица, проскальзываю в ванную. Банка с кошачьим кормом спрятана в корзину для грязного белья. Даже здесь слышно, как в спальне храпит Пентти — звук такой, будто кто-то, ломая ногти, рвет мешковину. Телефон я положила на диван и накрыла несколькими подушками, чтобы звонок не разбудил его. На третий раз у него никак не вставало, а я все боялась, как бы он не заметил, что я нарочно хочу его утомить. Время от времени он давал мне тумака, я ведь и правда была виновата в том, что у него не вставало, но теперь, к счастью, он уже храпит. Я его так выжала, что он точно проспит как мертвый следующие два часа.

Руки должны быть легкими как пух, чтобы дверь не хлопнула, закрываясь. Я взлетаю по лестнице. Его дверь как раз собирается его проглотить, когда я тихонько называю его имя.

АНГЕЛ

— Микаэль.

Я слышу, как кто-то на лестнице у меня за спиной выдыхает мое имя, и с удивлением оборачиваюсь. Это подружка живущего внизу почтальона. Размахивая чем-то сжатым в руке, она возникает в дверном проеме раньше, чем я успеваю среагировать. Я пугаюсь, но потом постепенно успокаиваюсь. День. Песси спит, к тому же он так ослаб, что хочется плакать. В иные дни только лакает воду, хотя я приношу ему то рыбок, то хомяка. Огонь в его глазах потух. Дверь в гостиную закрыта, поэтому я впускаю женщину в прихожую, она явно не хочет стоять на лестнице и почти силком протискивается мимо меня в квартиру.

Женщина — она назвалась Паломитой — объяснят что-то на плохом английском, делая паузы, чтобы я лучше ее понял. Она хочет отблагодарить меня за журнал, вот и принесла подарок моей кошке.

Моей кошке? Именно.

Я благодарю ее, нелепая ситуация вызывает у меня улыбку, а она глядит на меня снизу вверх трогательными карими, как у косули, глазами. Потом она вдруг вздрагивает, застывает, и глаза ее становятся еще больше.

На лестнице раздаются шаги.

Кто-то явно поднимается наверх. Кроме меня на третьем этаже никто не живет, соседняя двухкомнатная квартира стала теперь моей студией, значит, кто бы ни был этот человек, он идет именно сюда.

ПАЛОМИТА

Шаги приближаются, как удары, они бьют по ушам, по лицу. Ужаснее всего тот момент, когда они становятся слышны у самой двери Микаэля. Реальная боль не так чудовищна, как ее ожидание.

Мне хочется превратиться в ящерицу и юркнуть в щель где-нибудь за спиной Микаэля, за его курткой. Шаги останавливаются. Тишина за дверью еще страшнее, чем голос, которого я боюсь.

Я стараюсь не дышать. Сейчас раздастся звонок. Сейчас Пентти начнет барабанить в дверь, кричать и сквернословить, лицо его побагровеет. Ноги сами несут меня дальше, я бросаюсь к следующей двери, хватаюсь за ручку, и вот я уже в комнате, залитой светом.

АНГЕЛ

Покашливание и еле слышные удары каким-то пластмассовым предметом явно свидетельствуют о том, что тетка с нижнего этажа моет лестницу. Но звук шагов так действует на Паломиту, что она взвивается вихрем, пытается юркнуть мне за спину, потом спрятаться за одеждой, висящей в передней, и наконец в ужасе устремляется к двери гостиной. Я лишь успеваю крикнуть: «Нет, нет, не ходи туда!» — а она уже открыла дверь и застыла на пороге, разинув рот.

ПАЛОМИТА

Тишина. Собственное дыхание кажется мне ветром. Потом я слышу, как шаги удаляются и затихают. Это не мог быть Пентти. Пентти стал бы ломиться в дверь.

Микаэль стоит в прихожей с банкой в руке. Выражение лица у него такое, будто я сделала что-то совершенно непозволительное. Или будто он это сделал. Теперь, когда я знаю, что это не Пентти, до меня доходит, что я только что видела. Я делаю еще один шаг к белому кожаному дивану, похожему на гладкий бледный гриб, вздувшийся над поверхностью пола. Кот действительно большой и абсолютно черный. Он гораздо крупнее большинства собак. Он не спит — глаза раскрыты, уши шевелятся, но головы он не поднимает.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});