Дороже денег, сильнее любви - Марина Серова

– Послушай, сынок, нет ли для нас какой работы? Вшестером живем на пенсию матери. А мать вот-вот умрет, и сам я нездоров, сыну давно пора жениться, а где на калым деньги взять? – спрашивал его хозяин дома, шестидесятилетний Сабит, почти все время проводивший на лежанке из старых ковров, устроенной в тени большого карагача.

Строго говоря, насчет невесты для сына старик беспокоился напрасно. Брат Гульнары, семнадцатилетний Надир, вот уж год как ушел из дому с бродячим цирком, невесть как забредшим в это заброшенное селение. Юноша, который ни разу в жизни не видел даже простого карточного фокуса, был поражен нехитрыми трюками факира, искусством канатоходца, жонглера, укротителя питона… очаровательной танцовщицей на барабане…

О сыне давно не было вестей, но старик Сабит говорил о нем так, будто он вышел куда-нибудь к соседнему арыку.

Юра отвечал что-то, большей частью невпопад. Проблемы семьи, приютившей его, как-то не доходили до сознания молодого человека: его взгляд был прикован к босоногой хрупкой девушке – дочери хозяина, которой, казалось, нипочем были и нищета, и общее минорное настроение жителей деревни. Она на минуту выбегала из женской половины дома и, прикрывая платком нижнюю часть лица, быстро оглядывала Юру веселыми, черными, как антрацит, глазами. Волосы, тоже иссиня-черные, были заплетены в тугую россыпь косичек. Их было так много, что, когда Гульнара, взмахивая головой, взметала свои косички за секунду до того, как скрыться в доме, у Юры рябило в глазах.

Еще ни одна женщина в мире не производила на него такого острого впечатления. Сам того не замечая, он вскоре уже возил кистью по бумаге только для вида, а по-настоящему целыми днями занимался только тем, что прислушивался: не хлопнет ли дверь на женской половине, не раздастся ли ее быстрый говорок, который всегда заканчивался звонким и переливчатым, как серебряный колокольчик, смехом, не застучат ли по твердой земле ее босые пятки.

Он очень быстро понял, что девушку страшно интересует его работа, и намеренно садился так, чтобы она могла незаметно подглядывать за ним из тени алычи. У него был уже целый альбом ее портретов, и Юра очень хотел, чтобы Гульнара это заметила. И в конце концов он добился того, чего хотел: худенькая смуглая рука, высунувшись из рукава цветастого платья, тронула его за плечо:

– Эй… ты зачем меня рисуешь? На чужую бике смотреть нельзя!

– А ты, значит, чужая?

– Не твоя – значит, чужая.

– А может, моя?

Она убегала, и где-то в глубине двора снова слышался ее смех. «Красавица… жалко ее… завянет», – рассеянно думал Юра. За два месяца скитаний по Фергане он хорошо изучил, какая печальная судьба уготована каждой мало-мальски красивой девушке в кишлаках и аулах Средней Азии.

Тяжкий труд на полях, от восхода солнца до самого его заката, домашняя работа, которая немногим легче – ведь все здесь приходится делать вручную, на иссушающей жаре и в пыли. Вот почему женщины в отдаленных кишлаках так рано стареют и умирают – в основном из-за инфекционных болезней. И вот почему если девушка на выданье хоть сколько-нибудь хороша собой, то выйти замуж по любви ей почти никогда не удается.

Девять шансов из десяти, что такую девушку украдут.

Для многих современных джигитов украсть девушку – значит доказать свою доблесть. Богатые молодые люди снимают похищения на мобильные телефоны и с гордостью демонстрируют видео своим сверстникам.

Здесь это тоже не считается преступлением. В большинстве случаев главный стимул украсть невесту – банальные финансовые проблемы. Свадьба – удовольствие дорогое, а для многодетных семей это и вовсе грозит разорением.

Похищенные девушки редко бывают старше двадцати лет. Самым младшим невестам поневоле – всего тринадцать. Девушка может идти в школу – и вдруг подскакивают несколько молодых людей на конях или подъезжают на машине, хватают ее и увозят, часто в соседний кишлак. Родители могут не знать о судьбе дочери несколько недель – до тех пор пока она не даст согласие на брак. А жених, будь он хоть трижды косой и кривой, это согласие получит. Потому что нет большего позора для украденной девушки, чем вернуться обратно к родителям. В этом случае считаются опозоренными не только она сама, но и весь ее род.

У самого Сабита, хозяина дома, несмотря на бедность, было две жены.

– Понравилась женщина, ну и решил жениться. Первая сказала, мол, хочешь – бери вторую. Правда, родственники второй жены сначала возражали, а потом – нет, когда я ее умыкнул… – так он рассказывал о себе Юрию.

– Так вы ее украли?!

– А как же. Первая жена пригласила ее к себе, якобы поболтать, а потом двери и закрыла. Потом муллы подъехали, все обряды совершили. Месяц свадьбу гуляли! У моего отца было пять жен… А что, лучше, когда мужик бросает первую жену, чтобы жениться на другой?

Юра не знал, что на это ответить, и только неопределенно улыбался.

Время шло, художник закончил свои дела в Голибларе и не без сожаления готовился расстаться с гостеприимным домом Сабита. И именно в это время он заметил, как погас огонь во всегда блестящих глазах Гульнары. Она уже не подглядывала за ним из-за плеча, не старалась попасться ему на глаза, не слышно было ее серебристого смеха.

Юра и сам чувствовал огромную печаль оттого, что никогда ее больше не увидит.

И вот наступил день, когда художник уложил свой нехитрый скарб в дорожную сумку, перетянул мольберт ремнями и собрался в путь. Было ранее утро, горы вдали стояли, укутанные туманом. Пожав руку Сабиту, который, несмотря на наличие двух жен, предпочитал ночевать тут же, на лежанке под карагачом, Юра тронулся в путь.

Он прошел спящее селение, вышел на большую дорогу, пересек вброд ледяной горный ручей, небольшую рощицу и снова побрел по дороге, держа курс на остановку рейсового автобуса, который через пять-шесть часов мог бы довести его до Ташкента.

Но не прошло и часа с начала его пути, как за спиной парня послышался конский топот. Он оглянулся с удивлением – и узнал лучшего жеребца соседа Сабита, зажиточного старика Нязыма. Айран, так звали этого красивейшего коня, несся во весь опор, и на спине у него…

– Стой! Сто-о-оой!!! – закричал Юра и бросился навстречу коню.

Но мог бы этого и не делать: Гульнара сама остановила Айрана, как только поравнялась с Юрой. На ней были мужские, очевидно, братнины штаны и яхтак – распашная, подвязанная кушаком рубаха, которую, по всей видимости, тоже пришлось умыкнуть из того же гардероба.

Выпустив поводья, Гульнара с ходу, словно бросаясь в холодную воду, упала на руки Юры.

– Не уходи… Возьми меня… Хочу быть с тобой, с ним – не хочу… Ты не такой, как все, ты хороший, умный… ты красивый… возьми меня, я буду хорошей женой, верной женой… – бормотала она, обнимая опешившего от неожиданности парня.

– Постой, погоди! Гульнара, ты что – сбежала? Из дому сбежала?!

– Да, да… Мать шепнула – ко мне Расул сватов хочет заслать. Не хочу с ним, хочу с тобой. Возьми меня… – Она жарко дышала и плакала.

Теперь стало хоть что-то понятно. Расул прислал к Гульнаре сватов. Не было ничего удивительного в том, что девушка, чьего мнения никто и не спрашивал, всем сердцем противилась этому браку: всему кишлаку был известен суровый нрав этого сорокалетнего обрюзгшего человека, всегда смотревшего на мир щелочками глаз, из которых источались злоба и недовольство всем подряд. Всему Голиблару, да и другим окрестным селениям, было известно, что у Расула крутой нрав: по улицам ходил он всегда с нагайкой, засунутой за пояс, а три его жены были настолько запуганы и забиты, что сильно походили на слабоумных. Поговаривали, что Расул бьет жен смертным боем, и все за то, что ни одна из них не смогла родить ему ребенка: несмотря на свои сорок лет, этот человек был бездетен. Не потому ли он решился заслать сватов к юной красивой Гульнаре?

В том, что Сабит, еле сводящий концы с концами, с радостью отдаст этому зверю свою родную дочь, Юрий не сомневался: за невесту полагается большой калым, а Расул был самым зажиточным жителем кишлака. Счет его баранам и овцам, не говоря уже о конях, которые ценились особенно, шел на сотни. Продать такому жениху своего ребенка, пусть и всего только в качестве очередной жены, – большая честь для такого бедняка, как Сабит.

– Увези меня… спаси меня…

Голова у Юры шла кругом, а руки сами собой уже обнимали горячее, это чувствовалось даже через рубашку, тело Гульнары. Девушка прижалась к нему, а он, ощутив щекой прикосновение тугой и гладкой, как шелковый канат, черной косы, вдруг подумал с отчаяньем: «Господи, да я же люблю ее! Больше жизни люблю, больше самого себя… что же нам делать, помоги нам, господи!»

– Если ты не возьмешь меня, то меня убьют, – как бы довершая содеянное, прошептала Гульнара, доверчиво прижимаясь к нему. – Дома мать убьет, отец убьет. За то, что опозорила их. И Расул убьет – за то, что сбежала. Он камчой жеребенка надвое может перешибить. Он и тебя убьет…