Цербер: волк в овчарне. - Джек Чалкер

Это заинтересовало и обрадовало ее. Я видел, что ее охватили романтические мечты. Вот как поступают люди из "реального мира"; матерям из Дома Акеба такое и не снилось…

– Сейчас, – осторожно продолжил я, – я должен тебя кое о чем предупредить. Это не игрушки. При малейшем подозрении нас с Дилан убьют. Ни с кем, кроме нас двоих, об этом говорить нельзя, и никакого намека на то, что у тебя появились секреты, иначе ты нас погубишь. Ты можешь помочь, но только в том случае, если ты в себе уверена. Поняла?

Она кивнула:

– Ты боишься, что я не умею хранить тайны?

– Вы с Дилан рассказывали мне об этом гареме. Вы тут постоянно сплетничаете и тотчас замечаете, если кто-то ведет себя необычно. Скажи положа руку на сердце, ты не проговоришься?

– Думаю, нет, – ответила она.

– Не думай, а знай! Или ты абсолютно уверена, иди мы найдем другого.

– Я уверена. Я не смогу сделать ничего, что навредит тебе или Дилан.

– Хорошо. Ты училась на санитарных курсах?

– Мы там учились. Хотя Дилан знает больше меня. Она была там дольше.

– Мне нужно сразу кое-что выяснить. Первое: тебя когда-нибудь гипнотизировали?

– Конечно. К этому всегда прибегают при родах – от анестезии проку мало. И когда кто-то решает, каким телом тебя наградить, с этим не так-то легко смириться.

– Ладно, – произнес я. – Дилан говорила мне, что здесь иногда меняются телами, чтобы побыть вне Дома. Это верно?

– Да. Мы все иногда прибегали к этому.

– Прекрасно. У тебя есть кто-нибудь, с кем бы ты могла поменяться на целые сутки?

Она на секунду задумалась:

– Да. Наверное, Марга, хотя я буду обязана ей. И когда это надо?

– Через две недели. В ночь с пятницы на субботу. И, возможно, с субботы на воскресенье.

– Я договорюсь.

– Хорошо. Обсуди все с Дилан. Следующую неделю я буду улаживать дела, а в выходные проведу кое-какие опыты, чтобы нащупать лазейки в системе безопасности. Теперь еще кое-что. – Я выудил из кармана два листка бумаги и протянул ей. Она с удивлением посмотрела на них.

– Что это?

– Помнишь Отаха?

– Да.

– Он делает множество запрещенных вещиц – не только для развлечений, – пояснил я. – Если я приду к нему с заказом, у него возникнут подозрения. Надо, чтобы ты или кто-то другой, не вдаваясь в подробности, попросил Отаха изготовить детали по чертежам. Скажешь, что их затребовала пожарная инспекция в Доме Акеба, что они должны в точности соответствовать чертежам. Если будет выспрашивать, веди себя безразлично, но настаивай, чтобы заказ был выполнен точно.

Она крутила схемы перед глазами:

– Изобразить безразличие нетрудно, но что это?

– Схемы памяти компьютера. Надо получить их не позднее, чем через неделю. Поняла?

Она кивнула:

– Он это сделает?

– У него могут быть готовые.

– Сколько я должна заплатить?

– Ты сказала, что у тебя почти неограниченный кредит. Только поэтому я позволил тебе так часто угощать меня обедом. Цена будет высокой, потому что сделка криминальная. Единиц двести-триста за штуку.

Она присвистнула.

– Дорого?

– Не в том дело. Столько я никогда не тратила…

– Это отразится на твоем счете?

– Нет. У нас их нет. Это еще одна уловка, чтобы держать нас на привязи. Это счет Дома.

Я кивнул, притянул ее к себе и поцеловал. Никогда не думал, что беременная женщина так притягательна. Иначе этот дикий, безумный, абсурдный заговор мог не состояться…

– Расскажите о нураформе, – попросил я, когда мы собрались на корабле в пятницу вечером.

– Это здешнее анестезирующее средство, – объяснила Дилан. – Один-два вдоха, и сознание угасает, словно свеча, минут на двадцать. Но с помощью нураформа нельзя меняться телами, поэтому его разрешили применять – серьезные операции, производственные травмы, сильные боли. Но все контролируется и разрешено только врачам и медицинскому персоналу!

– Пустяки, – ответил я. – В аптеке компании есть немного. Я могу его выкрасть.

– Зачем лишние сложности? – спросила Дилан, вынимая из кармана магнитный ключ. – У нас всегда есть небольшой запас на корабле.

Я расцеловал ее на радостях.

– Ну и что хорошего в нураформе? – спросила Санда. – Меняться нельзя, а если кого-нибудь вывести из строя, он об этом узнает.

– Нет, если он уснет, – возразил я. – Ладно, пошли дальше. Как насчет схем?

– Заказ принят, – сообщила Санда. – Хотя пришлось хорошенько поторговаться, поизворачиваться. Я одалживала тело у Марги, так что надо ее чем-нибудь отблагодарить.

– Придумай, как, а уж я расстараюсь, – заверил я. – Когда ты получишь схемы?

– Во вторник, он обещал. Я могу поручить это посыльному, потому что все уже оплачено.

– Отлично. Во вторник вечером я сам за ними заеду. Пока все идет хорошо. Горы сворачиваешь, выполняя эту грязную работу для начальства…

– Все-таки ты сумасшедший, а план безумный, – сказала Дилан, покачав головой.

– Ты думаешь, там, "наверху", им было легче проворачивать подобное?

Каждый сильный мира сего получил свое место под солнцем в результате

безумных интриг в удачный момент. Разумеется, недели через две следователи

докопаются до сути, вычислят механизм махинации. Они найдут верное решение,

но наш план настолько невероятен, что они ничему не поверят, и дело

остановится. Все гениальное – просто, так что на самом деле наш риск

сведется к минимуму. Не беспокойтесь об этом – занимайтесь своими делами.

– Я так и делаю, – мрачно отозвалась Дилан.

– Слушайте, давайте порепетируем. Представьте себе, если дело выгорит, у тебя, Дилан, будет собственный корабль! А тебя, Санда, мы освободим из гарема, да так, что комар носа не подточит. Если ты потерпишь и не полезешь на рожон, через несколько лет мы втроем будем править этим проклятым миром!

В это они не верили, но верили мне, спасибо и на том.

– Теперь посмотрим, что получится с гипнозом, – предложил я.

Санда с легкостью согласилась. Дилан некоторое время сопротивлялась, и я хорошо понимал ее. Она обрела себя в долгой и упорной борьбе, а гипноз – это угроза ее личности.

Санде светило романтическое будущее, и она ничего при этом не теряла – если только нас не застукают на месте преступления. Дилан же ставит на карту свою работу – и только ради меня?

…Я прекрасно владел этими деликатными процедурами, но тут все оказалось гораздо сложнее: я был в каюте один с двумя привлекательными женщинами, находившимися в глубоком гипнозе. Так что мне еще пришлось подавлять и свое собственное возбуждение… Похоже, обе наконец уснули в креслах, и я занялся Дилан.

– Дилан, сейчас ты слышишь только меня. Выполняй мои приказы! Ты понимаешь?

– Да, – донесся издалека сонный голос.

– Отвечай правдиво, Дилан.

– Хорошо.

– Сможешь ли ты когда-нибудь предать меня или мое дело?

– Не думаю.

– Дилан, почему ты идешь на это?

– Так хочешь ты.

– Зачем рисковать ради меня?

– Я…

– Да?

– Мне кажется, я тебя люблю.

Любовь. Потрясающее слово. Сколько раз я произносил его, но никогда не понимал до конца. А здесь, на Цербере, где любовь просто абстракция?

– Ты действительно любишь меня?

– Да.

– Сильнее, чем саму себя?

– Да.

– Ты доверяешь мне свое тело и свою жизнь?

– Да.

– И я могу доверить тебе мое тело и мою жизнь?

– Да.

Я повернулся к Санде и повторил процедуру.

– Ты сможешь предать нас или нашу миссию?

– Нет, – заверила она меня. – Никогда.

– Ты говорила кому-нибудь в Доме о нашем деле?

– Нет.

– Кто-нибудь замечал твою озабоченность? Спрашивал о чем-нибудь?

– Один-два раза.

– И что ты сказала?

– Я сказала, что, мы любим друг друга.

– Они поверили тебе и отстали?

– Они завидовали, – ответила она, – и спрашивали о тебе.

– И что ты сказала?

– Я сказала, что ты попал сюда Извне и работаешь у Тукера.

– А еще?

Следующая фраза меня смутила. Фантазии этой молодой скучающей женщины звучали красочно и не слишком правдоподобно: мне отводилась в них роль Бога, ни больше ни меньше. Что ж, так даже лучше – они заведомо сочтут все это вымыслом, а ее возбуждение объяснят нашими свиданиями.

Санда – одновременно и проще, и сложнее, чем Дилан или другой обыкновенный человек. Она искренне любила Дилан, но поклонялась мне.

Когда я был зеленым агентом-выпускником, меня поражало, как легко можно манипулировать людьми, как податливы их эмоции и воля, если нужные слова произносятся в нужное время, если нажимаются нужные кнопки. Вот и сейчас две женщины любят меня и согласны рисковать головой, и кто знает, чем еще, ради меня. И, глядя на них, я испытывал нечто неведомое раньше – волнение, заботы, настоящее влечение и уважение… Может быть, я тоже способен любить?

Но сначала дело. Затаив дыхание, я приступил к следующему этапу, от которого зависела наша судьба.

Они открыли глаза и встали, глядя на меня. Я велел им повернуться лицом друг к другу.