Увертливый - Вячеслав Морочко

3.

Однажды, возле библиотеки он встретил бывшую коллегу, с которой работал в первые месяцы после армии. «Слушай, Петь, – сказала она, – я ведь здесь не случайно. Специально ждала, когда выйдешь». И рассказала, что у нее есть знакомая молодая девица, которая приглядела его и хотела бы с ним познакомиться. Галкин был удивлен и польщен, услышав, что кто-то может его «приглядеть». Он и сам заглядывался на девушек, но не очень это в себе поощрял. Его мучили страх и томление перед женским телом. Но больше всего он боялся, что тяготение к женщинам, при его способностях, может превратить его в настоящего дьявола: он ведь не знает преград и в состоянии среди белого дня сделать с женщиной все, что захочет, да так, что никто, включая и жертву, не успеет опомниться.

Но оставалось еще «его чудо» – опыт небесного блаженства, который хотелось если не повторить, то хотя бы сымитировать с другой женщиной. Другого варианта не было. В этом желании проглядывало нечто не вполне естественное. Вспоминая о «Чуде» он чувствовал себя несчастным больным, лишенным какого-то важного витамина. Он стремился к женскому телу, именно к телу, в тайне рассчитывая переболеть.

В тот же вечер встретился он с Галиной (так звали девицу). Они разгуливали по бульварам и рассказывали друг другу о себе. Ее биография была короткой и простенькой: отец пил и бил мать, муж – пьет и бьет ее, ребенок – дебил. Сама работает горничной в третьеразрядной гостинице. Галина не верила, что он работает библиотекарем: «Вы так прилично одеты!» Говорил в основном он. Ему было, что сказать. Она умела слушать молча, затаив дыхание, и это вдохновляло его. Галина привела его на свою любимую укромную скамеечку в зеленом углу парка, и продолжала в сумерках слушать, глядя на него пульсирующими зрачками красивых глаз. Внимая его речам, она спокойно закинула руку ему на плечо и прижалась к нему. «Женщины любят ушами» – вспомнил он и замолчал. «Ну, ну, продолжай». – теребила она. Они незаметно перешли на «ты». В очередную паузу, когда уже совсем стемнело, она спросила: «Можно я тебя поцелую?» Он смутился, она поцеловала и сказала: «У меня еще не было такого, как ты». В нем забрезжило романтическое чувство и ему не хотелось думать о том, что у нее – муж и, вероятно, были другие мужчины, и, скорее всего, каждому она говорила: «У меня еще не было такого, как ты.»

Потом она сообщила, что завтра – ее дежурство, и можно встретиться в гостинице – в свободном номере (она все устроит). «Я попрошу ужин из ресторана. Возьми только денег, оплатить заказ» (она назвала сумму).

Встретив вечером у входа в гостиницу, Галина провела его черной лестницей на третий этаж в неубранный одноместный номер – узкую комнату, где едва умещались кровать с прикроватной тумбочкой и маленький столик с парою стульев. Туалет – в конце коридора. Душ – на другом этаже.

Она попросила его подождать, принесла белье и перестелила постель, по местному телефону заказала в ресторане ужин. Вина ему не хотелось. Она сказала: «Как хочешь, а я бы от сухонького не отказалась». «Пусть принесут сухонького» – согласился он, и она заказала. Форма горничной придавала ей трогательный и усталый вид. Должно быть, за день она, в самом деле, умаялась.

Когда постучали в дверь, женщина вышла, чтобы взять у посыльного ужин. Кто-то из-за плеча пытался заглянуть в номер, но, захлопнув дверь ногой, она принялась накрывать на стол.

Галина почти ничего не ела, только тянула вино. А Петя неплохо покушал. За ужином она смотрела на него и требовала: «Ну, рассказывай!». Видно, чувствовала, что ему нравится, когда его слушают. Пережевывая ресторанную пищу, он рассуждал о литературе, о своем ощущении музыки, о своем видении жизни. Его словно прорвало. Ему давно хотелось с кем-нибудь поделиться. Тогда это казалось естественным, но позднее все больше напоминало недержание.

Она не столько пила вино, сколько поласкала им рот. Потом, когда женщина устав слушать, прижалась к нему и стала целовать в губы, он понял, что результат ее полосканий был невелик. Уловив под рукой упругое тело, он почувствовал, что погружается в волны тепла. Только сейчас ему захотелось близости, и хотя Петя не представлял себе, как это произойдет, решив, на всякий случай, застраховаться, он трусливо соврал: «Послушай, должен признаться, у меня до тебя еще не было женщины». «Знаю я, как у вас „не было женщины“, – рассмеялась она и заметила, – а целуешься ты, в самом деле, неважно».

Потом предложила: «Я выключу свет. Хорошо? Раздевайся, ложись».

Она щелкнула выключателем, отошла к окну и, отвернувшись, молча смотрела на полутемную улицу. Он быстро разделся и лег. Хотя ни грамма не пил, голова была как в тумане. Он боялся ее позвать: боялся, что не найдет нужных слов. Она нетерпеливо спросила: «Ну? Ты готов? Мне скоро идти. Я ведь на работе». Его передернуло. Она торопится. Он это как-то упустил из вида. Галкин видел на фоне окна, как она сняла форму, выдернув что-то из-под себя, обыденным тоном сказала: «Бюстгальтер оставлю: с ним потом много возни». Эта обыденность покоробила, и, когда она села на край постели, он, как ошпаренный, дернулся к стенке. «Ты боишься!?» – она удивленно хихикнула, легла рядом на спину и снова спросила: «Ну?» Потом сказала ни то умиленно, ни то раздраженно: «Боже ж мой! Ты что и вправду – первый раз!? А я думала цену себе набиваешь. Зря я это затеяла…» «Мы затеяли…» – подал голос Галкин. «Затейник ты мой!» Она нежно провела ладонью по телу его поверх простыни. Добравшись до самого корня, с насмешкой спросила: «А это что за тряпочка?» Он в свою очередь попробовал погладить ее, но она отодвинула его руку. Петя решил, что это прием раззадоривания и стал настойчивее. Он не знал, как просто все объясняется. Его охватило желание, и, перекатившись, он шлепнулся на нее животом. «Раздавишь!» – захохотала она. Он приподнялся на локте и скользнул по ее телу ладонью от шеи до главного места, как советует Кама-сутра. И тут случилось ужасное: будто лопнул пузырь, омочив его руку и тело зловонною слизью. Петю, как будто подбросило и швырнуло с кровати.

Нашарив рукой полотенце, он судорожно обтер тело и руки, начал торопливо одеваться. Женщина продолжала молча лежать, потом, вдруг, заговорила: «Ты, – как иностранец. Это у них там сплошные „парфюмы“… Ну как тебе, измочаленная, больная русская баба?» «Да, – удивился вслух Петя, – я знаю, как пахнет казарма портянками, но это…»

Он уже был возле двери. «Постой, – сказала она, садясь на кровать. – Зажги свет». Она вяло одевалась у него на глазах, не стесняясь своей наготы. От тела ее по комнате расползался такой аромат, будто она гнила заживо. «Слушай, – неожиданно миролюбиво сказала женщина, – мне нужны деньги… Не одолжишь? – и назвала сумму, – у тебя, наверняка, с собой есть». Расчет был верный – у него была эта сумма. И она получила ее. Когда он направился к двери, она сказала: «Возьми ключ – на столе. И прости… Знаешь, я ведь обыкновенная шлюшка… Но для гостиницы и такая сойдет. Все, иди!»

Пете казалось, от этого запаха он никогда не отмоется. Смрад долго вязался в его представлении с женщинами, хотя он себя убеждал: «Невозможно, чтобы все они были „шлюшками“.»

Соглашаясь на эту интригу, он не строил особых иллюзий, но такого эффекта не ожидал. Это была почти катастрофа. Петя казался себе несчастным, никчемным и подлым. Душа требовала как можно скорее зашторить в памяти гостиничное приключение. Но он чувствовал, что это ему никогда не удастся. То, что произошло нельзя было назвать ни интрижкой, ни фарсом. Это было возмездием за предательство и одновременно уроком на годы вперед: он узнал, как пахнет преисподняя.

4.

Весьма удрученный он возвращался домой окраиной парка. Смеркалось. Накрапывал дождик. Было пустынно. Навстречу шел, не спеша, человек. В свете уличного фонаря Петя видел его глаза, смотревшие прямо в лицо. «Не надо на него смотреть!» – приказал себе Галкин. Заметив, что он отводит глаза, человек осмелел и, подойдя вплотную, спросил: «Закурить не найдется?»

– Не курю.

– А который час?

Петя, взглянув на часы, сказал время.

– Ну-ка, ну-ка… Часики-то – не больно шикарные. Ну, да ладно, и такие сгодятся. Сымай!

– В каком смысле?

Человек показал нож.

– Этого захотел?

Сзади кто-то, сунул руку в брючный карман, где у Пети лежал кошелек. Обратно рука появилась уже со сломанной кистью и, няньча ее, грабитель взвыл, как серена. А тот, кто был впереди, упал на колени и уперся лбом в грязь. В таком виде Галкин оставил парней на окраине парка. Все закончилось, можно сказать, не успев начаться. Это даже нельзя было называть разборкой. Он не только не отвел душу, он почти не заметил случившегося. Галкин даже сказал: «Ради бога, простите!» – будто по рассеянности наступил на хвост кошке.

После всего, что с ним приключилось, домой идти не хотелось. Дождя уже не было. Из парка он «вырулил» на освещенную улицу. Шел вперед, навстречу обжигающей глаз рекламе. В голове не было никаких мыслей. Шел, как мошка на свет. «Притормозил» перед надписью: «Стрептиз-бар». Подумал: «Не слишком ли много нынче стрептизов?!» В сам бар заходить не стал. Остановился поодаль от входа, будто ждал кого-то. Возникло предчувствие, что сейчас что-то будет, – то самое, что однажды он упустил.