С нами были девушки - Владимир Кашин

Зина вздрогнула.

Мальчишки, которые купались вместе с Андреем, тихонько подкрались к камню. Земляченко заметил их, нахмурился, погрозил пальцем. Обиженные «разведчики» презрительно засвистели, засунув в рот пальцы, и воробьиной стайкой порхнули вниз.

— Матери своей я не знаю… — тихо заговорил Андрей. — Сестер у меня не было… И подруги тоже…

Зина усмехнулась. Земляченко покраснел, но решительно сказал:

— Чего прятаться, Зина!.. С первого взгляда, как только увидел вас, я начал мечтать, что мы станем друзьями… У меня такое чувство, будто мы давно знакомы, что мы нужны друг другу… Наверное, именно вас и ждал я в своей жизни, — добавил он тише. — Только не знал, что встретимся в армии…

Снизу, от берега, донеслось ноканье. Кто-то уже невидимый в вечерних сумерках вел в воду коня. В тихом воздухе был выразительна слышен голос солдата.

— …Что мы станем друзьями, — повторила Зина. — А как вы думаете, без чего нет настоящей дружбы? — И, не дожидаясь ответа, сказала: — Без доверия. Без взаимного доверия и уважения. Не помню где, в какой книге, я прочитала: «Немногого не хватает людям на земле, чтобы достичь благоденствия, — доверия…»

— Это хорошо сказано! Без искреннего доверия дружба невозможна, — согласился Андрей.

— Вот и получается, — прищурилась Зина, — у нас не может быть такой дружбы…

— Почему?

— Ведь вы не очень мне доверяете.

— Я? Что вы говорите, Зина?..

— Да… Это по вашему поведению видно.

— По моему поведению?

— Уже забыли? А вчера на дежурстве?

— Вчера? Что же я такого сделал?

— Ничего особенного? Просто оскорбили меня.

— Вас? Чем?!

— Почему вы не разрешили мне отнести футляр капитану?

У Андрея перехватило дыхание.

— Мне показалось…

— Что вам показалось? Что вам могло показаться? Что капитан меня на свидание вызывал? Или что я тоже влюблюсь, как Манюня? Эх вы, товарищ лейтенант! Не только обидели меня при всех, а и о капитане плохо подумали… А вот Койнаш укоряете, что она старших не уважает. А она, между прочим, в Бекетовке раненого офицера из огня вынесла…

Зина поднялась. Встал и Земляченко.

— Ну, идемте домой, — спокойно сказала она. — Уже совсем стемнело.

Шли молча. Андрей порывался заговорить, объяснить девушке, что она не поняла его, что он ни в чем ее не подозревает, просто не понравилось, как капитан посматривает на нее, но в голове туманилось. Эта тихая девушка вдруг встала перед ним во весь рост, и он как будто только сейчас по-настоящему ее увидел.

Недалеко от штаба Зина нарушила молчание:

— Не думайте, что я сержусь, мне просто было обидно.

Неожиданно Зина коснулась руки лейтенанта.

Андрей не успел и слова вымолвить, как девушка отошла от него и скрылась за калиткой.

Несколько секунд он стоял на месте, потом медленно пошел следом за ней, чувствуя, как гулко стучит его сердце и жаром полыхает лицо…

Глава четвертая

1

Земляченко сидел без гимнастерки на кровати и, держа в вытянутой руке альбомчик с нарисованным в нем самолетом, то закрывал глаза, одновременно опуская голову, то раскрывал их и вскидывал голову. Оттого что он раз за разом встряхивал головой, его льняной чуб разлохматился и свисал на лоб.

— «Харрикейн»… «харрикейн»… имеет… — шептал Андрей.

Он перелистывал страницу и всматривался в силуэт.

— «Аэрокобра»… — Опять перелистывал страницу. — «Мустанг»… имеет… на вооружении…

— Забыл!.. Вот беда… «Мустанг» имеет…

Со стороны можно было подумать, что лейтенант забавляется, как малое дитя. На самом же деле он до умопомрачения изучал очертания и тактико-технические данные союзнических самолетов.

Тишина, которая в последнее время воцарилась вокруг, на самом деле была кануном больших событий. Где-то вверху, в штабах, шла активная подготовка новой наступательной операции.

В глубокой тайне стягивались в Молдавию и юго-западную часть Украины моторизованные соединения пехоты, на больших скоростях шли к фронту «тридцатьчетверки» и KB, спешили «катюши», подходили полки АРГК[2].

Приближение победного окончания войны вынудило активизироваться и союзников. Больше уже нельзя было ссылаться на непогоду и отсутствие лунных ночей. В июне союзники наконец зашевелились. Они высадили десант на побережье Франции и осуществляли широко разрекламированную кампанию «челночных» перелетов. Их бомбовозы взлетали с далеких тыловых аэродромов, пересекали линию фронта на большой высоте, вне досягаемости зенитного огня, сбрасывали на Германию бомбы и, перелетев через вражескую территорию, делали посадку на нашей земле. Здесь экипажи отдыхали, машины заправлялись, а затем делали такой же обратный рейс — сновали взад и вперед, как челнок на ткацком верстаке.

К услугам американцев на советской территории имелись специальные аэродромы. Однако иной раз они садились и там, где базировались наши самолеты. Забот у вносовцев стало больше. Нужно было запомнить машины союзников, научиться распознавать их в воздухе с первого взгляда.

Андрею хотелось лучше всех знать новые силуэты. Хотя он уже и дежурил на батальонном посту, как равноправный член офицерского коллектива, но его считали еще молодым вносовцем.

Всеми силами Андрей стремился завоевать доверие командира.

Кто знает, как воспринял капитан случай, происшедший на батальонном посту, когда вместо Зины он отправил с футляром Марию. Моховцев ничем не высказал своего неудовольствия; как и раньше, дружески приветствовал молодого офицера, когда тот лихо, по-уставному вытягивался перед ним. Андрей не знал, чем это объяснить: то ли Моховцев простил его самовольство, то ли просто не обратил на этот случай внимания. Так или иначе, все как будто обошлось благополучно, но в глубине души Земляченко не доверял обманчивому, как ему казалось, затишью и ждал неприятностей.

— «Аэрокобра»… — шептал он, всматриваясь в маленький силуэт истребителя. — А это — «спитфайр»…

В дверь постучали. Андрей не услышал. Постучали вторично, сильнее.

— Войдите! — механически ответил лейтенант.

— Разрешите обратиться! — На пороге стояла Незвидская. Сбившаяся набок пилотка и озабоченное выражение липа свидетельствовали, что девушка бежала сюда во всю мочь.

— Товарищ лейтенант! Вас вызывает командир батальона! Немедленно!

Сердце Андрея на мгновение похолодело. Но тут же лейтенант овладел собой.

— Сейчас.

— Разрешите идти?

Земляченко махнул рукой. Девушка круто повернулась и вышла. Все-таки он заметил ее мгновенный взгляд. При всей своей солдатской сдержанности, она не смогла скрыть любопытства и сочувствия, промелькнувших в ее глазах.

Лейтенант надел гимнастерку, туго подпоясался и, одернув каждую складочку, твердым шагом вышел из комнаты.

В кабинете, кроме командира, никого не было. Моховцев сидел за столом, рассматривал какую-то схему. Андрей, подходя к нему, старательно отчеканил шаг и доложил:

— По вашему приказанию лейтенант Земляченко явился!

— Хорошо, — сказал капитан, отрываясь от схемы, и протянул руку к книжечке на столе. Андрей узнал альбом с силуэтами самолетов союзной авиации, такой же, как тот, который он только что изучал.

Моховцев развернул альбом и посмотрел на лейтенанта.

— Садитесь, — неожиданно пригласил он Андрея. Тот сел в низкое кожаное кресло, стоявшее перед столом командира.

— Как у вас с новыми силуэтами? Изучили?

Моховцев спокойно смотрел на лейтенанта. Казалось, в его глазах плавают холодные льдинки.

— Так точно, товарищ капитан! — поднявшись сказал Андрей.

— Сидите! — приказал Моховцев, поднимая над головой развернутый альбом. — Отвечайте.

— «Аэрокобра»!

— Верно. А это?

— «Мустанг».

— Так. А это?

Капитан начал заслонять ладонью изображения то одного, то другого самолета, показывая Андрею лишь отдельные детали: крыло, фюзеляж, хвост. Лейтенант даже вспотел, напрягая память. К тому же ему очень неудобно было сидеть в низком, с продавленным сиденьем кресле.

Наконец льдинки в глазах капитана растаяли. Его полное, с круглым подбородком лицо осветилось.

— Ну что же, Земляченко, неплохо. А?

Андрей почувствовал, как похвала командира наполняет его сердце мальчишеской радостью. А Моховцев продолжал:

— Будете обучать солдат. С планом занятий ознакомьтесь у старшего лейтенанта Капустина. Ясно?

— Так точно! — поднялся лейтенант.

— Хорошо. Идите!

2

Перед Андреем полтора десятка сосредоточенных лиц. Он стоит возле маленького столика, перетянутый портупеей, строгий, даже немного сердитый, потому что ему по нескольку раз приходится повторять одно и то же.