Малиновый запах надежды - Наталья Калинина

Парикмахер открывала и закрывала рот, удивленная странным капризом клиентки. Волосы у меня действительно были шикарные, предмет зависти сокурсниц: как так отрезать такие густые и длинные волосы и закрасить их натуральное золото фиолетовой или оранжевой краской?

– Я не сумасшедшая, – уверенно сказала я. – Но мне очень нужно это сделать. Я начинаю новую жизнь и прощаюсь со старой. Мои волосы – это часть прошлого, понимаете? Не волнуйтесь, деньги у меня есть, я не уйду, не расплатившись.

Женщина тяжело вздохнула, взяла ножницы и приступила к работе.

Через два часа из зеркала на меня смотрела незнакомка с ультракороткими, по моде неровно выстриженными, словно «выщипанными» волосами, выкрашенными в осенне-рыжий цвет. Новая стрижка шла незнакомке, она открывала высокие скулы и длинную шею, а яркий цвет выгодно подчеркивал аристократичную бледность кожи.

– Косметику чуть-чуть ярче. Румяна там, помаду, – посоветовала мастер, внимательно следя в зеркало за моей реакцией.

Судя по выражению ее лица, она была довольна результатом своей работы, несмотря на то, что сожалела о моей состриженной почти под корень косе. Я осторожно покрутила ставшей необыкновенно легкой головой, незнакомка в зеркале сделала то же самое.

– Ну, как, нравится? – с легким беспокойством спросила парикмахер, потому что я до сих пор не высказала мнения.

– Нравится, – еле слышно прошептала я.

И в памяти возникла ненужная картинка: я лежу на диване, свернувшись уютным клубком и положив голову на колени Тиму. Приглушенно бормочет включенный телевизор, а Тим ласково перебирает пальцами, словно струны гитары, мои волосы и шепчет: «Ты прекрасна, прекрасна. Шелк... Живой шелк. Пожалуйста, не стриги волосы. Пообещай мне, пообещай...»

– Чудесно, если нравится! – улыбнулась женщина.

И в этот момент я заплакала. По щекам незнакомки в зеркале тоже потекли беззвучные слезы, крупные и картинно-блестящие.

– Что?.. Что?.. – запаниковала она, решив, что причина моих слез – неудачная стрижка. Она бормотала какие-то утешения вроде, что волосы – не зубы, вновь отрастут, и прическа мне к лицу, я с ней похожа на модную француженку, но я мотала головой и вытирала ладонью слезы.

Незнакомка в зеркале делала то же самое, и это нас с ней примиряло.

Эта случайная женщина, с которой я больше не виделась, сыграла в моей жизни значительную роль. Без причины чувствуя себя виноватой в моих слезах, она поставила чайник и достала запечатанную пачку печенья. И там, в маленькой комнатке, отделенной от крошечного клиентского зала выцветшей шторой я, прихлебывая горячий чай и заедая его сливочным печеньем, рассказала свою историю – почему приехала в столицу и зачем остригла волосы. Никому больше я не говорила о Тиме. В тот день, в той парикмахерской я, вместе с волосами, словно остригла и свои воспоминания.

А та женщина, узнав, что мне некуда пойти, кому-то позвонила, и через полчаса мы с ней уже ехали на окраину Москвы к старушке Марии Федоровне, которая сдавала комнату по божеской цене...

* * *

Завертевшись в рабочей суете, я совсем забыла об утренней анонимке. Но никак не могла перестать думать о предстоящем разговоре с Леликом и привидевшемся сне с Тимом. Эти две не имеющие ничего общего истории из двух разных книг странным образом сплетались в новый сюжет, и сложно было понять, какая из этих линий доминировала. Но я знала, что ведут они к предсказуемому финалу – потере. Отказать Лелику значило потерять его и вновь испытать едкую, как кислота, боль. Пусть и не выжигающую дотла, но все же оставляющую шрамы.

Я вышла с работы и, опять не увидев во дворе знакомого «монстра», поняла, как сильно соскучилась по Лелику. И недавние колебания, связанные с его предложением, предсказание Лейлы, счастливые влюбленные парочки, выбирающие в нашем агентстве романтические туры, вступили в органичный союз и нашептали сумасшедшее решение, подкрепив его небывалой смелостью. Я достала мобильник и недрогнувшей рукой набрала номер Леонида.

– Лелик, я хочу сказать тебе, что согласна. Если ты еще не передумал, конечно.

Твердый голос, ни нотки кокетства, будто совершала я важную в своей жизни сделку, а не соглашалась выйти замуж за любящего меня человека.

– Что? Что, Мартышка, я не расслышал? Повтори, пожалуйста!

Я вздохнула, прекрасно понимая «хитрость» Леонида насчет «не расслышал», и так же уверенно повторила:

– Если твое предложение в силе, то я принимаю его.

– Мартышка, Саша... – растроганно забормотал Лелик в трубку. – Мартышка, я заеду за тобой. Поедем в ресторан или, если хочешь...

– Нет, не хочу, – перебила я его. – Леня, я приеду к тебе. Позже. Домой.

Сидя в такси и глядя в окно на расплывающиеся разноцветными огнями полуночные очертания города, я думала о том, что еще ни разу не была у Лелика дома. Он, конечно, не ожидал, что я так неожиданно «напрошусь» к нему в гости. Да я и сама от себя не ожидала. Но тем не менее ехала к нему.

Лелик, скорее всего, в это время лихорадочно суетился, пытаясь угадать мои вкусы и желания, готовился к романтической встрече на высшем уровне.

По-правде говоря, мне были безразличны его приготовления. Я не хотела ни блюд из дорогого ресторана, в который Леонид уже наверняка позвонил и сделал заказ с доставкой на дом, ни музыкального фона, ни любовно-клятвенной мишуры слов, которая сопровождала бы ужин, ни бордовых роз в хрустальной вазе. Чего я хотела – это теплого человеческого общества, без лишних вопросов и туманных ответов.

Мне впервые за долгое время захотелось жить. Жить не так, как я живу – равнодушно перелистывая дни, будто страницы отрывного календаря. Мне захотелось, чтобы на моих днях-«листах» появились написанные от руки заметки-планы, ожидания и надежды, которые бы дышали жизнью, а не отдавали лишь мертвой типографской краской.

До этого дня я жила в ожидании встречи с Тимом. Не здесь, а в другом, мной придуманном мире. Но сегодня вдруг подумала, а что, если того мира не существует и, уходя из телесной жизни, мы уходим в никуда? И в том «никуда» нет ни встреч, ожиданиями которых мы живем, ни благодати, ни умиротворения, ни слез, ни горя, ни рая, ни ада, а все это есть лишь здесь. И мне стало страшно. Страшно не потому, что рано или поздно я уйду в «никуда», а оттого, что мои ожидания окажутся обманом, и там меня никто не будет ждать.

Меня ждут здесь – Лелик. Живой, осязаемый, не слишком красивый, но милый. С ухаживаниями, которые ему кажутся романтичными, а мне – избитыми. Близкий, но которого я держу на дистанции. Любящий, но не любимый. И все же мне дорогой. Мне стали ясны слова Лейлы о том, что брак меня спасет – спасет меня от самой себя, от моего въевшегося в сердце одиночества, от апатии и ожиданий, которые больше подошли бы уставшей и пресытившейся жизнью старушке, чем двадцатишестилетней девушке.