Пиппи Длинныйчулок - Астрид Линдгрен

Удачно избежав неприятностей, бродяги в восторге потирали руки.

— Ты видел, сколько денег? Ну и ну! — сказал один.

— Да, везуха пошла! — сказал второй. — Единственное, что остается, — подождать, пока девчонка и этот Нильссон заснут. А потом тихонько пробраться в дом и наложить на все лапу.

Усевшись под дубом в саду, воры стали ждать. Моросил мелкий дождик, а они к тому же страшно проголодались. Нельзя сказать, что им было очень уютно, но мысль об огромных деньгах поддерживала в них бодрость духа.

Мало-помалу во всех домах погас свет, но окна Виллы Вверхтормашками светились по-прежнему. В тот вечер Пиппи как раз училась танцевать шоттис и не желала ложиться спать, пока не убедится, что она в самом деле уже выучилась танцевать этот танец. В конце концов, однако, и на Вилле Вверхтормашками погас свет.

Бродяги немножко подождали, желая удостовериться в том, что господин Нильссон заснул. Но под конец они прокрались к кухне с черного хода и приготовились открыть дверь своими отмычками. Между тем один из взломщиков — вообще-то его фамилия была Блум — совершенно случайно коснулся двери. И она оказалась незапертой.

— Что они тут, чокнулись? — прошептал он своему сообщнику. — Дверь-то не заперта! Ну и дела!

— Тем лучше для нас, — ответил его сообщник, черноволосый взломщик, которого все, кто его знал, звали Громила-Карлссон.

Громила-Карлссон зажег карманный фонарик, и они прокрались на кухню. Там никого не было. Но в комнате рядом спала Пиппи, и там же стояла маленькая кукольная кроватка господина Нильссона.

Громила-Карлссон открыл дверь и осторожно заглянул в комнату. Там было спокойно и тихо, а свет фонарика заплясал по всей комнате.

Когда лучи света коснулись кровати Пиппи, бродяги, к своему величайшему удивлению, не увидели ничего, кроме пары ног, покоившихся на подушке. Голова Пиппи, как обычно, лежала под одеялом у изножья кровати.

— Должно быть, это и есть та самая девчонка, — прошептал Громила-Карлссон Блуму. — И теперь, верно, она крепко спит. А где, как ты думаешь, где может быть этот Нильссон?

— Господин Нильссон, с вашего позволения, — послышался спокойный голос Пиппи. — Господин Нильссон лежит в маленькой выкрашенной в зеленый цвет кукольной кроватке.

Бродяги так перепугались, что их просто затрясло от страха. Но тут они осознали то, что сказала Пиппи. В кукольной кроватке спал господин Нильссон. При свете карманного фонарика они разглядели также кукольную кроватку и лежавшую в ней маленькую обезьянку. Громила-Карлссон не смог удержаться от смеха.

— Блум, — сказал он, — господин-то Нильссон — обезьяна, ха-ха-ха!

— Да, а ты думал, кто он? — раздался из-под одеяла спокойный голос Пиппи. — Машинка для стрижки газонов, что ли?

— А твои мама с папой дома? — спросил Блум.

— Нет, — ответила Пиппи. — Их нет! Они уехали! Совсем уехали!

Громила-Карлссон и Блум просто закудахтали от восторга.

— Послушай-ка, милая детка, — сказал Громила-Карлссон. — Вылезай из-под одеяла, поболтаем!

— Не, я сплю! — сказала Пиппи. — Что, опять хотите поговорить о загадках? Тогда, может, сначала отгадаете эту: что за часы, которые идут и идут, а никогда до двери не дойдут?

Но тут Блум решительно сорвал одеяло с Пиппи.

— Ты умеешь плясать шоттис? — спросила Пиппи, серьезно глядя ему в глаза. — А я умею!

— Ты задаешь слишком много вопросов, — сказал Громила-Карлссон. — Не можем ли мы немного расспросить тебя тоже? Где у тебя, например, деньги, которые только что валялись на полу?

— В чемодане на шкафу, — чистосердечно ответила Пиппи.

Громила-Карлссон и Блум ухмыльнулись.

— Надеюсь, дружок, ты ничего не имеешь против, если мы их заберем? — спросил Громила-Карлссон.

— О, пожалуйста, — сказала Пиппи. — Ясное дело, нет.

После чего Блум подошел к шкафу и снял оттуда чемодан.

— А теперь, дружок, надеюсь, ты ничего не имеешь против, если я заберу их обратно, — сказала Пиппи; она вылезла из кровати и подошла к Блуму.

Блум так хорошенько и не понял, как это произошло, но чемодан вдруг быстро и весело очутился в руках у Пиппи.

— Хватит шутить! — злобно произнес Громила-Карлссон. — Давай сюда чемодан!

Схватив Пиппи крепко за руку, он попытался рвануть к себе желанную добычу.

— Шутки в сторону! — изрекла Пиппи.

Она подняла Громилу-Карлссона и посадила на шкаф. Через минуту рядом с ним там уже сидел и Блум. Вот тут-то оба бродяги испугались. Они начали понимать, что Пиппи уж точно не какая-то там заурядная девчонка. Но чемодан влек их к себе настолько, что они забыли всякий страх.

— Вместе и сразу, Блум! — вскричал Громила-Карлссон, и они, соскочив со шкафа, накинулись на Пиппи, державшую чемодан в руках.

Но Пиппи ткнула в каждого из них указательным пальцем так, что они тут же очутились в разных углах. И не успели они подняться на ноги, как Пиппи вытащила веревку и молниеносно скрутила руки и ноги обоим ворам.

Теперь они запели другую песню.

— Милая, добрая фрёкен! — заныл Громила-Карлссон. — Прости нас, мы ведь только пошутили! Не обижай нас. Мы ведь всего лишь несчастные нищие бродяги, которые зашли в твой дом попросить немного еды.

Блум даже чуточку всплакнул.

Пиппи аккуратно поставила чемодан обратно на шкаф. А потом повернулась к своим пленникам:

— Умеет кто-нибудь из вас танцевать шоттис?

— Хы, хы! — захныкал Громила-Карлссон. — Я думаю, мы оба сумеем.

— Ой, до чего же весело! — воскликнула Пиппи, хлопая в ладоши. — А мы не можем немного потанцевать? Понимаете, я только что научилась.

— Да, пожалуйста, — немного обескураженно ответил Громила-Карлссон.

Тогда Пиппи взяла огромные ножницы и разрезала веревку, опутавшую ее гостей.

— Но у нас нет музыки, — огорченно произнесла Пиппи.

Тут у нее возникла новая идея.

— А ты не можешь поиграть на гребенке? — спросила она Блума. — Тогда бы я потанцевала с ним. — Она указала на Громилу-Карлссона.

Ну да, Блум мог, разумеется, поиграть на гребенке. И он заиграл, да так громко, на весь дом. Господин Нильссон, проснувшись, уселся в своей кроватке, словно для того, чтобы увидеть, как Пиппи кружится по всей комнате с Громилой-Карлссоном. Она была чрезвычайно серьезна и торжественна, а танцевала так старательно, словно речь шла о ее жизни.

Под конец Блуму не захотелось больше играть на гребенке; он утверждал, что от этого немилосердно щекотно его губам. А у Громилы-Карлссона, который целый день таскался по дорогам, начали уставать ноги.

— Милые вы мои, ну еще хоть немножко, — клянчила, продолжая танцевать, Пиппи.

И Блуму с Громилой-Карлссоном оставалось только продолжить игру на гребенке и танцы.

В три часа ночи Пиппи сказала:

— О, я могла бы танцевать до самого четверга! Но вы, может быть, устали и хотите есть?

Да, они устали и были голодны, хотя едва ли осмелились бы ей об этом сказать. Но Пиппи достала из кладовки и хлеб, и сыр, и масло, и ветчину, и холодное жаркое, и молоко, и все они уселись за стол. И Блум, и Громила-Карлссон, и Пиппи ели до тех пор, пока не растолстели и чуть ли не превратились в четырехугольники. Пиппи плеснула себе немного молока в ухо.

— Это полезно от глухоты.

— Бедняжка, ты что, глохнешь? — спросил Блум.

— Не-а, — ответила Пиппи, — но, может, еще буду глохнуть.

Под конец оба бродяги поднялись из-за стола, от души поблагодарили хозяйку за угощение и попросили разрешения откланяться.

— Как мило, что вы пришли ко мне! Вам в самом деле пора уже уходить? — жалобно спросила Пиппи. — Никогда не встречала я никого, кто бы так отплясывал шоттис, как ты, мой сахарный поросеночек, — сказала она Громиле-Карлссону. — Упражняйся прилежней в игре на гребенке, — сказала она Блуму, — тогда ты про щекотку и думать забудешь.

Когда бродяги уже стояли в дверях, Пиппи подбежала к ним и дала каждому из них золотую монетку.

— Вы их честно заработали! — сказала она.

Пиппи приглашают на чашку кофе

Мама Томми и Анники пригласила на чашку кофе несколько дам. И поскольку она напекла столько всякой всячины, что ее на всех бы хватило, она и подумала: пожалуй, Томми с Анникой могли бы заодно пригласить и Пиппи. По крайней мере, думала она, у нее будет меньше хлопот с собственными малышами.

Томми и Анника от всего сердца обрадовались, услыхав об этом кофепитии, и тотчас побежали к Пиппи, чтоб пригласить ее. Пиппи ходила по саду и поливала из старой заржавленной лейки чахлые цветы, которые еще оставались у нее. Поскольку именно в тот самый день с неба непрерывным потоком лил дождь, Томми сказал Пиппи, что, пожалуй, это совершенно ни к чему.

— Да, хорошо тебе говорить, — с досадой сказала Пиппи. — Я, может, всю ночь не спала и радовалась, что встану и буду поливать цветы. Так неужели я позволю, чтобы такой мелкий дождик помешал мне! Заруби себе это на носу!