Снизу вверх - Николай Каронин-Петропавловский

— Поправился ты ничего, — сказалъ однажды Михайло, когда сидѣлъ у Лукова, угощавшаго его пивомъ.

— Что еще это за поправка? По моему желанію, развѣ это поправка? — возразилъ Луковъ.

— Чего же тебѣ еще? Деньги водятся вѣдь?

— Деньги у меня есть, да мало по моему желанію… Мнѣ и тыщи мало!

— Куда тебѣ? Что ты?

— Это вѣрно, что некуда, а такъ… Всякому больше хочется.

Луковъ, говоря это, самодовольно улыбался. Глупѣйшее хвастовство всего болѣе нравилось ему.

— Жадный какой ты! — изумленно прошепталъ Лунинъ.

— Совсѣмъ даже напротивъ, жадности во мнѣ ничего нѣтъ. Ты спроси хоть кого: куда Василій Василичъ Луковъ дѣваетъ деньги? Пущаетъ на вѣтеръ, — вотъ что тебѣ скажутъ. Мнѣ пятьдесятъ, шестьдесятъ упаковать — что? Ничего! Попадутъ въ руки, я ихъ пущу. Оно и лестно. Я люблю, чтобы весело. А деньги мнѣ идутъ легко.

— Деньги-то? — удивился Михайло.

— А то чего же? Пятьдесятъ, сто цѣлковыхъ мнѣ нипочемъ. Я тыщами желаю ворочать. Тогда можно и назадъ въ деревню.

— А можешь тыщу нажить? — съ дрожью въ голосѣ спросилъ Михайло.

— Отчего же, можно. Только теперь не хочу я путаться… такъ ихъ! — загадочно отвѣтилъ Луковъ.

— А въ деревню-то зачѣмъ тогда?

— Въ деревнѣ лучше. Въ деревнѣ промежду бѣдноты, да ежели съ капиталомъ, очень свободно. Большую силу въ деревнѣ можно получить, ежели съ тыщами.

Михайло это пропустилъ мимо ушей. Его, главнымъ образомъ, поразила увѣренность Лукова брать, сколько угодно, въ карманъ денегъ. Тайно Михайло этого человѣка презиралъ. Несмотря на внѣшнюю поправку, Луковъ остался въ существѣ такимъ же, какимъ былъ прежде — сонливымъ и тупымъ. Легкомысліе, совершенно дурацкое, было у него безгранично. Какъ прежде онъ безропотно покорялся всякимъ обидамъ, такъ теперь вѣрилъ, что онъ все можетъ. Но Михайло видѣлъ внѣшность, зналъ, что относительно денегъ Луковъ не вретъ, и удивлялся, разжигая свою жадность.

— Какъ же ты можешь получить столько капиталу? — спросилъ онъ.

— Разно. Вотъ и теперь деньги сами лѣзутъ въ руки, а я не желаю, — сказалъ Луковъ.

— Сами лѣзутъ?

— Только бери! Сдѣлай милость!

— Вотъ мнѣ бы… — началъ-было Михайло, но Луковъ его перебилъ.

— Есть тутъ человѣкъ одинъ, т.-е. мясникъ, такъ онъ предлагаетъ.

— Капиталъ? — спросилъ, задыхаясь, Михайло.

— Большія деньги… а я не желаю.

Луковъ выразилъ на своемъ лицѣ тупое удовольствіе.

— Ты хоть бы мнѣ предоставилъ. Видишь, безъ мѣста я хожу, — сказалъ взволнованно Михайло.

— Надо подумать. Это можно. Самому мнѣ не хочется путаться, а тебѣ… ничего. Дѣло выгодное. Я получу и тебѣ съ сотню перепадетъ, я такъ смекаю.

— Съ сотню?

— А то изъ-за чего бы и мараться? — самодовольно замѣтилъ Луковъ.

Это свиданіе рѣшило участь Михайлы. Къ этому дню онъ уже совсѣмъ обносился и отчаялся. Даже въ ночлежномъ домѣ ему нечѣмъ было платить. За «выгодное дѣльце» онъ ухватился всѣми силами. Луковъ назначилъ день, когда ему придти, и онъ съ нетерпѣніемъ ждалъ его, весь проникшись неизвѣстнымъ ему предпріятіемъ. Передъ его глазами мелькала «сотня», ни о чемъ другомъ онъ не разсуждалъ.

Въ какомъ-то туманѣ онъ провелъ тотъ замѣчательный день, когда устроилось дѣло. Онъ не разсуждалъ. Онъ ничего не понималъ, что вокругъ него творится, и вообще смутно потомъ припоминалъ совершившееся мошенничество… Луковъ свелъ его къ какому-то дѣйствительно мяснику. Это былъ жирный человѣкъ, съ лицомъ, похожимъ на говядину, и съ взглядомъ откормленнаго вола. Когда они поговорили о разныхъ пустякахъ, дѣло зашло о скотѣ. Содержатель мясной лавки просилъ у Лукова сто головъ скота предоставить ему, но Луковъ заломилъ слишкомъ большую цѣну… Торговались. При этомъ Луковъ постоянно указывалъ на Михайлу, какъ на ловкаго малаго, который сколько угодно предоставитъ… Какъ впослѣдствіи понялъ Михайло, Луковъ этимъ способомъ хотѣлъ выгородить себя, сваливъ все на него, но эта хитрость была такъ же глупа, какъ и все, что Луковъ дѣлалъ. Но въ этотъ день Михайло радъ былъ, что и онъ участвуетъ. Какой скотъ, откуда — онъ этого не понималъ, предполагая, что Луковъ все хорошо знаетъ. Словно въ туманѣ, онъ согласился удовлетворить мясника, который поставилъ ему слѣдующія условія: онъ долженъ доставлять въ лавку скотъ и получать по пятнадцати рублей за штуку. Послѣ этого мясникъ долго отсчитывалъ задатокъ, выговоренный Луковымъ, но, сосчитавъ деньги, выдалъ ихъ Михайлѣ. Денегъ было пятьсотъ рублей. Всѣ были взволнованы, въ особенности Михайло.

— Смотри, ребята, чтобы вѣрно было, — сказалъ мясникъ. Вскорѣ послѣ этого Михайло и Луковъ оставили лавочку.

Луковъ взялъ отъ Михайлы четыреста рублей, а ему оставилъ сотню. Все это произошло такъ просто, какъ будто въ волшебной сказкѣ: получили и пошли. Даже и Михайлу это смутило.

— Да откуда же я возьму скота? — воскликнулъ онъ дорогой.

— А ты свое получилъ? — спросилъ Луковъ съ дурацкою улыбкой.

— Получилъ.

— Положилъ въ карманъ?

— Положилъ.

— Чего же тебѣ еще? А что касаемое скота, такъ представлю я тебѣ головъ пять, отведешь ихъ, пока будетъ съ него.

Этимъ объясненіе кончилось. Луковъ поспѣшилъ оставить Михайлу, который сперва не зналъ, какъ ему держаться.

Прошло съ недѣлю. Туманъ вокругъ головы Михайлы сдѣлался еще гуще. За это время онъ сходилъ къ Лукову, который поручилъ ему представить пять штукъ рогатаго скота къ Ивану Мартынову. Михайло представилъ; онъ понималъ при этомъ, что дѣло неладно, но не могъ сообразить, въ чемъ суть.

— Что мало? — спросилъ у него Мартыновъ.

— Не было больше, — отвѣчалъ Михайло наобумъ.

— Когда же еще доставишь? Ты, братъ, свое дѣло веди аккуратнѣй, чтобы безъ товару я не оставался… Гдѣ хочешь бери, а мнѣ предоставляй…

— Буду стараться, — возразилъ Михайло, не понимая своихъ словъ.

За объясненіемъ онъ опять обратился къ Лукову на скотный дворъ. Но Луковъ уже сдѣлался самъ собой: выглядѣлъ сонливымъ, легкомысленнымъ дуракомъ. На вопросъ Михайлы, когда ему еще придти за новымъ скотомъ для Мартывова, онъ отвѣчалъ: «Да чего ты присталъ? Плюнь ты на него… Самъ придетъ, коли нужно будетъ. Ну его!»

— Какъ бы чего за это не было, — задумчиво проговорилъ Михайло.

— Не смѣетъ! Какой шутъ ему велѣлъ путаться въ эдакое дѣло? Самъ пеняй на себя… Мое дѣло теперь сторона, не безпокой ты больше меня.

Михайло ушелъ, успокоившись, вѣрнѣе, совершенно забывъ о скотѣ, о Мартыновѣ, обо всемъ этомъ темномъ дѣлѣ. Онъ нѣсколько дней наслаждался ощущеніемъ внезапнаго богатства. Первымъ дѣломъ онъ завелъ себѣ одежду. Но потомъ не зналъ, что дальше дѣлать съ деньгами. Нанялъ квартиру, заплатилъ впередъ хозяину деньги, во все-таки денегъ осталось много. Онъ побывалъ на радостяхъ въ нѣсколькихъ развеселыхъ заведеніяхъ и готовъ былъ, кажется, совсѣмъ развеселиться… Но его тутъ арестовали. Мартыновъ «посмѣлъ». Пришелъ городовой и приказалъ Михайлѣ идти въ участокъ. Напрасно онъ кричалъ: «за что, это не я, а Луковъ», городовой былъ неумолимъ и тащилъ его въ участокъ. Въ участкѣ его назвали мошенникомъ, упомянувъ о выманенныхъ имъ совокупно съ Луковымъ деньгахъ у Ивана Мартынова, подъ предлогомъ продажи рогатаго скота. Михайло обомлѣлъ, сразу все сообразивъ. Онъ не отрицалъ ничего, совершенно отдавшись на волю судьбы.

Черезъ день онъ уже былъ въ тюрьмѣ. Слѣдствіе тянулось нѣсколько мѣсяцевъ. Михайло велъ себя глупо. Онъ то старался выпутаться и вралъ, то упадалъ духомъ и молчалъ. Впрочемъ, слѣдователь не слишкомъ приставалъ къ нему, мало интересуясь деревенскимъ парнемъ изъ какой-то Ямы, потому что въ концѣ слѣдствія дѣло раздулось въ скандальнѣйшій процессъ. Неизвѣстный деревенскій парень изъ неизвѣстной Ямы сдѣлался предлогомъ къ открытію множества дѣлъ, такъ что самъ онъ, вмѣстѣ съ Луковымъ, совершенно потерялся, никѣмъ не замѣченный.

Когда начался судъ, то передъ глазами публики прошло тысячное повтореніе одного и того же позорнаго зрѣлища… Обвиняемыхъ было только двое: Михайло и Луковъ. Жаловался на нихъ, какъ потерпѣвшая сторона, только одинъ человѣкъ — Иванъ Мартыновъ. Обвиняли ихъ въ томъ, что, преднамѣренно сговорившись между собой, они отправились къ Ивану Мартынову, торговавшему мясомъ, и условились съ симъ послѣднимъ о доставкѣ въ его мясную лавку разновременно ста штукъ рогатаго скота по пятнадцати рублей за голову, но когда Мартыновъ выдалъ задатокъ въ количествѣ пятисотъ руб., то они скрылись, доставивъ ему лишь пять головъ, причемъ, по изслѣдованіи, оказалось, что доставленный скотъ былъ зараженъ чумою. Вотъ и все дѣло. Никто бы и не подумалъ имъ интересоваться въ этомъ простомъ видѣ, но поражало то обстоятельство, что всѣ эти три лица обнаруживали необычайное легкомысліе, очевидно, ослѣпленныя возможностью скорой наживы и, повидимому, совершенно лишенныя способности разсуждать о послѣдствіяхъ. Михайло безъ всякаго разсужденія положилъ въ карманъ «сотню»; Луковъ съ такимъ же легкомысліемъ, не скрывъ даже слѣдовъ, положилъ въ карманъ «четыреста», а мясникъ Мартыновъ, съ еще большимъ безсмысліемъ, выпустилъ изъ кармана «пятьсотъ», одураченный представленіемъ головъ скота, который онъ воображалъ получить даромъ. Первые двое ни минуты не задумались надъ мыслію объ острогѣ, послѣдній не сомнѣвался въ обогащеніи. У всѣхъ троихъ, очевидно, было одно неудержимое, слѣпое побужденіе — «взять», «получить». Эта черта оказалась у нихъ общая съ остальными дѣйствующими лицами процесса, явившимися въ качествѣ свидѣтелей или совершенно постороннихъ.