Дело о светящихся попрыгунчиках (СИ) - Щепетнёв Василий

— Но как же Оленев…

— Попадет обратно сюда, вы хотели спросить? Но он и не строит таких планов. Его желание — увидеть Марс и умереть.

— Да… — только и сказал Арехин.

— Так уж сложилось. Гибель семьи, тайны, открывшиеся перед ним…

— Тайны?

— Инженер Оленев отчего-то считал, что революция произошла не без влияния извне.

— Ленин — немецкий шпион? Это глупо.

— Положим, немецкие денежки подмазали колеса паровоза революции.

Арехин промолчал. Всё паровоз, да паровоз…

— Но инженер Оленев пошел куда дальше. Он считает — или считал, тут не скажешь наверное, — что причина всему — марсиане. Из-за них война началась, а все остальное — следствие. И Распутин был марсианином, и другие.

— Ленин?

— Нет, вряд ли. Кто-нибудь из его окружения. Вот он и решил отправиться на Марс — отомстить.

— Вы тоже считаете — марсиане?

Нонейм покачал седой головой.

— Этого я не знаю. Но что Оленев изобрел нечто необыкновенное — совершенно точно. Он исчез на моих глазах.

— Исчезра, исчезра, — подтвердил азиат. — Торько что есть — и торько что нет.

— Возьмите, — Нонейм снова протянул раскрытую ладонь.

Арехин взял камни. Никаких магических сигналов, никакого покалывания кожи. Обыкновенные драгоценные камни.

— Возьмите уж и ключи, — Нонейм посмотрел на азиата, и тот передал Арехину связку ключей, больших, с причудливыми бородками.

— Теперь это все ваше.

— Мое?

— Большевистское. И башня, и всё, что в башне есть.

Это он о мертвых, решил Арехин.

— Мы, с вашего позволения, откланяемся. Нам пора. Неуютно здесь становится.

— В башне?

— В России.

Арехин удерживать никого не стал. Зачем? Не говоря о том, что это было бы сложно физически. Они и с крыш прыгают, и проворство рук выказывают.

Он просто проводил их до ворот башни, по пути запирая двери в подземелье.

— До свидания, — сказал он на прощанье Нонейму. — может, и свидимся.

— Как знать, — ответил Нонейм, и азиат вторил:

— Как знать.

Так они и расстались: Арехин сел в возок, Нонейм с азиатом пошли к Садовому кольцу. Остались только бывшие буржуи, «бебе» — В повозке трупов было изрядно…

Арехин нащупал в кармане рубины.

Зачем господин Нонейм вернул их? Только ли из врожденной совестливости? Или же в этом был очередной намек?

Тихие ходы порой самые опасные…

11

Лошади шли степенно: Арехин не спешил. Длинная дорога на ум выведет, говорила кормилица. Ему бы не в МУС ехать, не домой, а на Сахалин отправиться…

Они выскочили из-за углового дома, за квартал до Арехинского жилья. Четыре белые фигуры, закутанные в простыни, дыры для глаз обведены углем, что б страшнее.

— Приехали, дядя, слезай, — сказал один из них кучеру.

Тот оглянулся на Арехина. Арехин кивнул.

— И ты, дядя, тож. Скидавай пальто.

— Я ж замерзну, — возразил Арехин.

— Не боись, не успеешь. Ну, живо, — говоривший выставил из-под простыни руку с ножом.

— Не спеши, Серый, опять кровью изваракаешь все, — сказал другой, державший под уздцы лошадей.

— А че он, сука, не телится…

Зарежут ведь, подумал Арехин. Больно ловко двигаются. Предчувствуют кровь.

— Скидавать, так скидавать, только портмоне вытащу.

— Тащи, тащи, — одобрительно сказал Серый и не удержался, загоготал.

Арехин не спеша запустил руку под пальто, на ощупь снял пистолет с предохранителя.

— Не боись, показывай портмонет.

— Да я и не боюсь, — Арехин шагнул в сторону, чтобы видеть всех четверых. — Чего мне бояться, не в лесу.

— Во, во, — одобрительно сказал Серый.

Простыни — не помеха. И так ясно, где голова, где остальное.

Арехин выстрелил четыре раза. По пуле на голову. Лошади дернулись, но белопростынник, сползая под копыта, остановил их, а там уж кучер вмешался.

— Что с этими делать? — спросил он деловито.

На белом снегу простыни казались особенно грязными.

Арехин откинул одну. Понятно. К ботинкам привязаны диванные пружины. Не целиком пружины, а пара витков. Проку никакого, но следы на снегу получаются странные.

— Пусть полежат.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он вернулся в возок. Кучер принял в сторону, объезжая бандитские тела.

Нужды торопиться никакой. Полежат денек, всем видом убеждая москвичей: доблестный МУС извел попрыгунчиков под корень.

Жаль, не спросил господина Нонейма, отчего тому вздумалось рядиться под попрыгунчиков. Склонность к театральным эффектам?

Или Нонейм действовал в духе таинственных японских татей? Вот и азиат «л» не выговаривает.

Ветер нагнал тучи, заслонившие луну, и Москва погрузилась во тьму.

Как, однако, получилось складно: и рубины вернулись, и банда попрыгунчиков на него нарвалась. Ну просто нарочно не придумаешь. Велика Москва, а убивать некого. Одного разве только Арехина.

Или как раз кто-то все и придумал нарочно. Сначала одни попрыгунчики грабят артисток и забирают камни, а потом другие грабят Арехина — и тоже забирают камни.

Таких совпадений не бывает.

Значит, кто-то подослал к нему четверку белопростынников.

Кто-то? Кто мог знать, что он будет ехать именно этой дорогой?

А кто сказал, что эта четверка — единственная? Быть может, в распоряжении пока неведомого кто-то было две таких четверки, с каждой стороны квартала? Или четыре, восемь? Нет, восемь — слишком. А вот две…

Проверять не хотелось. Первый раз заговорил бандитов, но теперь, после выстрелов, те, другие, настороже. Начнут палить, и как все обернется? Вдруг и настоящим саваном.

Они подъехали к дому; предупредительный дворник распахнул ворота. Почти как в прежнее время, только в прежнее время у дворника не висел бы за плечами кавалеристский карабин. Не для вида висит, если что — дворник станет стрелять, и стрелять метко. В германскую прошел науку убивать. Все мы её прошли, кто жив остался.

Арехин поднялся к себе в квартиру, не спеша разделся. Это первый раз убить трудно, ну, второй, а потом что ж… потом приходит понимание, что враг — не выдуманное слово, не философская категория, а существо во плоти, которое хочет тебя уничтожить.

В детстве, еще до болезни, он зачитывался книгами о благородных индейцах и Верной Руке. Коварные бледнолицые подло и коварно пакостили, а Верная Рука вместе с вождем апачей Виннету их побеждали, связывали, чтобы потом развязать и, прочитав нотацию, отпустить на свободу. И всё начиналось сначала…

Это понятно. Во-первых, благородство, во-вторых, не нужно было сочинять новых негодяев, когда есть под рукой старые, в-третьих, книги были детские, а в четвертых, и время было довоенное.

Переменилось всё. И потому вязать врагов дозволялось лишь в крайних случаях.

Он прошел в столовую. Обедал Арехин по-английски, и потому никуда не опоздал.

— Где наш гость? — спросил он у Петра Ильича.

— В библиотеке, читают, — ответил слуга.

— Так зови его, голоден, наверное. Или нет, лучше я, а ты пока накрывай.

Голодным тезка О. если и был, то самую малость: икра — штука сытная, а обжорой у тезки случая стать не было.

Тезка с тревогой и затаенной гордостью показал Алехину исписанные листы.

Что ж, написано искренне. Арехин не стал править — пусть останется, как есть. Документ эпохи. Дух времени в каждой строчке.

— Завтра и отдадите товарищу Оболикшто, — сказал он.

— А… А как — годится? Написанное, то есть?

— Для начала лучшего и желать нечего. А когда придут опыт, навык и знания, станет нормально, — нечего баловать, а то зазнается.

Но тезка совершенно не расстроился, напротив, просиял, как свеженачищеный сапог.

Перед тем, как отправиться обедать, Арехин позвонил в МУС. Доложил товарищу Оболикшто о нападении, сказал, что все бандиты в перестрелке убиты, и что тела их можно будет забрать в любое подходящее время, послав труповозку на угол Пречистенки и Комаровки.

— Сколько их было? — спросил только товарищ Оболикшто.