Угрозы России. Точка невозврата - Сергей Кара-Мурза

Состояние « личного состава ». Цивилизация жизнеспособна, когда весь ее «личный состав» ощущает себя ее строителями и защитниками, все связаны узами ответственности и «горизонтального товарищества». Демонстративный отказ власти или сословий выполнять этот негласный договор подрывает связность народа или нации и лояльность населения.

Мотивация населения на личные усилия по сохранению цивилизации может упасть почти до нуля (это наблюдалось в Риме периода упадка, в Византии, в Российской империи в 1917 году и в СССР в 1991 году). И сейчас мы видим, как жизнеспособность нынешней России снижалась в 90-е годы из-за падения мотивации.

Индикатором может служить отношение к службе в армии. Еще в 1988–1989 годы она была институтом, который пользовался очень высоким доверием граждан (70–80 %). Но уже в 1993 году от службы уклонилось 80 % юношей призывного возраста, укомплектованность армии и флота упала до 53 %. В осенний призыв 1994 года Сухопутные войска получили только 9 % необходимого числа призывников.

Подрыв легитимности государства в какой-то мере обязан продолжающейся психологической войне против России, но все же в большей мере утрата авторитета государством вызвана его дезертирством с многих его «постов», традиционно предписанных нормами цивилизации.

Вот вывод социологов в 2004 году: «В период 1993–1997 годов все параметры гражданской идентификации теряли силу вследствие отчуждения от государственных институтов и недоверия к властным структурам. В настоящее время высокий рейтинг Президента можно рассматривать как сугубо символический, поскольку доверие гаранту Конституции и законности не сопровождается уважительным отношением к государственным институтам власти: Думе, Правительству, органам правопорядка» [2].

Высока ли живучесть корабля с такой командой?

Государство отошло (еще не совсем, но уже слишком далеко) от выполнения своих служебных обязанностей в охране здоровья и образовании народа. Динамика показателей заболеваемости населения, включая новорожденных, детей и подростков, представляет собой страшную картину. Она такова, что удивляться надо именно стойкости населения, его долготерпенью как главному сегодня фактору жизнеспособности России.

Но это долготерпенье не может компенсировать утраты квалификации, которая необходима, чтобы нести ношу цивилизации. По данным Минобороны, до 25 % призывников из сельской местности России оказываются фактически неграмотными, а в 1997 году полностью неграмотным был каждый десятый призывник в Сибири. О том же говорит и уголовная статистика. По данным Отдела по предупреждению правонарушений среди несовершеннолетних МВД РФ, каждый третий правонарушитель школьного возраста в 1999 году не имел даже начального образования!

Вот удары реформы по жизнеспособности России. По совокупному «индексу человеческого развития», принятому ООН, СССР в 1970 году занимал 20-е место в мире. В 1995 году Россия (уже без республик Азии) находилась во второй сотне государств – в бедной части стран «третьего мира». Возникновение в начале XXI века значительного контингента подростков и юношей, лишенных школы, означает появление в России совершенно нового, неведомого нам социокультурного типа. Он уже не может вернуться к культуре общинного крестьянина, он заполняет цивилизацию трущоб, особую экстерриториальную цивилизацию капитализма, экзистенциально враждебную любой локальной цивилизации.

Теперь кратко выскажу гипотезу, которую подсказал последний эпизод кризиса («финансовый», которым нас «заразили»). Это обострение кризиса побудило поднять вопрос, на кого Россия может опереться в трудный период. Кто определяет нынче ее жизнеспособность? Какая общность станет локомотивом, который вытащит Россию из кризиса? На кого делает ставку государство? Оказывается, на средний класс. Он представляется ядром общества и социальной базой власти. В прессе даже заговорили, что средний класс завоевал социальную гегемонию и политическую власть.

Называть, как сделал В.Ю. Сурков, период 2000–2008 годов эпохой среднего класса – гротеск. «Гегемон» не только не определен внятными признаками, он воспринимается как явление преходящее и нежизнеспособное, артефакт смутного времени, заслуживающий легкого сострадания. Куда он может повести расколотое общество, кого он может сплотить для творческого усилия?

Чтобы оценить символический эффект образа этого среднего класса, представим себе, что в Москве открыт монумент, олицетворяющий этот образ. Каков может быть этот памятник? Монумент «Челноки»? Поставим его в один ряд с уже известными монументами, символизирующими советский культурный тип. Это фигура «Рабочий и колхозница», памятник «Воину-освободителю» в Трептов-парке. Такое сравнение для «среднего класса» убийственно, речь идет о несоизмеримых по потенциалу и консолидирующей силе социальных общностях.

В ходе обсуждения роли среднего класса телеведущий Владимир Соловьев подчеркнул, что это – «класс потребителей, а значит, именно он является двигателем всего, что происходит в стране». Класс потребителей! И на него возлагается миссия спасения страны.

Ясно, что сам классовый подход не отвечает типу угроз для России. Преодоление нашего кризиса возможно лишь в рамках цивилизационного проекта. Кто же автор и носитель такого проекта? Надклассовая и надэтническая абстрактная общность, которую Н.Я. Данилевский назвал « культурно-исторический тип » [3].

Данилевский предложил признаки для различения «локальных» цивилизаций, носителем главных черт которых и является культурно-исторический тип. Цивилизация представляется как воображаемый великан, « обобщенный индивид ». Данилевский видел в этом типе очень устойчивую, наследуемую из поколения в поколение сущность – народ, воплощенный в обобщенном индивиде. Он считал невозможной передачу главных принципов («смыслов») цивилизации одного культурно-исторического типа другому. Заимствование верхушечных структур культуры одной цивилизации от другой происходят, по выражению Данилевского, в форме трех видов – «колонизации», «прививки» и «удобрения».

Колонизация – механический перенос структуры с одной культурной почвы на другую («пересадка с одного места на другое посредством цивилизации»). Метафора прививки трактуется негативно – «прививка не приносит пользы тому, к чему прививается», дичок становится средством для черенка (как это было, по мнению Данилевского, в реформах Петра). «Удобрение» оценивается положительно – это «способ воздействия цивилизации на цивилизацию», действие которого схоже с «влиянием почвенного удобрения на растительный организм», или «влиянию улучшенного питания на организм животный». Но главное для нас в этой концепции заключается в том, что во всех случаях воздействие извне осуществляется через один и тот же культурно-исторический тип. Другого «великана» (хотя бы и маленького) в данный исторический период в конкретной цивилизации не существует.

Это представление об устойчивости культурно-исторических типов развил О. Шпенглер. В книге «Закат Европы» (т. 2, раздел «Исторические псевдоформозы») он дал метафорическую концепцию неудачных цивилизационных контактов России с Западом как «модернизации». О. Шпенглер применил термин «псевдоморфозы», взятый из минералогии.

Так называют явление вымывания кристаллов минерала, включенных в скальную породу, а затем заполнения этой пустой формы раствором другого минерала. Он кристаллизуется в «чужой» форме, так что его «внутренняя структура противоречит внешнему строению». Такими были, по мнению Шпенглера, реформы Петра Великого, которые загнали нарождающуюся русскую культуру в формы старой, развитой культуры Запада.

Шпенглер пишет: «Историческими псевдоморфозами я называю случаи, когда чужая древняя культура тяготеет над краем с такой силой, что культура юная, для которой край этот – ее родной, не в состоянии задышать полной грудью и не только что не доходит складывания чистых, собственных форм, но не достигает даже полного развития своего самосознания. Все, что поднимается из глубин этой ранней душевности, изливается в пустую форму чуждой жизни; отдавшись старческим трудам, чьи чувства костенеют, так что где им распрямиться во весь рост собственной созидательной мощи? Колоссальных размеров достигает лишь ненависть к явившейся издалека силе…

Псевдоморфоз у всех нас сегодня на виду: петровская Русь… Примитивный московский царизм – это единственная форма, которая впору русскости еще и сегодня, однако в Петербурге он был фальсифицирован в династическую форму Западной Европы… Народ, назначением которого было – в течение поколений жить вне истории, был искусственно принужден к неподлинной истории, дух которой для исконной русской сущности был просто-напросто непонятен. В лишенной городов стране с ее старинным крестьянством распространялись, как опухоли, города чужого стиля. Они были фальшивыми, неестественными, неправдоподобными до глубины своей сути» [4].