Его Величество бомж (СИ) - Элина Градова

нужен.

Ростом и фигурой в маму — невысокая и худая. Маму такой и помню, сколько бы лет не было, так и оставалась тонкой и стройной, как девчонка.

В общем, спасибо родителям, вроде ничего особенного, но наследством своим довольна. Эх, мне бы одёжки немного и свободного времени, я бы такой красоткой могла предстать! Ну да ладно, Костик передо мной тоже блеснул не в лучшие свои времена, уверена…

* * *

Я на работе. Как только приняла дела у предыдущей смены, забежав предварительно в буфет, с пакетом ватрушек отправляюсь к моему болящему. Как он там? Лапшу оставила к обеду, а сейчас, чаем напою со свежей выпечкой.

Опять не дожидаясь лифта, взмываю до третьего этажа, минуя всё ту же Антонину, с которой мы регулярно совпадаем в одну смену, бросаю ей торопливое,

— Привет! — и скорей в триста третью.

А там дедуся со своей шейкой бедра и неиссякаемым потоком жалоб, и ещё пара мужичков на вытяжке. Тянут любопытные шеи в мою сторону. Один из них на Костиной койке! А его нет!..

Глава 7

Неужели выгнали?! Где искать? Не зря душа не на месте была! Я — сволочь! Предала, бросила! Он не хотел отпускать! Как чувствовал!

Зубную щётку так не забыла с пастой взять! Лучше бы сама лишний раз проведала! Кому она нужна теперь?

Выхожу из палаты, как прибитая, судя по обеспокоенной Антонине, на моём лице жирным шрифтом написано горе. В душе-то точно написано, а лицедей из меня ни к чёрту.

— Эй, Танюшка, своего викинга ищешь?

— Ага, — отмахиваюсь, какая теперь разница!

— Так его пришлось… — сердце пропускает удар, — в триста тридцать девятую перевести, поближе к туалету, — ух, не выгнали!

— Зачем? — недоумеваю, а сама бы уже рванула по коридору, — что у него, недержание?

— Да упрямство у твоего Константина! Прям, царственная особа, можно подумать! — ворчит медсестра, а я так и не пойму,

— В, чём, дело-то?

— Так ноги же все перебинтованы, воспаление в разгаре! Куда ему вставать?! Дали судно, как у соседа, он ни в какую! Головой мотает и всё! Кривится, но встаёт и ползёт по стенке в уборную. От триста третьей далеко, пришлось выдать пачку бахил, чтобы на повязки надевал, и перевести поближе к туалету. Так ему и бахилы-то в натяг, хоть пакеты из супермаркета на ноги мотай! — я облегчённо выдыхаю, а Антонина продолжает, — Тань, ты бы поговорила с ним, чтобы в горшок ходил, пока ноги не подлечим!

Но я прекрасно понимаю, что это бесполезно, сразу вспоминается, как он с Никитичной за тряпку боролся, чтобы прикрыться, и решаю,

— Лучше, куплю пакетов в супермаркете, — уже на бегу в триста тридцать девятую!

Эта палата, насколько помню, самая последняя по коридору и самая маленькая всего на две койки. Тем лучше.

Замедляюсь перед закрытой дверью и, постучав тихонько, захожу.

Прямо перед собой на кровати вижу рыжего вихрастого подростка, судя по спелёнутой к туловищу руке, перелом ключицы, а слева от двери — мой таинственный знакомец. Взглядывает недоверчиво и даже вроде, немного отчуждённо, и я почему-то, робею.

— Привет! — весело откликается рыжик, принимая за ровесницу. Не удивил, многие, судя по виду, считают меня несовершеннолетней, — я — Лёха!

— А, я Таня, — отвечаю рыжему, а сама на него и не гляжу,

— Привет, Костя!

— Ааа, — продолжает выручать сосед, — значит, Костя! А то он молчит всё время, я даже не знал, как и обращаться!

А я прохожу в палату к Константину,

— Ну, как ты? — он, по-прежнему напряжён. Кладу пакет с выпечкой на тумбу у окна, щётку с пастой тут же и, нагибаясь, целую в щёку. Она уже подёрнулась трёхдневной щетиной и немного колется. А мне кажется, это Костя превратился в колючего обиженного ёжика.

— Ну, так я побежал? — зачем-то спрашивает Лёха, про которого я, честно говоря, уже позабыла и, лишь способна, промычать,

— Угу, — потому что после моего неловкого поцелуя, Костя съезжает на край кровати, спуская ноги вниз и, упирается носом прямо мне в плечо. Волей-неволей, тянусь к его волосам и провожу рукой по голове. Хочу подсесть рядышком на край, но он, не поняв моего движения, думает, что отстранившись, собираюсь уйти, и сгребает своими огромными ручищами так, что оказываюсь в плотном кольце, и продолжает горячо дышать в плечо.

— Прости! — шепчу, потому что голос сейчас лишний, да и осипла вдруг моментально, — я не дождалась тогда. Тебя на перевязку забрали, а мне на автобус надо было. Я далеко живу. А потом пожар у соседей, и работа. У меня ещё одна работа, — я всё бормочу и не могу остановиться. Мне почему-то становится очень важно, необходимо объясниться и оправдаться перед чужим человеком, который вдруг стал совсем не чужим, — я ещё не ухожу, ты не бойся!

Он всё это время, не больно, но очень крепко сжимает меня в своих медвежьих лапах и сопит в плечо, так что рукав уже мокрый, а я испытываю настоятельную необходимость взглянуть в его лицо, чтобы определить, он меня понимает или нет. И обхватив его большую голову, пробегаю ладонями по колючим щекам, а потом слегка приподнимаю подбородок. Взгляд!

Ни один мужчина не глядел на меня так! Впервые в жизни ощущаю себя красавицей, принцессой, богиней! Потому что в его одурманенных восторгом глазах читается такое счастье, что трудно передать словами! Не знаю, что он там понял, услышал из моих оправданий, но, похоже, прощена и похоже… сражена!

Сражена признанием самой себе! Плюхаюсь рядом с Костей на кровать, и молчу. Теперь мы оба не в силах говорить: он-то понятно, а мне тоже сказать больше нечего. Наверное, моя физиономия — отражение Костиной, такая же дурная улыбка, которую нельзя укротить или спрятать, губы сами расплываются.

Представляю наш глупый вид, когда Лёха, заглянув в дверь,

— Я, это!.. — тут же затворяет её, и оттуда доносится, — точно, лишний!

Несвоевременное Лёхино вмешательство, однако, возвращает меня в реальность,

— Как ты? — спохватываюсь и стараюсь разглядеть изменения,