Иван Андреевич Крылов - Иван Сергеев

«Мещанин добродетельный и честный крестьянин... для меня во сто раз драгоценнее дворянина, счисляющего в своем роде до 30 дворянских колен, но не имеющего никаких достоинств, кроме того счастья, что родился от благородных родителей, которые также, может быть, не более его принесли пользы своему отечеству, как только умножали число бесплодных ветвей своего родословного дерева».

Сановники, вельможи, придворные — постоянная мишень, в которую Крылов метал острые стрелы своей сатиры. С яростью обрушивался он на бездельников и праздных, бесполезных людей, утверждая, что «ничего не может быть гнуснее праздности; она часто бывает источником всех пороков и причиною величайших злодеяний» (письмо XXIX).

По настроению, стилю и характеру отдельных выражении некоторые письма «Почты духов» очень похожи на сочинения Радищева. Поэтому исследователи долгое время приписывали ему авторство этих писем. Но никаких доказательств участия Радищева в «Почте духов» нет. Сходство же мыслей вполне естественно: ведь Радищев, Крылов и еще ранее Новиков, выступая со своими произведениями, выражали отнюдь не только свои настроения, а убеждения народа и передовых людей тогдашнего общества.

Год издания «Почты духов» был грозным годом для коронованных властителей Европы. Во Франции бушевала буря революции. Грозные ее раскаты доносились до берегов Невы и Москва-реки. Известия из Парижа приводили Екатерину II в смятение. Тогдашние газеты с большим опозданием скупо и глухо сообщали об «ужасах» в столице Франции.

Екатерине II чудились бунты, восстания, заговоры. Сама она захватила трон путем тайного заговора; пламя, зажженное Пугачевым, еще не погасло на окраинах империи; крепостные снова были готовы поднять восстание. Екатерина боялась зачинщиков, заговорщиков, умников. О Новикове она уже говорила всердцах: «C'est un fanatique»[13]. Бурная деятельность «фанатика» тревожила императрицу. За Новиковым следили во все глаза. Храповицкий, занимавшийся делами культуры, пытался «подловить» Новикова на противозаконных действиях. Екатерина готова была подписать указ об его аресте, но не решалась, боясь возбудить против себя недовольство просвещенного общества. Немногие пользовались таким авторитетом, как всеми уважаемый книгоиздатель-просветитель Новиков.

Крылов вряд ли ее тревожил. «Почта духов» имела малое распространение. И все же издателям дали понять, что духам, гномам и сильфам следует изменить тон своих писаний. Друзья волшебника Маликульмулька стали сдержанней, обратили свое внимание на менее острые явления жизни: на модников и модниц, на иностранных мошенников и неучей. Время от времени духи отвешивали почтительные поклоны Екатерине II, ее мудрости, умению править народами, вести войны. Так, в сатирическом письме (ХLIХ) о театре, о Соймонове и Княжнине гном Зор пишет «об одной державе», в которой

Граждан уставы не жестоки,У них лишь связаны пороки,Неволи нет, хотя есть трон:У них есть царь, но есть закон.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .В счастливой этой сторонеСуды воюют с преступленьем,Но со страстьми и заблужденьемОдни писатели в войне.

Однако в следующем письме от сильфа Выспрепара автор как бы восстанавливал попранную истину. Выспрепар описывает встречу молодого государя, только что взошедшего на престол, со своими вельможами, собравшимися «для поздравления или, лучше сказать, для гнусного ласкательства». Сильф с возмущением рассказывает о раболепии вельмож, о неискренних стихотворцах, подносивших государю хвалебные оды и сравнивавших его с божеством, о пресмыкательстве придворных и т. д. И в то самое время, «когда вельможи разглагольствовали с государем и когда весь народ питался безумною утехою (ибо им возвещено было о возвращении златого века, которого никогда не бывало)... некто продирался сквозь толпу сего народа...»

Это был опасный, страшный, ужасный человек. Его не пускали к государю; Однако «насилие, делаемое многими против одного человека, произвело некоторый шум», и молодой государь приказал страже пропустить его.

И вот человек — это был бедняк-писатель — стоит перед владыкой и смело говорит ему, что «чрезмерная похвала, а притом и без всяких еще заслуг, повреждает доброту природных склонностей... ибо... те государи, кои наиболее в жизни их превозносимы были похвалами, не были от того лучшими», что молодой монарх не перестал еще быть человеком и что «если государи не любят истины, то и сама истина, с своей стороны, не более к ним благосклонна. Она их не ненавидит, но страшится...»

«Есть, однакож, такие примеры, — продолжал Крылов, ибо это он себя выводил в этом искателе истины, — что она и коронованных глав имела своими любимцами, и буде слава могла бы быть наследственною, то я мог бы назвать тебе некоторых из твоих предков, к которым она оказывала немалое уважение... Но заслуги предков никому -не придают знаменитости...»

Это постоянная и настойчивая мысль Крылова: человек славен не заслугами предков, а собственными трудами и достоинствами. Истина живет не во дворцах царей и вельмож, а в бедных хижинах мудрецов. Крылов понимал, что его писания задевали сильных мира, раздражали их, и это могло кончиться для него очень печально. Еще в XXXIV письме он откровенно признавался: «Государь имеет тысячи способов усмирять неугомонных мудрецов и в случае нужды сбывать их с рук».

За одну эту фразу молодого мудреца могли «сбыть с рук», как сбывали многих. Он знал и помнил совет Новикова не разлучаться с Осторожностью на скользком авторском пути, но не мог выполнить этого совета. Он еще не умел наступать на горло своему возмущению.

Летом 1790 года появилась книга безвестного автора. Называлась она «Путешествие из Петербурга в Москву». Одной из первых ее прочла Екатерина. Она не спала всю ночь. Безвестный автор призывал угнетенных подняться против угнетателей. Карандаш в руках Екатерины то и дело подчеркивал крамольные строчки. Первые тридцать страниц, были измараны пометками, восклицательными знаками, негодующими фразами. Императрице мерещились новые Пугачевы, дворянские заговоры, призраки виселиц, и тонкая серебряная полоска рассвета над взморьем казалась воспаленному воображению царицы острым лезвием только что изобретенной гильотины.

Утром грянула гроза. Несчастный цензор, давший разрешение выпустить книгу, валялся в ногах у царицы, вымаливая прощение за недосмотр. Он подписал разрешение, успокоенный безмятежным названием сочинения. Начался сыск. Книгу изъяли из продажи. Автора нашли. Это был Радищев. Заключенный в Петропавловскую крепость, он ожидал приговора.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});