Размышления о жизни и счастье - Юрий Зверев

Сначала мне захотелось показать записи приятелю, но совпадение реальности с предсказанным были так поразительны, что он не поверил бы мне. Казалось, записки были сделаны не до, а после событий.

В волнении я побежал к старому другу Степе.

— Ты помнишь наш разговор о том, что можно предсказать будущее человека по его интонациям, выражению глаз?

— Помню.

— Скажи, ты часто ошибаешься в прогнозах?

Степан посмотрел на меня с грустью.

— Если бы я ошибался, я был бы самым счастливым человеком. Увы, Юра, ошибок не бывает.

Я был сражен. Как же так? Значит, действительно возможно проникнуть в грядущее, предсказать судьбу. Но как? На чем это основано?

Мое материалистическое сознание вставало на дыбы, но факт был налицо — я сам угодил в десятку. Может быть, я нечаянно проник в тайну, которую Виталий и Степан давно знали?

— Как это возможно, Степа?

— Все просто, Юра. Ответ в социальной психологии. Ученые давно подсчитали, что наше поведение на 85–90 % зависит от социальных, то есть для человека внешних, условий. На долю индивидуальных проявлений остается ничтожно мало. Нам только кажется, что мы независимые индивидуальности. На самом деле человеком управляет общество, мы просто не можем противиться его диктату. Разве ты можешь вдруг не пойти на работу? Не сесть в автобус, если у тебя нет машины? Не пойти в магазин? На эту жесткую социальную сетку и накладывается наша индивидуальность, то есть наш характер. А он сквозит в интонациях, выражении лица, во взгляде и походке. Только наблюдай, и все станет ясно. Как будет вести себя человек в общих для всех обстоятельствах, разглядеть не трудно. Вот и вся тайна предсказаний.

— А случай? Разве не он определяет наши судьбы? Болезнь, встреча с тем или иным человеком, кирпич на голову, наконец?

— Да, случайность кое-что значит. Но линию поведения, даже искривленную случаем, корректируют все те же условия жизни.

В задумчивости вышел я от Степана. Значит, для внимательного человека все мы, как на ладони? Дома я рассказал обо всех этих странностях жене. Она ничуть не удивилась.

— Что же тут особенного? Я тоже в ребенке вижу всю его будущую жизнь. Мне понятно, кто будет добрым, а кто злым, кто начальником, а кто подчиненным, кто рыцарем, а кто хамом. В детях уже заложена вся его будущая жизнь. И чтобы увидеть ее, мне не нужна социальная психология.

— А что нужно?

— Не знаю. Вижу — и все. Я же женщина.

«Как же тебе трудно жить с таким даром», — подумал я.

Вскоре я и сам стал замечать, что кое-что в поведении людей могу предвидеть. Прежде я видел только поступки и не задумывался над их последствиями. Теперь меня стали интересовать именно последствия. Грубое слово, сказанное ребенку, зазвучало для меня камнем, которым вооружают родители малыша против себя же. Сигарета в крашеных губах говорила мне о несчастных и больных детях, рюмка водки в руках парня — о загубленной жизни и подзаборной смерти. Наверное, в моих опасениях было немало утрирования, доведения идеи до абсурда, но слишком часто я стал замечать, что беды людские начинаются с мелочей. Я загорелся желанием предостеречь хоть кого-то от грядущих несчастий, но вскоре заметил, что мои добрые советы часто принимаются в штыки. Люди не желали видеть страшное в сигарете или рюмке вина, не верили, что именно с каждым из них может случиться плохое. С кем-то — да, но не с ними. Собственная дочь сказала мне:

— Отец, ты не имеешь права говорить мне о будущем. Я хочу иметь право на свои ошибки.

— Но разве жизнь станет менее интересной, если этих ошибок будет меньше?

— Не знаю, но я не хочу слышать ни о чём плохом, что меня, возможно, ожидает.

Мало нашлось охотников вести разговор о жизни. Пока дело касалось других, люди соглашались, кивали, поддакивали. Но как только беседа касалась лично собеседника, между нами вставала стена. Одни сердились, другие мои слова не принимали всерьез. Кто-то защищал свою неповторимость, у кого-то в глазах вставал суеверный страх. Находились и те, что соглашались со мной, но требовали конкретных рецептов, способных защитить их от будущих бед. Словом, разговора не получалось. Особенно нетерпимыми оказывались те, кто боялся касаться своего прошлого. За них было особенно горько. Я понимал, что жизнь заставляет людей хитрить, лгать, пресмыкаться. Человек не виноват, часто он вынужден на это идти ради ребенка, но еще чаще — ради дешевых удовольствий или ничтожной выгоды. А совесть протестует, скребет. Тогда человек прячет ее как можно глубже и грузит сверху все новые и новые подлости. Попробуй, тронь за живое подобную личность! Тут же в лютые враги попадешь.

Общий язык я находил лишь с теми, кому нечего было прятать: со Степаном, с женой или со случайным спутником в поезде.

Постепенно охота читать мораль отпала, но наблюдательность осталась.

Однажды в поликлинику, где я работал, пришел молодой парень. В то время я занимался пародонтозом, заболеванием, которым чаще страдают пожилые. Саша попал в мое кресло. Во время лечения я говорил не столько о его зубах, сколько о жизни. Это его удивило, и он через несколько дней встретил меня после работы, чтобы задать некоторые вопросы. Потом он стал приходить чаще, и я видел, что он ценит мое мнение. Но осенью его взяли в армию, и два года я его не видел. Писем он почему-то не писал, но в день возвращения пришел ко мне в поликлинику. Это меня тронуло. Саша, как и прежде, стал приходить с волнующими его вопросами, а я, как мог, отвечал ему. Однажды он попросил меня «предсказать» его будущую жизнь. К тому времени я уже как-то представлял его характер и, чтобы защитить его от возможных ошибок, нарисовал ему совсем нерадостные перспективы. Я сказал, что он, вероятно, женится на женщине намного старше себя, возможно, с ребенком и уж точно с квартирой, что жить они будут без любви, что жена будет его содержать, и эта волынка будет тянуться годами. Саша, конечно, возмутился, сказал, что никогда с ним такого не случится. Я был только рад его протесту.

Прошло около двух лет, Саша женился. И что же?

Женился на кассирше универмага, женщине на двенадцать лет старше себя, с ребенком. О любви там не было и речи, но Саше надо было одеться, в чем она ему активно помогала. Опытная кассирша была неплохим психологом, чувствовала, кто из покупателей не станет пересчитывать сдачу. Помогали и торговые связи. Вскоре Саша имел три костюма, несколько пар обуви и полный «джентльменский» набор мелочей.

К тому времени в доме были уже постоянные скандалы. Ни уважения к жене, ни любви к ребенку Саша не испытывал. Гаденькая задача Саши была выполнена, и в ссорах супруги не раз кричали об этом. Кричали, но не разводились. Эта тоскливая семья скрипит уже двадцать лет.

Саша старается не вспоминать мой прогноз, а я не знаю, как мне удалось угадать его жизнь столь точно.

Подобные примеры стали повторяться. Я уже не рисковал предупреждать людей, прогнозировал про себя и наблюдал. Постепенно это вошло в привычку.

Особенно отчетливо природа записывает судьбу на лицах молодых и стариков. От этого ощущения бывает даже тоскливо и стыдно, словно я являюсь невольным свидетелем чужих интимностей.

Жить мне стало совсем не просто. Понимаю, что все счастливыми быть не могут — ни бытовые противоречия, ни кровавые драки на земле никогда не кончатся. Но как же жалко маленького, слепого человека! Как хочется ему помочь обрести счастье. Что же в этом неэтичного? Разве только одно — кажущаяся нескромность подобного желания.

Но разве мы не желаем счастья своим близким? Разве мировая литература не занимается тем же самым? Разве не пытается она объяснить человеку причины его несчастий?

Правда, от этого мало толку. Ни Шекспир, ни Толстой не сделали ни одного человека счастливым. Поманивший пальцем парень или улыбнувшаяся девушка посильнее любого Шекспира. Тут начинается свой театр — трагикомедия реальной жизни. В нем смех и слезы, ревность и примирения, боль и кровь — все смешано воедино. В безумной мешанине жизни советы со стороны — лишь помеха, от них отмахиваются. В постели читать Шекспира неинтересно, там лучше испытывать его страсти. А разбираться будем потом, когда придет старость. Если, конечно, хватит сил и ума. А если и не разберемся — ну что ж? Пошумели, покуролесили. Работали, делали детей, растили внуков… Были ли счастливы? Кому как повезло.

Увы, предсказание судьбы другим не избавляет от ошибок в собственной жизни. Главное, как к ним относиться. Именно в отношении заключено все: интерес к жизни или его отсутствие, радость или горе, счастье или несчастье.

И мне кажется, что предсказывать судьбу ничуть не безнравственнее, чем варить обед, пилить дрова или лечить людей.

А вдруг это все же кому-нибудь поможет?

4 мая 1992 г.

О медицине