Пепел острога - Сергей Самаров

Здесь тропа сотни, обогнув сопку, лысую и каменистую по вершине, но густо поросшую мелким лесом по склонам, уже круто поворачивала вдоль извилистого русла, местами подходя прямо к берегу и извиваясь, как велит то делать река, и вливалась вскоре в дорогу. А по дороге можно было бы гнать лосей и лошадей быстрее, не опасаясь сломать лбом выставленную поперек тропы ветку дерева, не пригибаясь без конца и не лавируя между самими деревьями. Но сдерживали быстрое движение упряжные лоси, что тащили три волокуши с годовой данью, собранной с сирнан. Дорогие меха, тюками притороченные на волокушах, не бросишь без пригляда, хотя опасаться здесь вроде бы и некого, тем не менее, порядок Овсень любил и предпочитал его блюсти даже в мелочах, чтобы не заиметь привычку к частому расслаблению и нерадивому к службе отношению. Приходилось и верховых животных сдерживать.

Дымом между тем пахло все сильнее.

– Подогнать бы еще чуток… – вроде бы не к сотнику обращаясь, а сам с собой разговаривая, сказал Велемир. – Дым какой-то недобрый…

Не его, конечно, дело сотнику советы давать. Но Овсень хорошо услышал парня, понял, осмотрелся и сделал знак двум легким лошадным воям.

– Ну-ка… Пролетите-ка, соколы, вперед. Посмотрите, стало быть, и к нам для спокоя мигом…

Тех повторно посылать не надо было. Дома обоих семьи ждут, и есть, о ком беспокоиться. С места в крутой карьер коней послали, и только взбитую густую пыль за хвостами оставили. Лось все же с лошадью в быстроте не сравнится, хотя не в пример выносливей и неприхотливее, да и зимой на снегу со своими копытами пройдет там, где лошадь на брюхо сядет. А уж в бою, в плотной человеческой сече, лось куда как лучше лошади. И всадника держит выше, позволяя удары сверху наносить, и сам бьет и копытами, и рогами пострашнее любого меча[33]. Но вот, когда маневренность и стремительность требуются, лошадь все-таки сподручнее. Она быстрее и в нужное место доставит, и не даст врагу уйти, но тебе самому уйти, если потребуется, поможет. А уж в быстрой разведке, когда потребность такая есть, лошадь заменить некем. Потому сотня и состояла не только из лосиных всадников, но и из лошадных, чтобы вои и то и другое способны были делать и друг друга, по необходимости, поддержать могли.

Дымными стали казаться и до того легкие облачка, что в небе тянулись. И не с полуночи тянулись, откуда могут дожди принести долгожданные, а, наоборот, с полудня, обещая продолжение утомительного и губительного зноя. Торговые гости, проехавшие недавно из корневых земель русов в глубину Бьярмии за серебром, говорили, что дома такого зноя нет, хотя дождей тоже маловато. А здесь, словно перевернулось все в природе, где холоднее и дождливее должно быть, засушь выдалась, которой конца не предвидится. И гарь в воздухе висит, шершавым камнем-валуном в горло лезет…

Только вот от чего эта гарь? Может, просто лес на берегу полыхнул или камышом где-то пламя полакомиться решило? Такое тоже случается, и потому раньше времени рвать себе сердце надобности нет…

* * *

Не успели посыльные вернуться, когда неподалеку дружно протрещали на дереве две перуновы птицы[34], и Велемир, едущий первым, своего лося Верена, вдруг забеспокоившегося, резко придержал и выровнял, остановив поперек тропы. А сам тут же привычным легким движением длинный лук из налучья выхватил и сразу таким же привычным движением стрелу на тетиву наложил.

И не ухватишь взглядом момента, когда стрела была из тула[35] выхвачена. Но стрелец на то и стрелец, чтобы быстро и ловко со своим делом справляться. А уж про точность его стрельбы можно сказки сказывать. Хотя торопиться со стрельбой никому не рекомендовалось.

– Что ты? – поравнялся с десятником Овсень.

– Волк… – сказал десятник и лук на вытянутую руку поднял – то ли инстинкт охотницкий в нем взыграл, то ли просто сказалась человеческая привычка убивать опасного лесного хищника при всяком удобном случае, чтобы не доставил он в будущем бед. – В кустах… Сейчас вынырнет…

Овсень всмотрелся в кусты.

– Обожди-ка… – со спины сказал десятник сотни Живан, человек в лесной жизни опытный и следопыт непревзойденный. – Во-первых, это не волк, а волчица молодая… Взрослая сейчас, по сезону, только-только кормить волчат молоком должна закончить, соски еще видно было бы… А это молодая, не щенная… А во-вторых, что волчице так себя вести, скажи-ка на милость… Не крадучись идем… Волки настоящие уже убежали бы и не полезли бы под твою стрелу. Не стреляй пока. Это, не иначе, волкодлак[36]. Весть она нам какую-никакую принесла…

Живан выехал вперед, к кустам, туда, где мелькала облезлая слегка рыжеватая шкура крупного зверя. Но волчица не убегала, только суетливо в одну и в другую сторону перебежала и села на пригорке так, что острые уши ее над чахлыми кустами торчали.

– Чего ты хочешь, дикость человечия? – спросил десятник, обращаясь к ней сразу, как к волкодлаку. – С чем-то, никак, пожаловала?

Волчица снова пробежала в одну, потом в обратную сторону, явно показывая, что она к человеческой речи неравнодушна и, возможно, понимает слова. И коротко тихонько подвыла, как заскулила. Лоси и кони под всадниками сотни сразу заволновались, тревожно захрапели и погнать готовы были, если бы не сдерживали их крепкие руки. Волчий вой ни одно животное равнодушным не оставит. Даже такой короткий намек на вой.

– Видите, – сказал Живан. – Она даже знает, как лоси с лошадьми на ее вой себя поведут. И потому только коротенько так… А могла бы во всю глотку… Значит, чего-то хочет… Говорит, предупреждает нас. Ну, серая… Говори, говори… Случилось что-то?

– Она просто к людям тянется, если, случаем, волкодлачкой навсегда осталась, – сказал Овсень. – Не привыкла еще к этой шкуре и потому тоскует. Трудно ей без людей и среди волков трудно будет, потому что разум человечий в ней остался. Такое порой, Всеведа сказывала, случается… Бедная…

– И так может стать… – согласился Живан. – Не знаем мы, кто она была, зачем в звериный вид пошла, потому трогать не надо… Убери лук, десятник… Может статься, что стрела тебе сегодня еще сгодится… Так я после этой встречи чувствую…

А волкодлачка чуть вперед подалась и лапой махнула, словно что-то показала.

– Вот… Общается… Беда где-то? – продолжил разговор Живан.

Волкодлачка опять лапой махнула.

– Жалко, речь ты человеческую потеряла, а я волчью не приобрел еще… Не могу тебя понять, говоришь ты или просишь… Извини, торопимся мы… Приходи позже… Если с добром придешь, с добром приму, пообщаемся… Я домой тебя пущу, покормлю…

Волкодлачка голову печально опустила и яркий язык высунула, словно расстроилась, что не понимают ее люди. Десятник повернул коня, но с места не тронулся, ожидая, что волчица еще что-то попытается ему сообщить.

Велемир посмотрел на сотника, на десятника Живана и лук со стрелой убрал. Сотня сразу же двинулась дальше, и только Живан еще некоторое время так и стоял против кустов, но потом и он, не желая в одиночестве против волкодлачки оставаться – все-таки жутковато это было, – развернул коня и упругим усилием догнал последних. Что ни говори, а оборотень есть оборотень, и неведомо никому, что у него на уме.

– А как, скажи-ка, Овсень, волкодлаком насовсем стать-быть можно? – придерживая лося, спросил стрелецкий десятник, зная, что сотник, как и сотенный десятник Живан, знаток всяких житейских премудростей. А уж умение общаться с оборотнями или с нелюдью молодой десятник считал премудростью именно житейской и во многом необходимой каждому, чтобы не попасть при случае впросак. Если оборотня еще можно назвать редкостью, хотя и не слишком уж неведомой, то нелюди вокруг человеческих селений и внутри них невесть сколько водилось, и не вся безобидная да добрая, как домовушки. И общаться с нею следует уметь каждому. Без этого не прожить…

– Просто… – кашлянув в кулак от запаха дыма, от которого уже в горле сильно першило, ответил Овсень. – Как волкодлаком становятся? Слышал?

– Не слышал… Заговором каким-то?

– Просто, – повторил сотник, – если со знанием… Находят в лесу гладкий пень, втыкают в него с заговором нож, потом через пень кувыркаются, и все… Чтобы в человеческий облик вернуться, надо волку снова заговор мыслями прочитать и назад перекувыркнуться. Но вот беда какая, если кто до этого нож из пня вытащит, значит, все… Заговорное тело разорвано, волкодлак так и останется волком с человеческим умом[37]… И всю жизнь будет между волками и людьми болтаться, ни там ни сям не принимаемый. Оттого в тоску-отчаяние впадает и опасным становится.

– А кто ж нож-то тот вытащит?.. Зачем?.. – спросил Велемир.

– Кто по злобе, кто по добру… Кто знает, зачем человек этот волкодлаком становился… Случается, что со злобы, чтобы досадить кому-то… А человеку не нравится, что ему досаждают… Вот нож и вытаскивает… Потом, нелюдь всякая любит такие штуки устраивать. Нелюдь лесная вообще любит ножи воровать… Домашним ножи без надобности, а лесным кстати… Им все, что блестит, нравится, как сорокам… Потому и любят. Особенно лешаки… Уснешь в лесу, запросто без ножа проснешься… Всякое быть может… И со мной смолоду раз бывало… На берегу уснул, а водяной нож украл. Потом, позже уже, лешак пытался. Так я ему лапу липкую начисто отрубил…