Раав. Непостыженная - Франсин Риверс

— Она просила тебя об этом?

— Нет, но…

Глаза Халева вспыхнули.

— Тогда позволь мне спросить тебя вот о чем: где же твоя вера, Салмон? Если Господь действительно хочет спасти эту женщину, Он сделает это.

Салмон снова начал что-то говорить, но замолчал, когда взглянул в глаза Халева. Он уже достаточно сказал. Морщины, избороздившие лицо старца, свидетельствовали о мудрости, приобретенной с годами страданий. Грехи других людей, включая грехи родителей Салмона, стали причиной такой сердечной боли Халева, какой Салмон и представить не мог. Прошло уже почти сорок лет с того момента, как Бог обещал Халеву и Иисусу, что они будут единственными из своего поколения, кто войдет в землю обетованную. Двое из всего поколения. И все потому, что остальные отказались верить в силу Бога.

— Я верю, что Господь защитит ее, — сказал Салмон, опустив голову. — Да простит мне Господь мое неверие.

— Когда-то я тоже был молодым и горячим, — уже спокойнее сказал Халев. — Ты должен научиться терпению. Бог не нуждается в нашей помощи.

Салмон поднял голову и улыбнулся.

— Когда ты увидишь Раав, ты поймешь, что я в ней нашел.

— Если я увижу Раав, я пойму, что по воле Божьей, а не благодаря твоим усилиям ее жизнь была спасена, — он встал. — Уже очень поздно, и мы оба нуждаемся в отдыхе. Завтра предстоит много дел. Нужно все подготовить для осады.

Салмон встал вместе с ним, но не отошел от костра. Он хотел, чтобы Халев благословил его решение взять Раав в жены.

— Так ты не будешь возражать, если я введу Раав в свой шатер?

Халев грустно посмотрел на него.

— Было бы разумным подождать и увидеть, какое решение примет она.

— Она уже приняла решение.

— Неужели? Если Бог спасет Раав из Иерихона, то право распоряжаться своей жизнью Бог предоставит ей, — на его губах появилась легкая улыбка. — И если она действительно так мудра, как ты говоришь, она предпочтет мужчину постарше.

Салмон рассмеялся, и напряжение спало. Может быть, Халев просто испытывал его?

— Ты сказал, что она принадлежит мне по праву завоевателя.

Халев рассмеялся вместе с ним.

— И то правда, но у столь отважной женщины обязательно будет свое мнение, — он положил руку на плечо Салмона и снова заговорил серьезно. — Когда закончится битва, Иисус будет решать ее дальнейшую судьбу. Она подвергнется испытанию, — Халев отпустил плечо юноши — И если она действительно такова, как ты говоришь, то тебе нет нужды переживать.

Но Салмон не был удовлетворен. Он хотел бы услышать прямой ответ, а вместо этого ему придется ждать.

Сможет ли Раав доказать, что она действительно такая женщина, какой он представил ее Халеву? Если нет, то, вне всякого сомнения, ему придется доказывать, что она не причинит неприятности израильтянам.

Глава четвертая

Раав высыпала зерно в большой глиняный сосуд, который принес ей сын Мицраима. Еще две корзины, и кувшин будет полон. В других трех больших кувшинах была вода. Две корзины были заполнены финиками, и две — изюмом. Последние несколько дней ее мать, сестры и невестки приносили бобы, чечевицу, лук, чеснок и лук-порей. Дом начал напоминать торговую палатку на рынке, наполненную продовольствием. Но хватит ли этого, если осада продлится дольше недели? Она вновь осмотрела запасы, мысленно составляя список того, что у нее было, и того, что еще было необходимо принести, только бы ее семья ни в чем не нуждалась до тех пор, пока израильтяне не пробьются в город и не спасут их. Времени оставалось немного, с каждым днем ее волнение усиливалось.

Иовав и Мицраим приходили к ней каждый вечер после работы на укреплениях. Пока она подавала еду, они рассказывали все, что слышали. Каждая кроха информации, которую она собирала, могла пригодиться позже. Но самым важным было утвердить отца и братьев в их вере в силу Бога Израиля, чтобы они не возлагали надежд на планы царя.

— Царь уверен в том, что город захватить невозможно, — сказал Мицраим в один из вечеров. — Израильтянам никогда не приходилось сталкиваться с такой крепостью, как наша.

Иовав оторвал кусок хлеба и обмакнул его в чечевичную похлебку, приготовленную Раав.

— Они могут и не дойти до стен. Царь заготовил тысячи стрел. Целая армия будет стоять на укреплениях, в готовности застрелить всякого, кто дерзнет приблизиться.

— Не обманывай сам себя, брат, — Раав долила ему вина. — Не доверяй свое спасение этому человеку. Не забывай, что я знаю его гораздо лучше. Более того, ни он, ни вся его армия со всем вооружением ничего не смогут поделать, когда израильтяне пойдут против нас. С ними идет Бог. Ты должен поступить так, как я говорю тебе. Бросай все и беги сюда, как только израильтяне вступят на западный берег Иордана.

— Только как они доберутся до западного берега?

— Я не знаю! — Раав отставила кувшин и уперла руки в бока. — Может быть, они построят плоты. Может быть, переплывут. Может быть, перейдут!

Мицраим рассмеялся.

— Может быть, их перенесут орлы. Или даже лучше — может быть, у них появятся крылья, и они перелетят!

— Как ты можешь смеяться? — Раав отвесила ему подзатыльник. — Если Бог разделил Чермное море, думаешь, эта река сможет остановить Его? Он может иссушить ее Своим дыханием! Единственное безопасное место вне лагеря израильтян — это дом, где ты сейчас находишься.

Она взяла кувшин и посмотрела на братьев взглядом, полным отчаяния. Почему они не видят положения Иерихона и его народа так же ясно, как видит она?

— Сюда идет Бог! И вам лучше быть готовыми к Его приходу!

Раав отодвинула табурет и встала. Осмотрела стоящие в комнате большие кувшины, несколько циновок, сложенных в углу, стопку одеял на кровати.

— Что еще нам может понадобиться?

Она крепко зажмурилась, пытаясь унять дрожь.

— Терпение.

Даже если израильтяне переходят реку в это самое мгновение, она готова.

* * *

Пока лагерь израильтян еще располагался в Ситтиме, манна продолжала падать с небес, но каждое утро ее становилось все меньше, и теперь с восходом солнца появлялся лишь тоненький слой.

Салмон встал на колени вместе с тысячами мужчин, женщин и детей, собиравших свою пищу на этот день. Он сделал лепешку из подобных кориандру хлопьев манны и положил в походную печь, вынесенную его родителями из Египта. Теперь Салмон часто думал о своих родителях. Он молился о том, чтобы не повторить их ошибок; о том, чтобы его вера была твердой; о том, чтобы не ослабеть в предстоящей битве с врагом. Он хотел быть не просто мужчиной, но мужем Божьим.

Вдыхая чудесный сладкий аромат лепешки из манны, шипящей в оливковом масле, он взял заостренную раздвоенную палочку и осторожно перевернул лепешку. Его желудок сжимался от голода. Когда лепешка пропеклась, он скатал ее и сел поудобнее, чтобы съесть медленно, наслаждаясь ее сладостью. Скоро манна совсем исчезнет, потому что люди перестанут в ней нуждаться, ведь они войдут в Ханаан — страну молока и меда. Там были большие стада коров и овец, дававших молоко, было много фруктовых садов, виноградников, полей пшеницы и овощей. Пища, о которой его поколение знало лишь понаслышке. Господь обещал, что они получат сады и виноградники, которые не сажали, соберут урожай пшеницы, бобов и чечевицы, который выращивал другой народ, и будут пасти стада, оставшиеся после бегущих от них врагов Бога. И тем не менее Салмон был полон печали.

Он не знал вкуса чего-нибудь, кроме манны. Первый раз он попробовал что-то другое, когда они с Ефремом отдыхали на берегу ручья в Ханаане, где поймали и поджарили рыбу. И несмотря на то что еда была вкуснейшей, она не могла сравниться с тем, что давал им Бог, с тем, что Он вскоре заберет.

Салмон с благоговением держал небесный хлеб. Всю свою жизнь он воспринимал его как нечто само собой разумеющееся, теперь же он понял, как драгоценен был этот хлеб. Он ел его со слезами на глазах, ведь он знал, что получил эту пишу из рук Самого Бога. Это был дар, дававший ему жизнь. Может ли что-нибудь еще быть столь же сладким? Может ли что-нибудь еще быть столь же питательным?

Скоро народ перестанет скитаться по пустыне, и в землю обетованную вступит сильный и верный Божий народ. Израильтяне лишатся манны, как выросшие дети лишаются материнского молока. Вместе с другими он будет пахать и сеять, пасти стада и собирать урожай. Они будут рожать детей, строить дома и города.

— О, Боже, сохрани в нас силу веры! — молился он. — Не дай нам вновь стать хныкающими младенцами! Не дай нам возгордиться победами, которые Ты дашь нам. Грехи отцов наших всегда будут перед нами. Если бы только можно было стереть их раз и навсегда, чтобы мы могли предстать пред Тобою чистыми, как Адам и Ева, когда Ты создал их.