Доказательство человека. Роман в новеллах - Арсений Михайлович Гончуков

карманы. Хотя так делать инструкция запрещала.

Инструкция. Всю жизнь инструкция. Но разве можно держать на виду такие жуткие ручищи, думал Кирилл Леонидович. Тем более сегодня, в День События.

* * *

Выбежал из лифта и полетел вниз по лестнице, громко щелкая подошвами шлепанцев, высыпался на улицу – и чуть не на дорогу под машины.

– Гриша! Гриша, стой! Да ты что творишь?! – кричал сверху отец.

Выскочил вслед за сыном, отпрянул от грохота и увидел – Гриша стоит на бордюре, свесив пятки, спиной к дороге, смотрит, живо и весело улыбается, мол, папк, прости! Евгений Степанович невольно улыбнулся, но тут же вернул строгость.

– Ну вот что ты делаешь, бандит?! Отойди, колонна прет! – пытался перекричать он многоголосый вой военных машин. – Или думаешь, они по сторонам смотрят? Переедут и не заметят!

Сын подбежал к отцу, одной рукой схватил ладонь, другой взялся за большой палец – ручка у девятилетнего Гриши маленькая, теплая, ласковая. Вдруг веселость с ребенка слетела, он испугался и даже побледнел. Отец присмотрелся к колонне – в чем дело?

Его, второго комиссара, генерал-полковника сухопутных войск Евгения Борисоглебского, заметили – офицеры и солдаты дружно, десятками высовывались из машин, приветствовали, брали под козырек, показывали на него друг другу… Борисоглебский обладал статью: высокий, стройный, длинноногий, как старый лось, плюс вытянутое лицо с выпяченной нижней губой, которая портила идеально мужественный образ, зато придавала ему надменности.

Колонна шла на парад через жилой район. С подвывающим гулом, похожим на работу гигантского пылесоса, на антигравитационных двигателях тянулся бесконечный строй боевых машин всех мастей. Вытекая из-за поворота, закрытого соседней высоткой, через улицу, где жил Борисоглебский, колонна уходила в бесконечную даль центрального шоссе. Впереди – только что прошедшие, похожие на гигантских клопов из бронированной стали, малые машины пехоты. За ними тяжелые танки, могучие DRD-5. А из-за поворота уже выворачивала артиллерия: сначала шли артсамоходки, затем установки запуска дронов-камикадзе, а за ними, Борисоглебский знал это наверняка, вот-вот появятся жутковатые приземистые гаубицы трехсотого калибра, больше похожие на воротнички рубашек без шей, стреляющие, как образно выражались солдаты, «матушкой-пустотой», – во всяком случае, именно она оставалась на месте пораженного противника и его укреплений.

Генерал нахмурился и поймал себя на мысли, что еще немного – и начнет вспоминать… К черту! Не сегодня! Праздник! Он посмотрел на застывшего сына и легонько дернул его за руку – тот сразу ожил, засветился мамиными глазами под темными ресницами.

– А? Идем? – спросил Гриша.

– Идем? Ой, нет, нет! Сегодня мы не прорвемся… – сказал Борисоглебский и махнул рукой кому-то сзади. Гриша обернулся. На выезде из гаража сбоку от дома их ждал длинный бронированный «мерседес» на низкой, почти незаметной гравиподушке.

– Дима! Дима приехал! – Гриша со всех ног бросился к машине.

Евгений Степанович пошел за ним. Глядя вслед и думая, какой нежный и хрупкий Гришка, единственный его сын, – ножки совсем как веревочки, ручки – обрывки ниточек, а на затылке закрутился и торчит черный непокорный вихор – пора стричь.

Но завтра. Сегодня ничего не работает.

Посмотрел на часы. 9:43. Семнадцать минут до начала торжеств по случаю 120-й годовщины Дня События.

На широком заднем сиденье Гришка расселся как на троне. Постукивал по низу сиденья пятками, и они весело отскакивали. Через толстое зеленоватое бронестекло наблюдал шествие военной техники – того же цвета, отчего складывалось ощущение, что за окном зеленое болото, по которому плывут чудовища.

Гриша вздрогнул – отец громко смеялся.

– А-ха-ха, то есть вот как сейчас заговорили, да?! – грохотал он басом. – Вот оно что! Неважно им, понимаешь! А-ха-ха! Ну ты сказал, Дим! Ну нет, не бывать тому!

– Да я что? Это ведь не я! – оправдывался водитель. – Говорят! В личных разговорах, в соцсетях…

– То есть… – генерал сверкал глазами. – Так и говорят, что День События потерял свою актуальность, что его не нужно отмечать? Вот прямо так?!

– Ну так… да, Евгений Степанович… Так и говорят, да не первый год уже…

– Ох! Да ведь никто никого не принуждает! Парад, салют – это дань традиции, это знаковая дата, важная исторически и психологически…

Тут Борисоглебский резко обернулся назад, его глаза округлились, блеснула влагой нижняя губа, он смотрел на Гришу, который тоже уставился на отца.

– Ведь что такое День События? Ну? Гриш! Даже дети это знают… Ну, что? Исторически, так сказать… А?

Водитель посмотрел на Гришу в зеркало заднего вида.

– Знаю! Знаю я, конечно! – голос генеральского сына зазвенел колокольчиками. – Впервые в мире… сто… сто…

– Сто-о… два… дцать… – подсказал отец.

– …ле-ет на-зад… – заулыбался Гриша и быстро закончил заученную фразу: – Созданный Советами России первый в мире искусственный интеллект впервые в истории начал самостоятельно мыслить…

– И-и-и… чувствовать! – добавил отец, подняв палец вверх. – Потому что самостоятельность мышления автоматически влечет за собой способность эмоционального переживания… Так? Так ведь пишут в книжках, а, сын?

Тот радостно кивнул.

– Ну! – генерал вернулся к Диме, и Гриша увидел его профиль – губа выглядела как трамплин для побега с лица. – И что в этом плохого? В этой дате, в этом Событии…

– Нет, нет, Евгений Степанович, ничего плохого! Просто… – затараторил напуганный разошедшимся генералом Дима, которому явно не хотелось ссориться с начальником. – Ведь просто… Все предпринятые меры… и законы, которые…

– А-а-а! Так вот ты про что! – Борисоглебский прищурил глаза и скосил их на Гришу, отчего выражение его лица стало лисьим. – И что с того, что мы взяли под контроль все сети? И заблокировали выход и в локальную, и во всемирную, тем более… Так и надо! В первую очередь! Сразу! В ту же секунду! А как? А вы что думали?! Вы же должны соображать, ребят… И главное, пишут, что государство перекрыло, ограничило… Да не сходите вы с ума!

– Да я… нет… Я-то как раз… – лепетал Дима. – Просто сказал, что пишут… Никто не отрицает значения, но чтобы вот торжества…

– Пишут! Да мало ли чего пишут! – уже кричал, сам того не замечая, генерал. – Просто начали забывать, что осознавший самое себя искусственный интеллект – не человек! Нет! Он – оружие! Страшное! Неконтролируемое! Это, это… самая опасная штуковина за всю историю человечества… Угрожающая нам неминуемой экспансией! – Глаза Борисоглебского вылезли из орбит, пальцем он тыкал и оставлял вмятины в обшивке салона. – Неужели кому-то это может быть непонятно? А?!

Отец снова обернулся на Гришу, который сидел, опустив голову и разглядывая свои шлепки, и наконец сел прямо и уставился на дорогу.

– Да. Конечно. Заблокировали. Отделили… Сразу. Изолировали от баз данных и модулей управления… Ведь там другие сетки ИИ, они начали общаться между