Антология современной французской драматургии - Жак Одиберти

САМОДЕРЖЕЦ. Петухи… Козлы…

Очень длинная суставчатая рука подносит близко к глазам Капитана лист пергамента. Тот читает. Рука втягивается обратно.

КАПИТАН. Конь католический испрашивает чести быть принятым сотоварищем самодержцем.

САМОДЕРЖЕЦ. Конь? Вы хотите сказать — всадник?

КАПИТАН. В записке представляющего сказано о коне.

САМОДЕРЖЕЦ. Жизнь, стало быть, поворачивается другим боком на своем ложе. Черт возьми! Мы как язычники. (Капитану.) Задержите этого коня в передней. (Остальным.) Быстро… Официальные одежды… Нагрудную позолоту… И конические митры…

Все облачаются в негнущиеся византийские одежды с православными крестами.

(Неребис.) А ты прикрой-ка грудь.

НЕРЕБИС. Католические лошади не любят дыньки?

САМОДЕРЖЕЦ. Напротив. Они все время их хотят.

НЕРЕБИС. А если так, зачем их прятать?

САМОДЕРЖЕЦ. Не создавай проблем.

ВРАЧ. У них фобия на плоть.

ПАЛЕОГРАФ. Фобия безумная.

ВРАЧ. И, ни слова не говоря, они набрасываются.

ПАЛЕОГРАФ. Набрасываются на плоть как звери, чтобы укусить и заняться любовью.

НЕРЕБИС. У него есть намордник, я надеюсь.

САМОДЕРЖЕЦ(повисая на занавесях). Тяните все, друзья! Раз! Два! Раз! Два! (Набрасывает одну из занавесей на Классикоса.) Ты, золотинка, заворачиваешься. И засыпаешь. (Остальным.) Договоримся так. Он старшина детского хора, утомленный обращением с кадилом. (Набрасывает другую занавесь на Неребис.) Ты… На твоем теле ткань пускай струится строго. Подыши чистым воздухом. И помни — тебя ждет обитель.

НЕРЕБИС. Как — обитель? Никогда! Я слишком обожаю плавать, бегать, забавляться.

САМОДЕРЖЕЦ. Тебя ждет обитель. Ну, или как будто. Этот конь-католик будет орать похуже, чем осел, если унюхает наш скептицизм. Сейчас не время. Мы имеем дело с одержимыми. Вся западная конюшня на нас катится. Ведь Византия, к сожалению, простирается между с одного боку Туренью, Лотарингией, Аквитанией, а с другого — Гробом.

ВРАЧ. Пусть же боги, если существуют, защитят наши сокровища!

САМОДЕРЖЕЦ(Неребис). Глаза пониже.

НЕРЕБИС. Если я глаза пониже, то рискую рассмотреть, чего мне видеть не надо.

САМОДЕРЖЕЦ. Тогда повыше. Смотри на ангелов.

НЕРЕБИС. Я вижу львов на потолке. Голова кружится.

САМОДЕРЖЕЦ. Помни! Келья! Чистота!

НЕРЕБИС. Надоело! История с бородой!

ПАЛЕОГРАФ. Да, наши бороды!

ВРАЧ. И правда! Наши бороды!

САМОДЕРЖЕЦ. Бороды наши, мужественные, величественные. (Палеографу.) У вас есть… (Врачу.) У вас есть… (Неребис.) У вас есть… Ах, извините!

Самодержец, Врач и Палеограф прилаживают фальшивые бороды.

Запускайте!

КАПИТАН. И-го-го!

Входит Миртий, таща на себе всю сбрую своего коня. Похож на коня, вставшего на дыбы. Далее, предмет за предметом, расседлывает себя.

МИРТИЙ. Я возвращаю антропоморфность.

ПАЛЕОГРАФ. Антропоморфность. Он знает греческий.

ВРАЧ. Он знает греческий. Не было бы грозы!

МИРТИЙ(расседлавшись, показывается перед нами стройным и мускулистым в своей простой одежде). Господин самодержец, вовсе не привычно ни в наших весях, ни, как полагаю, в ваших путешествовать в конской одежде. Нам известны, разумеется, брюки галифе, но все же мы не наряжаемся с головы до ног на манер наших скакунов. Отбывши из Адрианополя, сегодня утром…

САМОДЕРЖЕЦ …Ровно в три часа…

МИРТИЙ. Вам это известно? Ваши стражники, конечно?

САМОДЕРЖЕЦ. Нет, мой здравый смысл. Продолжайте.

МИРТИЙ. Я пришпоривал. Хотелось быть здесь засветло. И вдруг Буребаклан свалился. Конь заморенный — не жилец. И я добил его. Довольно нежно. У основания одного из ваших дерев с маслом. Нагрузился… Я довольно крепок… Нагрузил на себя седло-нагрудник-удила-подхвостник-стремена-попону и направился на поиски другого скакуна… Но повстречал лишь юных дев. Они с легкостью несли на голове алебастровые амфоры, удерживая их в равновесии. Так, лье за лье, я гнал со все большей скоростью. В конце я уже галопировал. Я — рыцарь Миртий, вольный арендатор у барона д’Арьежа Дыруляка, вассала графа Тулузского. Братья-христиане, в рамках нашей общей троицы приветствую вас от имени папы Урбана и моих сюзеренов, кои без страха и упрека сбираются против сарацин.

НЕРЕБИС(подходя к Миртию). А ваш камзол, он из чего?

САМОДЕРЖЕЦ. Неребис!

МИРТИЙ. Пусть ее. Мне нравится, когда такая ручка на моей груди. Из замши, мадемуазель, из замши.

НЕРЕБИС. В Константинополе тоже есть мужские портные, но если их вытащить из шелка, то кончик их ножниц все равно…

ВРАЧ …все равно остается в воде…

ПАЛЕОГРАФ …в благоуханной розовой воде.

САМОДЕРЖЕЦ(истинно величествен). Мы всегда счастливы принимать у себя братьев-христиан с заката. Мы скорбим о том, что расстояние и пространство оспаривают у нас такое удовольствие. Добро пожаловать, рыцарь. Завтра вам устроят супермессу. После мы для вас организуем псовую охоту. (Палеографу.) Ведь осталась же пара газелей в городском саду. Досадно думать, что они годятся лишь на то, чтоб услаждать взоры гуляющих и сироток. (Миртию.) Ваши прицельные снаряды придадут смысл жизни сих никчемных тварей.

МИРТИЙ. Мы там у себя люди деревенские. Любим, чтобы было погорячее. Не смогу ли я поупражняться также на сиротках?

ВРАЧ(изучая Миртия). Козелок гипертрофирован. Тут никаких сомнений. Он большой любитель девочек. Большой, большой…

ПАЛЕОГРАФ. Сотоварищ самодержец, парень чувствует иронию.

САМОДЕРЖЕЦ(Миртию). Мне не хотелось вас обидеть.

МИРТИЙ. Мы там у себя первопроходцы. Мы внимательно разглядываем почву, прежде чем посеять горох, стручковый либо дробленый. И поем пред Господом Предвечным. Невозможно ведь пахать весь день. Но ничто нас не воодушевляет более, чем красота и форма. (Указывая на Неребис.) Эта стройная ухоженная кобылица задыхается в своих одеждах! Что же до вас, сударь… Эти бочонки неподъемные, которые вы грузите на головы, и облачения, расшитые почитаемыми нами знаками… ведь мы их почитаем, как и вы, и сарацин будь тот, кто от сего отречется!.. Мне тяжко от этой вашей тяжести. Здесь атмосфера теплая и влажная. Мы братья и еще больше сблизимся при явной схожести питающихся и дышащих наших тел. Кроме того, под вашими покровами удастся разве вам зайтись в веселом смехе? (Смеется.) Вам известна присказка о педагоге и о горбуне?

КЛАССИКОС(сбрасывая свое одеяние). А что, у вас есть тоже… педагоги?

Самодержец, Врач и Палеограф снимают митры. Неребис присаживается в расслабленной позе. Ее покров соскальзывает.

ПАЛЕОГРАФ. Историю про горбуна и педагога рассказывали друг другу еще Гомер и Платон.

МИРТИЙ. Платон, ваш прадед! И Гомер… Ваша внучатая тетушка?.. Когда я слышу, как вы произносите эти имена, то чувствую, что снова становлюсь конем, конем крестьянским, с деревянными подковами. Мне стыдно.

САМОДЕРЖЕЦ. Стыдно? Отчего?

МИРТИЙ. Корабли жизненного приключения рассекали девственное млеко первых дней мира. Поэзия была питьем, музыка — пищей, мысли — наслаждением. Ваши античные писатели фонтанируют этим счастьем.

САМОДЕРЖЕЦ. Я сам весь мокрый.

МИРТИЙ. Сделайте же так, чтобы вам было удобно, и мне тоже.

САМОДЕРЖЕЦ. Больше не могу…

Он сам, а вслед за ним и Врач с Палеографом освобождаются от расшитых одежд, бород и украшений. Неребис дает соскользнуть покрывающей ее ткани. Юный Классикос располагается в позе свободной и гармоничной.

МИРТИЙ. В Анжу и в Лангедоке наши, из писателей, изготавливают рифмы так, как будто режут кусок сыра. А бароны наши с баронессами развлекаются с помощью веревки и муки. Я сам… Мне самому собственная грубость отвратительна… Да вот хотя бы во время путешествия… Но для чего вам это все рассказывать? Пусть прошлое погибнет в прошлом!