Колыбель колдуньи - Лариса Черногорец

— Потерпи, Григорий, я обязательно все узнаю. Потерпи, недолго осталось.

Григорий поднялся перед ней во весь рост:

— Добрая ты душа, барыня, нас с тобой в детстве водой не разлить было, а теперь, вишь как: меня Настасья моя присушила, — ты вон за Данилу-соседа замуж пошла, а счастья нет. Правду бабы врали, аль нет, что она меня присушивать к ведунье бегала, а только кроме Настасьи мне никто не нужен был, пока жива она была, а теперь, — будто отпустило. Даже слез нет. Будто и не было ничего.

Глаза его привыкли к свету, и он смотрел на Альку с какой-то детской непосредственностью:

— Как же хороша ты, матушка. Как хороша…

Алька опешила. Она глядела снизу вверх в его глаза и тонула в них. Она забыла о муже, о горничной, сидевшей в коляске снаружи. Она словно и вправду знала его всю жизнь, с самого детства. Смущаясь, Алька протянула свою руку и погладила его по колючей щетине щеки:

— Потерпи, Гриша, я постараюсь все узнать, ты ешь… — Она выскочила из темной, захлопнув за собой дверь. Горничная тут же провернула в замке ключ и спрятала его в лиф кофты:

— Куда теперь, барыня?

Алькино сердце колотилось. Она не понимала что происходит, ее, словно захлестывало давно забытое ощущение какой-то детской влюбленности. Она до этого момента совершенно не знала, что делать, и вдруг ей пришла в голову мысль:

— Где Настасью положили?

— В избе её родителей — обмыть надо, гроб справить, отпеть — все честь по чести — к обеду и схоронят уже!

— Гони туда! Опаздывать нельзя!

Глаша подернула вожжи, и коляска помчалась вглубь деревни. Они не проехали и двух домов, как из-за поворота навстречу показалась коляска доктора. Возница притормозил и доктор, остановившись как раз напротив Альки, укоризненно покачал головой:

— Вот, значит, как вы выполняете мои указания, милочка, Что я вашему супругу скажу, когда он приедет. Вам велено лежать.

— Доктор, сам бог вас послал. У нас в деревне несчастье — убита женщина. Я еду туда, вы не могли бы поехать со мной.

— Позвольте, чем же я могу помочь убитой?

— Не ей, а мне. Я хочу посмотреть на рану, есть у меня кой какие подозрения, — Алька вспомнила сразу все криминальные драмы, прочитанные за последнее время, а также все телепередачи и сериалы, просмотренные дома в ожидании Даниила с работы.

— Вам, голубушка, лежать надо, питаться по часам, да романы про любовь читать, а не на трупы смотреть. Я решительно настаиваю — домой в постель! Немедленно!

— Ну, как знаете! — Алька сердито дернула вожжи, и коляска покатилась дальше.

— Сумасшедшая девчонка, — доктор вздохнул и велел вознице поворачивать за ней.

В убогой избенке царил полумрак. Видимо родители Настасьи не нажили много добра, хотя их дочь была женою кузнеца — зажиточного по тем временам селянина. Несмотря на крепостное право, крестьяне имели свой скарб, зарабатывали, чем и как могли, и раз в году на Юрьев день могли даже выкупить у хозяина себя и свою семью. Однако это было редкостью — они просто не могли себе представить, как будут жить свободными. Зачем им эта пресловутая свобода вообще. В углу сидела старушка и горько плакала. Соседки утешали её как могли. Тихий плач порой переходил в подвывание, и на голову якобы убийцы Григория сыпались проклятия. Наталья уже убранная к похоронам лежала в гробу, поставленном на лавку посреди избы. Алька вошла внутрь. Увидевшие её бабы, враз кинулись ей в ноги и заголосили:

— Матушка, не погуби, государыня, накажи душегуба. Батюшка бы твой сию же минуту его вздернуть велел. Почто не казнишь ирода?!

— Так уж сразу и казнить. А почему вы решили, что именно он — убийца?

— Так ведь нож его!

— И что? Ведь кто угодно мог убить ее этим ножом!

— Так ведь ревновал он её, ругались они, и он кричал, что убьет её!

— Это еще не повод обвинять человека. Я здесь чтобы правду узнать и найти того, кто это совершил. А что если мы невинного накажем, а убийца будет на свободе гулять.

— Гришка убийца! — Мать Настасьи разрывалась в плаче, — Гришка!

— Вы самолично видели, как он её убивал?

— Некому больше!

В избу вошел доктор. Алька улыбнулась:

— Как хорошо, что вы все-таки пришли. — Она обернулась к матери Настасьи, — нам надо посмотреть её рану.

— Воля ваша, барыня, только убрали ведь её уже. Сейчас отпевать будут.

— Погодите с отпеванием. Доктор, посмотрите на это, — Алька подошла к Настасье и расстегнула и отвернула ворот блузы. На груди Настасьи зияла рана.

Доктор подошел и, поправив пенсне, внимательно стал осматривать рану.

— Я, признаться, удивлен вашим самообладанием, Алевтина Александровна, не далее как вчера утром вы были в глубоком обмороке, а сегодня вот так, не боясь, подходите к трупу.

— Мне просто очень нужно понять кое-что.

— И что же?

— Что вы можете сказать об этой ране?

Доктор внимательно смотрел, и, казалось, начинал понимать, к чему она клонит:

— По характеру ранения вы надеетесь определить убийцу?

— Хотя бы что-то, что его характеризует.

— Что ж, извольте. Ранение нанесено слева направо, сверху вниз, ранение наносили средней силы — вот, видите, лезвие ножа шло наискосок, а потом, попав в межреберное пространство, повернулось плашмя и вошло достаточно глубоко, чтобы причинить смерть.

— Но её можно было бы спасти — сердце наверняка не задето, рана слишком далеко, она просто истекла кровью. — Алька с любопытством смотрела на доктора.

— Возможно да, наложи мы сразу тугую повязку. Но тут уж что сделано — то сделано.

— Какой можно сделать вывод, доктор?

— Судя по направлению удара, били левой рукой

— Значит, человек был левша!

— Вполне может быть. Даже, скорее всего!

— Настасья была росту среднего, били слева направо и сверху вниз, а удар пришелся между ребрами. — Алька нервно прикусила губу и взглянула на доктора:

— Скажите, может ли человек росту под два метра так попасть?

— Исключено, моя дорогая, — он попал бы много выше, либо стал бить снизу вверх, чтобы так попасть.

Старухи замерли, раскрыв рот. Алька с торжествующим видом обернулась — Вот видите. Бил Настасью ножом человек невысокого роста, левша, не очень сильный, судя по характеру удара. Григорий не подходит — это не он! Слышите! Не он. Так доктор?

— Абсолютно так.

На площадке перед барской усадьбой собирался дворовый люд. Крестьяне судачили о том, что молодая барыня самолично труп Настасьи осматривала, в присутствии доктора, и что выяснилось, что Григорий не мог убить Настасью. Алька вот уже битых четыре часа беседовала с дворовым людом, вызывая всех по одному в усадьбу, она задавала вопросы о том, как начался тот день, какими были отношения у Настасьи с другими жителями деревни, не завидовали ей кто, не враждовал ли кто с ней. Удивительное дело — как только было доказано, что Григорий невиновен, мнение селян сразу изменилось. Гришку больше ни кто не проклинал, все только чесали затылки и думали — кто же тогда. Ах, как скор суд человеческий. Гришка из душегуба превратился в невинно осужденного страдальца, а Альку жутко стали уважать, за то, что выяснила все по справедливости.