Командировка - Борис Михайлович Яроцкий

оставляете.

Впервые он назвал Михаила только по имени, как бы давая понять, что он помнит свою школьную подругу.

— И еще. Тетя просила вам передать, чтобы вы подыскали другую квартиру.

— Мне у Забудских неплохо…

— Да, но к ним возвращается их старший сын.

— От него же никаких вестей?

— Едет… Вам они стесняются сказать…

— Спасибо, что предупредили. Буду искать квартиру…

— А может, вы сначала поговорите с моей тетей? Вот вам телефон. — Михаил передал Ивану Григорьевичу карточку, на прощание крепко пожал руку.

Иван Григорьевич еще долго стоял во дворе, не спешил заходить в квартиру, где скоро появится еще один жилец, о котором хозяева старались помалкивать. И в этом была какая-то загадка.

Но больше загадочного привнес бывший военпред майор Спис, председатель городского Союза офицеров. Он ускорил встречу с Настей.

«Узнаем ли друг друга?» Еще можно было оттянуть свидание. Но не встретиться он уже не мог.

Глава 7

Наконец-то Ивану Григорьевичу представилась возможность выполнить свое обещание: посмотреть Игоря. И здесь помог Михаил Спис. Он нашел злосчастные пять долларов на взятку директрисе, и в субботу рано утром приехал к Забудским, велел спешно собираться. Кроме долларов он достал еще канистру бензина — этот страшно дефицитный продукт — ровно столько, чтоб добраться до интерната и вернуться обратно.

Отправились втроем. Анатолия Зосимовича оставили на хозяйстве — дали возможность отоспаться. На патронном забурилась поточная линия, и группа наладчиков, куда входил и Анатолий Зосимович, провозилась до утра. Домой хозяин принес двести тысяч карбованцев и бутылку «Степной козацкой» канадского производства.

Надежда Петровна везла Игорьку гостинец — пирожки с капустой. В салоне «москвича» царил аппетиный запах.

— Было время, мы детям возили шоколадки, — вдруг посетовала женщина, ни к кому не обращаясь. Иван Григорьевич невольно сглотнул слюни: он позавтракал одним чаем.

То время, которое вспомнила рано постаревшая в нищете и заботах женщина, он представил по-своему: тогда он был в Америке. Его сыновья — Эдвард и Артур — росли в свое удовольствие, им, как и ему, офицеру Пентагона, голодать не доводилось. Пища для них была так же естественна, как и воздух, которым они дышали.

На сетования женщины откликнулся Михаил. Не отрывая взгляда от разбитой дороги, он сказал, как пошутил:

— Наше время, сытое и счастливое, будет на новом витке спирали.

— Дай-то бог, — вздохнула Надежда Петровна.

Иван Григорьевич промолчал. За чернеющими полосками крохотных огородов показались серые кирпичные трехэтажки — корпуса интерната.

«Москвича» припарковали к железным решетчатым воротам, из которых были выломаны прутья. Втроем направились в административный корпус. С пятью долларами в кармане Надежда Петровна вошла в кабинет директрисы. Мужчины остались за дверью. Они рассудили, что коллеги быстрее найдут общий язык. Директрисса приняла взятку как должное. Эту женщину, крупную, дородную, со слоновьими ногами, Михаил немного знал: в горкоме партии она возглавляла орготдел.

— Неужели такое возможно? — удивился Иван Григорьевич. У него было прежнее, сорокалетней давности понятие о партийном работнике.

— Мне сдается, — Михаил не удержался от замечания, — что вы, уважаемый доктор, все эти годы не на судах плавали, а были заморожены во льдах Антарктиды. Какие-то обстоятельства вас разморозили, и вот вы, как любознательный ребенок, всему удивляетесь. Да, наши руководители, если не половина, то добрая часть, переродилась задолго до горбачевской перестройки.

Ивану Григорьевичу хотелось услышать, как именно перерождались партийные руководители, пока он, рядовой партии, с риском для жизни обеспечивал безопасность государства, того самого, которое развалили несколько человек. Остались они в прежних зданиях, но называют их уже не товарищами, а господами президентами. Опытный разведчик недоумевал, как он в логове врага устоял, не дрогнул, не предал дело, которому служил, а те, которым ничто не грозило, оказались мерзавцами. Покусились на доллары? Так денег у них и так предостаточно. Видимо, предположил он, таким стало общество: легко тиражирует выродков.

Женщины направились в спальный корпус, и вскоре оттуда вернулась Надежда Петровна, ведя за руку долговязого угрюмого подростка. Он скорей напоминал узника концлагеря, но никак не ученика интерната. В его больших и синих — маминых — глазах таился испуг.

— А это наш Игорек, — ласково представила его мать. — Поздоровайся с дедушкой врачом и с дядей Мишей. Дядю Мишу ты знаешь.

— Здравствуйте, — шепотом вымолвил Игорь. Ему никак нельзя было дать четырнадцать лет, от силы — восемь.

— Хочешь прокатиться? — предложил Михаил.

— Если можно… — сказал Игорь. — Только я не одет. На прогулку полагается спортивная форма.

На мальчике были потертые джинсы, истоптанные кеды и коричневый почему-то с черными заплатами пиджак. Уловив взгляд доктора, Надежда Петровна поспешила объяснить:

— Нам одежду подменили…

— И такое возможно?

— У нас все возможно, — ответил Михаил. — Мы — страна вселенских возможностей.

— Хорошо, Миша, я это запомню. А вы, Надежда Петровна, не стали объяснять начальству истинную цель нашего визита?

— Что вы, Иван Григорьевич! Нас бы тогда и к воротам не подпустили. Я сказала, что к Игорьку из Одессы приехал его дедушка, мой дядя.

Михаил после того, как прокатил Игоря на машине, остался копаться в двигателе, а Иван Григорьевич с Надеждой Петровной повели мальчика в березовую аллею. Эта посадка обрамляла унылые трехэтажки.

Накрапывал дождь. Угрюмую пасмурность скрашивал багрец березовых листьев. Надежа Петровна сняла с себя шерстяную кофту, накинула на зябкие плечи сына. Мальчик был неразговорчив.

— Тебя, Игорь, здесь не обижают? — спросил Иван Григорьевич.

— Нет.

— Он не признается, — уточнила Надежда Петровна. — Их тут бьют. И его тоже.

— За что?

— Скажи, Игорек, за что тебя бьют?

Мальчик молчал. В его глазах постоянно присутствовал страх, но страх не теперешний, а давний, как на фотографиях.

— А кого ты боишься? — допытывался Иван Григорьевич.

Мальчик, конечно, знал, кого или чего он боялся. Его страх Иван Григорьевич читал по глазам.

— Он пугается картинок, где нарисованы собаки, — подсказала мать.

— Хочешь, мы тебе найдем щенка.

— А он не будет кусаться?

— Своя собака не кусает.

— Правда?

— Правда.

Игорь впервые улыбнулся.

— А где щенок будет жить?

— У нас.

— Заберите меня домой! — Игорь забился в истерике.

С трудом мальчика удалось увести в спальный корпус. Здесь его уже поджидала директриса: за пять долларов она разрешила видеться с мальчиком ровно один час.

Уже по пути обратно Иван Григорьевич спросил, кто сказал Забудским, что мальчик у них слаборазвитый?

— У него испуг, — объяснял он как врач. — И в интернат вы его отдали напрасно.

Надежда Петровна, вытирая слезы, призналась:

— Мы его не отдавали. Настояла комиссия. Естъ у нас такая при горотделе народного образования. По ее решению слаборазвитых детей отправляют безвозвратно…

О подобных интернатах Иван Григорьевич был наслышан еще в Америке. Однажды тесть-сенатор проговорился: «Нам Россия будет поставлять