Ассасины - Виталий Гладкий

–  А ты пойдешь со мной, – строго сказал волхв.

–  Зачем? – невольно вырвалось у Ярилки-Вилка.

–  Скоро узнаешь, – ответил Морав, повернулся и, не оглядываясь, зашагал в сторону, противоположную той, куда ушли соплеменники.

Ярилко немного потоптался на месте, а затем ноги словно сами понесли его вслед Мораву. Ослушаться волхва было немыслимо.

Глава 3

Пираты

Море за кормой флагманского нефа[32] было еще сонным, голубовато-серым, но рассвет уже наступил, и скоро из-за дальних островов должно было показаться солнце. Морской простор был спокойным, но ветер дул достаточно сильно, и паруса тяжело нагруженных кораблей флота крестоносцев были натянуты туго, поэтому кормчие не устраивали свои колдовские «пляски» с различными амулетами и приговорами, пытаясь добиться благосклонности своенравного Эола.

Когда-то, в очень далекие времена, римляне называли море Mediterraneus – Срединным, и только спустя столетия все стали именовать его Средиземным. Правда, потом, когда Римская империя вошла в силу и покорила многие народы, гордые патриции переименовали его в Mare Nostrum – Наше Море. Они думали, что римские орлы вечно будут владеть миром, а грозные легионы – топтать своими тяжелыми калигами пыль чужих дорог.

Затем народы Востока прозвали его Море Шем – Семитским морем. Но это название как-то не прижилось. Скорее всего потому, что семиты мало значили в мировой истории и не смогли занять на ее скрижалях достойное место среди сонма великих. Особенно символично выглядит то, что древние финикийцы (мудрый народ, великие мореплаватели) называли Средиземное море Великим Морем Заката, ведь его воды были свидетелями угасания и исчезновения многих великих цивилизаций – Древнего Египта, Эллады, Рима, наконец, той же Финикии.

Адмиральский неф Робера де Сабле мало чем отличался от остальных судов его небольшого флота, – в караване собралось всего пять посудин, правда, большой вместимости – разве что на носовой и кормовой надстройках были установлены яркие разноцветные шатры, а не навесы из грубого полотна. Один из них занимал сам адмирал, а в других располагались пассажиры-дворяне. Метрах в четырех выше киля, то есть ниже ватерлинии, находилась палуба для размещения простолюдинов, которую спустя несколько столетий назовут твиндеком. Над твиндеком, по всей длине судна, проходила сплошная главная палуба, а выше ее – полупалуба-помост.

На этом помосте по обоим бортам судна размещались каюты, которые резервировались для состоятельных пассажиров, преимущественно рыцарей и богатых негоциантов. Крыша этих кают служила опорой для ограждения типа фальшборта с прорезанными в нем бойницами. В штормовую и дождливую погоду, а также для укрытия от палящих лучей полуденного солнца над помостом натягивался большой парусиновый тент.

Караван вез в Святую землю пилигримов. Многие из них были людьми небедными, поэтому предпочитали путешествовать с удобствами. Каждый из них имел кровать, матрац, полотняные простыни, наволочки, подушки, набитые перьями, ковер и большой сундук для хранения личных вещей. Кроме того, пилигримы запасались вином и питьевой водой, а также сухарями двойной или тройной закалки, потому что они не портились.

Бывалые люди советовали друзьям-паломникам: «Закажи в Венеции большую клетку с насестами; в ней ты будешь держать кур и гусей. Затем купи свиные окорока, копченые языки да вяленых щук. На корабле кормят лишь дважды в день. Этим ты не насытишься. Вместо хлеба там дают большей частью старые сухари, жесткие, как камень, с личинками, пауками и красными червями. И вино там весьма своеобразно на вкус. В общем, отвратительное. Не забудь и о полотенцах для лица. На корабле они всегда липкие и вонючие. А еще позаботься о добром благовонном средстве, ибо там стоит такой безмерно злой смрад, что невозможно описать его словами».

Зловоние на грузовых кораблях и впрямь было невыносимым. В его создании участвовали пищевые отходы, экскременты больных дизентерией, пропотевшая одежда и рвота мучимых морской болезнью путешественников. К этому примешивался еще стойкий, распространявшийся по всему судну дух конского навоза, который невозможно было забить даже крепчайшей мускусной парфюмерией, ведь каждое судно, отправляющееся в «святое плавание», имело на борту стойла. Три-четыре десятка коней висели в них на лямках, позволявших животным лишь слегка касаться копытами палубы. Они пугались и ржали, раскачиваясь в такт движениям судна, при этом били и скользили копытами по доскам настила.

Робер де Сабле сидел в шатре на корме в компании со своим добрым приятелем Танкредом Сицилийским; они недавно проснулись и ждали, пока подадут завтрак, пробавляясь добрым вином. Адмирал прихватил короля Сицилии по пути; тот как раз оказался в Венеции, когда грузились корабли с пилигримами, и зачем-то намеревался посетить остров Корфу. Обычно паломники устраивали там небольшой отдых перед дальнейшей дорогой в Святую землю. По словам Танкреда, на острове его должен ждать корабль, на котором он и вернется домой. Его венецианская галера[33] попала в сильный шторм, и теперь плотники заделывали пробоины и строгали новые весла взамен сломанных. Это дело было нескорое, а Танкред спешил. Кроме того, король Сицилии знал, что под защитой Робера де Сабле ему ничто не грозит Несмотря на то, что шатер, где беседовали Робер де Сабле и Танкред, находился на свежем ветру, зловоние доставало и сюда, хотя воздушные потоки все же большую часть миазмов уносили в море. Танкред морщился, прикладывал к носу большой кружевной платок, надушенный восточными благовониями, но это мало помогало, поэтому старался налегать на красное бургундское вино, которое закусывал солеными оливками.

–  …так маркграф Конрад Монферратский дал пинка под зад Ги де Лузиньяну и занял трон Иерусалимского королевства, – закончил фразу Танкред и с удовлетворением улыбнулся.

–  Ну, он даже не король-консорт[34]… И потом, разве у него больше прав на этот трон, чем у Ги де Лузиньяна? – осторожно поинтересовался Робер де Сабле.

Он понимал, почему Танкред столь благосклонно оценивает действия Конрада Монферратского, и спросил лишь для того, чтобы его приятель раскрыл свои карты. Ги (Гвидо) де Лузиньян был креатурой Ричарда Плантагенета, графа Пуату, с которым Танкред находился в ссоре из-за приданого вдовствующей королевы Сицилии Иоанны Английской, сестры Ричарда и младшей дочери Генриха II, короля Англии. С другой стороны, Танкред Сицилийский был в союзнических отношениях с Филиппом II Августом, королем французским, которого весьма уязвил отказ Ричарда жениться на его сестре Алисе, чьей руки тот прежде домогался весьма настойчиво. Обосновывая свой отказ, граф нахально заявил, будто его отец, Генрих II, совратил Алису едва не в детстве, и она даже родила от него ребенка; наконец, подержанные вещи его не интересуют.