Попс - Владимир Козлов

— А чего ты сам не найдешь тогда работу? Ну, чтобы кроме учебы, в свободное время. Продавцом, например, или кем-то еще…

— Я думал про это. Но, знаешь, Саня, я не хочу размениваться. Не хочу потерять из-за этого что-то в учебе. Я готов потерпеть, подождать… Но не все время.

Домой идти неохота. Я болтаюсь по «Релаксу». Клуб устроен тупо, в коридорах можно заблудиться. У стойки закрытого бара стоит панкушка лет шестнадцати, в драных джинсах, разрисованных ручкой. В руке она держит пакет.

— Хочешь потрогать говно? — спрашивает она.

— Какое еще говно?

— Обыкновенное. Хочешь?

— Нет. А ты хочешь потрогать мой хуй?

Она улыбается. Я вижу, что она бухая.

— Только выкинь сначала говно, — говорю я.

Я забираю пакет и швыряю за стойку бара. Там стоят бутылки. Я вытаскиваю одну. Ром «Bacardi». Бутылка пустая.

Я и панкушка целуемся. Я расстегиваю пуговицу на ее джинсах, просовываю руку в трусы, ощущаю сбритые волосы. Кто-то трогает меня за плечо. Это Глеб — пьяный в жопу.

— Пошли, значится, ебнем. Мы еще взяли водки.

Я злобно смотрю на него. Панкушка застегивает джинсы. Я беру ее за руку, мы идем за Глебом.

За столом — два приятеля Глеба, оба бухие в говно. Глеб хватает бутылку, льет в две чьи-то рюмки, сует их мне и панкушке. Мы чокаемся с ней, выпиваем, начинаем целоваться.

Один из приятелей Глеба открывает глаза.

— А какая уже группа играет? Последняя?

— Здесь последних нет, — отвечает Глеб. — Здесь все первые. Ты это понял?

Улица. Остатки народа из клуба валят к метро. Панкушка куда-то исчезла. Я и Влад обнимаем друг друга за плечи. Я нащупываю чехол на спине: все нормально, гитару не забыл.

Лифт едет вверх. Меня рвет. Блевотина льется на загаженный пластик стен и зассанный линолеум на полу. По утрам лифт всегда обоссан собаками, а завтра будет еще и заблеван.

Нахожу в кармане ключи, вожусь с замком, открываю первую дверь. Темно. Что за фигня? А, лампочка перегорела, и соседи еще не вкрутили новую. Вроде бы, очередь их… Или наша?

Отмыкаю дверь. Мама смотрит на меня с дивана. Светится экран телевизора.

— Почему не позвонил? Не сказал, что так поздно придешь? Ты пьяный? Ладно, раздевайся скорей и ложись. Знаешь, сколько уже? Без пятнадцати час.

Я прислоняю гитару к стене. Она падает. Я наклоняюсь за ней, падаю сам, встаю. Наступаю на рюкзак и ботинки, спотыкаюсь, хватаюсь за стену.

— Тебе, может, помочь?

— Не надо, — отвечаю я глухим, не своим голосом.

Захожу в туалет, расстегиваю джинсы, ссу. Вылезая из штанов, иду в комнату.

— А руки помыть? С улицы и после туалета…

Я машу рукой, ложусь на свой диван. Мама гасит свет.

* * *

Утро. Бодун. Трещит голова. Я наклоняюсь над раковиной, включаю воду. Что-то дергается в висках. Перед глазами — цветные пятна.

— Кофе будешь? — спрашивает из кухни мама.

— Да.

Я выхожу из ванной, сажусь за кухонный стол.

— Ты меня вчера напугал. Как ты в таком состоянии доехал домой?

— Нормально доехал.

— Что, отмечали концерт?

— Да… Вообще, алкоголь и панк-рок сочетаются…

— Это надо так понимать, что ты двигаешься в сторону алкоголизма?

— Нет, конечно. Все в разумных пределах. Это вчера перебрал… Ладно, тема закрыта.

— Хорошо. А как концерт?

— Нормально, вроде. Были какие-то зрители… В смысле, со стороны — не только те, кого мы привели… А помнишь, как ты однажды сама пришла пьяная с работы? Что-то вы там отмечали. Я классе в девятом был. Думаешь, мне было приятно?

— Ладно, сам же сказал — тема закрыта. Со всяким может случиться. Я ведь с тех пор…

— Ну и я тоже. Начиная со вчерашнего дня…

* * *

По телевизору идет без звука передача «Окна».

— Ну а вообще, есть смысл тебя приглашать? — говорю я в трубку. — Придешь когда-нибудь на концерт? Или принципиально — нет?

— Не принципиально, — отвечает Вера. — Один раз бы пришла — мне любопытно. Чем это мой степ-бразер занимается? Но сейчас реально загружена. Я на работу устроилась.

— Куда?

— В пиар-агентство.

— Помогаешь зомбировать людей, чтобы покупали какой-нибудь продукт?

— Нет, здесь немного другие дела. Здесь — политические проекты.

— Значит, то же самое, только вместо продукта — политика.

— Примерно так. Но я на это так не смотрю. Есть работа, за нее платят деньги, деньги нужны. Примитивная логика, да?

— Еще бы.

— Зато честная. Не находишь?

— Нахожу. Но работа есть тоже всякая.

— Я и не говорю, что хочу это делать всегда. Просто сейчас…

— А что ты конкретно там делаешь? Расскажи, а?

— В другой раз. Хорошо?

— Хорошо. Ну, пока.

— Пока.

Я кладу трубку на «базу». На экране самодовольно улыбается ведущий с блестящим завитыми волосами. Настя когда-то читала статью про такие передачи. Все — неправда и подстава, все ситуации придумывают сценаристы. Потом набирают людей за копейки — пенсионеров, безработных, студентов — и они учат свои «роли».

* * *

Я и Ант сидим у него на кухне. Я беру со стола бутылку пива, делаю глоток.

— Как-то грустно, — говорю я. — Слушаю группы, с которыми мы играем… Нет, я не хочу сказать, что это — полное говно. Играют многие прилично. Я бы сам хотел, чтобы мы так играли… С другой стороны, рано еще, мы мало существуем… Я, вообще, о другом: идей в музыке нет. Одна сплошная развлекуха.

Прямо за окном светится на столбе фонарь. С неба сыплется снег. Метет.

— Какие, на хуй, идеи? — Ант делает долгий глоток из своей бутылки. — Идеи были лет сорок назад — какой-нибудь там Боб Дилан, потом Вудсток, хиппи, прочая байда. А потом все это естественным образом завершилось, все поглотил шоу-бизнес. — Ант с громким стуком ставит бутылку на стол. — Но я тебе другое скажу. Может, в этом и нет ничего плохого, что развлекуха? Что плохого в том, чтобы развлекаться и получать кайф, когда тебе двадцать лет? Это, может быть, лучше, чем тиражировать глубокомысленную хуйню, считая, что ты умнее всех.

— Раньше ты такого не говорил…

— Говорил.

— Ты говорил, что ненавидишь шоу-бизнес, не хочешь быть его частью…

— Я это и сейчас могу повторить. Но я вообще про другое, понимаешь? Про то, что если ты идешь в шоу-бизнес, ты должен играть по его правилам. Меня гнобит любая тупость, понимаешь? В том числе тупость того, кто… Ну, если какой-то идиот говорит, что его музыка офигенная, потому что она некоммерческая, то все это херня. Есть территория для некоммерческой музыки — всякий авангард, эксперименты. А все остальное должно быть коммерческим, должно иметь зрителя. Некоммерческий панк — это просто смешно, ты понимаешь? Это все равно, что некоммерческий боевик…

— Но изначально…

— Что изначально? Разве Малкольм МакЛарен не создавал «Секс Пистолз» как чисто коммерческий проект? Ну да, ты можешь сказать, что были еще «Dead Kennedys» и кто-то там еще. Все это так. Но прошло уже столько лет, дофига чего изменилось. Копировать «Дед Кеннедиз» сейчас — это просто смешно. Лучше уж копировать «Green Day» — с этими хоть все понятно: обычная коммерческая музыка. Хочешь в шоу-бизнес — будь как они. Но это еще не значит, что шоу-бизнес тебя примет, а не выплюнет на хер. Хочешь в шоу-бизнес — играй по его законам и побеждай.

— То есть, получается, что мой проект не имеет смысла, потому что он изначально некоммерческий?

— В строгом смысле, да. Если пишешь не чисто для себя, как я, а выходишь на зрителя, ты обязан его привлечь. Неважно чем — идеями, музыкой, драйвом. А если ты не привлекаешь его — ты просрал, твоя музыка в жопе, какой бы она некоммерческой ни была.

— Ну, спасибо тебе, конечно. Пожелал ты мне удачи…

— А ты не принимай все слишком всерьез. Делай свое дело, и будь что будет…

* * *

К Красной площади не продраться — она вся забита народом. Я и мама останавливаемся напротив Госдумы — там толпа немного пореже. На черном небе светится кремлевская звезда. За толпой наблюдают менты. Компании попивают алкоголь. До Нового года — пятнадцать минут.

Последние несколько лет я встречал Новый год в компаниях, а в этот раз мама предложила пойти на Красную площадь. Я сначала не хотел, говорил, что это тупо, что там одни пролетарские гоблины и приезжие. А потом подумал: почему бы и нет? В этом есть даже какой-то прикол. Тем более, что я вообще редко бываю в центре, а на Красной площади был уже не помню когда — как будто и не в Москве живу.

Рядом с нами стоит семья: родителям лет по сорок, дочке лет восемнадцать, сыну лет тринадцать. Отец льет в пластиковые стаканы водку — всем, включая сына.

Начинают бить куранты. Я открываю шампанское, проливая пену на куртку. Наливаю себе и маме. По небу рассыпается фейерверк. Мы чокаемся.

— Ну, за то, чтобы в новом году… — говорю я. Конца фразы не слышу сам — кто-то рядом орет: