Блеск клинка - Лоуренс Шуновер

Всю ночь сундучок лежал в горячем ложе из углей. Утром он был еще теплый.

Когда на следующий день они открыли сундучок и заглянули внутрь, шапочка лежала в слое черного пепла, в который превратилась кожа. Она была грязно-коричневая с подтеками масла и дубильных веществ, выделившихся из шкуры, но окалины на ней не было. Она не покоробилась и не потеряла форму. Но нельзя было сказать, твердая она или мягкая.

Хью провел по ней ногтем. В помещении прозвенела громкая, чистая, долго звучавшая нота, похожая на звон колокола. Лицо Хью смягчилось. Ну что же, неплохо. Он провел по шапочке твердым напильником, но не мог удалить даже пятно грязи.

— Мы должны испытать ее на хрупкость, — сказал Хью, немного помедлив. — Сталь часто ведет себя подобным образом, а потом разрушается от удара.

Он стукнул по шапочке для пробы небольшим молотком. Опять раздался громкий, чистый звук, напоминающий звон колокола. Более сильные удары в различные точки поверхности только усиливали звучание.

— Нужно испытать ее на гибкость, — сказал Хью, — но я не осмеливаюсь. Боюсь, что она треснет.

В целях безопасности он отослал из мастерской всех, кроме Абдула, и полчаса кипятил шапочку в оливковом масле. Часть грязи отстала, и поверхность стала светлее. Хью установил шапочку в тиски и зажал так, что овал, соответствовавший форме головы Жака Кера, превратился в идеальную окружность.

— А теперь да поможет Святой Илия вернуть ей прежнюю форму, — тихо сказал Хью и ослабил тиски. Окружность снова превратилась в овал.

— Это хорошая, твердая, отожженная сталь, — сказал он. — Такая же хорошая, как обычно у меня получается.

— А можно попробовать ее моей саблей, хозяин? — спросил Абдул.

Хью вздрогнул. Сабля, о которой упомянул Абдул, была сделана в Исфагане более сорока лет назад. Она была выкована из индийской стали. Она не требовала заточки и могла перерубить прут из твердой стали толщиной в половину большого пальца. Клинок выглядел как голубое озеро на солнце, покрытое рябью от ветра, но поверхность была идеально гладкой. Сталь для таких сабель давно уже нельзя было достать.

— Ты можешь сломать саблю, Абдул.

— Я могу сломать твой маленький шлем, мастер.

— Мне интересно посмотреть на результат твоего опыта, но я не отвечаю за твою саблю.

Абдул держал саблю в своей комнате, и когда подмастерья увидели, что он принес ее в мастерскую, а он это делал редко, они и Пьер окружили его с широко раскрытыми глазами, выжидательно глядя на него. Хью положил шлем на наковальню, которая имела форму человеческой головы. Могучий турок схватил свое оружие и сделал им необычный волнистый круг над головой. Клинок запел в воздухе, звук этот напоминал жалобный вой ветра, и обрушился на шлем со всей мощью руки, которая полвека поднимала тяжелый молот. Раздался удар, похожий на выстрел бомбарды, и воздух пронзил звон, который они уже слышали, но на этот раз гораздо громче. Шапочка завертелась на наковальне, которая не совсем соответствовала ей по размеру. Звук постепенно затихал, и только края шапочки звенели, задевая о наковальню. Жак Кер никогда не видел ничего подобного. Положим, он и должен был удивиться. Но подмастерья, которые, вероятно, лучше разбирались в том, что происходит, были охвачены благоговейным страхом. Осмотр показал, что ни сабля, ни шлем не получили ни малейших повреждений.

Абдул отполировал шлем самым мелким полировальным песком Хью и кожей до такой степени, что мог видеть в нем свое отражение.

— Я надеялся выгравировать декоративный венок по краю, — сказал Хью, — но эту сталь нечем гравировать. Но если ты хочешь, вероятно, я смогу нанести простой узор с помощью песка.

— Тогда сделайте венок из сердец, — сказал Кер. Юный торговец был страстно влюблен и, кроме того, он выбрал три сердца, созвучные его имени[6], как часть герба, которым, если его миссия будет успешной, король сможет наградить его при присвоении дворянского титула.

Когда Жак Кер со своим мулом и пустой телегой покинул мастерскую, под его крестьянской одеждой было замаскировано стальное чудо. Этим доспехам не было цены, потому что подобные вещи прежде не делали, но Кер настоял, чтобы оружейник принял сумму, равную стоимости нескольких полных доспехов, что Хью и сделал с радостью.

— Он, должно быть, очень богат, — сказала Мария.

— Он, наверное, думает, что мы не сможем повторить весь процесс, — сказал Абдул, который и сам серьезно сомневался на этот счет.

— Вероятно, не сможем, — отозвался Хью из Милана. Он взъерошил волосы Пьера своей большой, жесткой рукой: — Ты можешь помещать все шлемы, какие захочешь, в сундучок для закалки, мой мальчик!

— У нас больше нет упавших звезд, — заметил Абдул.

— А, черт с ними, падающими звездами. Зато в полях много рогатого скота, Абдул. И дубильщик, который дубил шкуру, все еще живет в Руане. Ступай к дубильщику, Абдул, и купи мне много, очень много таких шкур. Все дело в коже, Пьер. Я знаю, это кожа сыграла роль, и это была твоя работа.

Глава 7

Все крестьяне знали, что французская армия собирается под знамена маршала де Буссака. Говорили, что объектом его наступления будет Руан, главная опора английской власти во Франции. Дерзость этой части французов придала новую уверенность в своих силах их ленивому королю, так что многие англичане с удивлением разводили руками. Даже Хью из Милана не верил этому.

Николас Миди, каноник собора, который произносил проповедь во время сожжения Девы, проявлял глубокое и искреннее участие к людям. Он предостерегал их с кафедры церкви Сент-Уэн, что божья кара может обрушиться на них. Он призывал их блюсти чистоту совести. Пусть не одна душа не будет греховной и продажной, чтобы не привлечь Принца Тьмы и его легионы в Руан. Если человек имеет что-то на совести, пусть придет, покается в своих грехах и получит прощение. Добрые христиане всегда так поступают, а особенно в минуты опасности. Потому что дьявол в стенах города и французская армия снаружи — это слишком много для одного города.

Люди не особенно боялись французов, так как сами были французами, но вселяющий ужас образ дьявола возникал из пылкой проповеди каноника со столь драматической реальностью, что казалось, будто добрый каноник лично общался с ним. Перед исповедальнями выросли длинные очереди.

Изамбар теперь постоянно находился при монастыре собора, и каноник поощрял его практическую деятельность, которую он сочетал с духовными обязанностями. Он призывал людей создавать запасы продуктов, особенно муки, зерна, жира, масла, овощей, орехов, изюма, а также мяса в виде солонины. Мясо во время осады было особенно необходимо, но для бедных оно и в обычной жизни было роскошью; а теперь, когда в нем особенно нуждались, оно, казалось, вообще исчезло с лица земли. Фермеры, которые всегда знали все новости первыми, угнали крупный рогатый скот в леса, а свиней припрятали на чердаках с сеном. Когда напуганные горожане отправлялись в сельскую местность за покупками, они могли купить лишь несколько старых коз. Их мясо все вдруг стали считать вкусным и питательным, к тому же их можно было доить, если только умеешь. А вот свиней, как утверждали фермеры, доить нельзя.