Все пышечки делают ЭТО - Инга Максимовская

мою невесту от такого огненного удовольствия, – я и вправду не выдержу получас самодеятельности. – У нас двадцать минут. Торт, знаешь ли, надо заказать. Это гораздо важнее вакханалии.

– Но дети… Пять ребят надо наградить. Лавр Федорович… И мама Киры Вишневецкой приготовила сюрприз для всех. Мы рассчитывали… Вашу спутницу охранник проводит в зал, а вы идите за мной. Мы постараемся уложиться, хорошо.

– Мне плевать, на что вы… – бухчу я, шагая за чертовым придурком по длинному кишкообразному коридору, даже не глянув на протестующую невесту. Башка гудит, тошнит, и воняет… Черт, воняет гребаной ванилью. Я слепну от яркого света, оказавшись на дурацкой сцене, украшенной яркими шарами и дурацкими рукодельным плакатами. Слышу тихие аплодисменты.

– Вот грамота. Первую награждаем Киру. Она наша гордость. Девочка очень целеустремлённая. Создала команду поддержки для нашей команды. И сама девочек собрала. И тренируются самостоятельно. Ей даже премию дала администрация за активность.

Я стою как дурак. Хлопаю глазами, держа в одной руке грамоту в дешевой рамке. В другой легкий, будто пластмассовый кубок. Стою и смотрю в зал, в котором… Черт, у меня галлюцинации уже что ли?

Толстая плюшка в белом кружеве, сидит округлив свои проклятые губешки буквой О. В башке начинают рваться петарды. Господи, я схожу с ума.

– На сцену приглашается наша гордость. Наша Кирочка Вишневецкая, для награждения, – орет рядом дурниной директор этого адского места, в котором оживают потаенные фантазии одуревших мужиков. И самые страшные кошмары. Надо им микрофоны что ли купить в следующий раз.

– Опс. Это вы? – звучит рядом тоненький голосок. Я смотрю на девчонку, внучку Геннадия и не могу выдавить слова сквозь сжавшиеся связки. Это она что ли Кира. Кира Вишнеыецкая. Значит я не рехнулся еще. И Плюгшка в платье мне не привидилась. Слава богу. – Дяденька вор, великий меценат. Надо же. Я думала вы только отнимать умеете. А вы знаете, что мой дедушка в больнице, – детский высокий голос звучит оглушительно. И в зале все замолкают. – Так, а чего вы кубок то какой дешманский притаранили? Уж могли бы и подороже на сворованные денежки прикупить. Жлоб.

– Кира, – шипит рядом дядька с прической ветерок. – Прекрати, девочка. Надо уметь быть благодарной.

– А знает что, дяденька. Спасибо, а теперь, засуньте себе свои подарки… Мама, ты зачем поднялась на сцену? Мама…

Я смотрю на плюшку, и кажется схожу с ума. Десять лет назад я с ней переспал. Десять лет. А девочке сейчас. В грамоте написан год рождения. Да ну на хер. Да не может быть. Она похожа… Похожа… Я ненавижу детей.

– Простите нас. Кира, пойдем. Хотя, моя дочь в чем то очень права. Во всем. Нам от вас ничего не надо. Прощайте.

– Варвара, я могу… – сиплю я. Но она не слушает. Молча идет к ступенькам, таща за руку сердитую девочку. Да и пошли они. Обе. Мне вообще не нужны сейчас проблемы. У меня скоро свадьба. И я могу лишиться всего, если начну поддаваться на глупые идиотски домыслы. Мне никто не нужен.

Глава 11

Варвара

Щепотка ванилина, кардамон на кончике ножа, мускатный орех. Тесто не любит спешки. Тесто не любит нервов.

А у меня трясутся руки сейчас, и сердце колотится где-то в горле. Он так смотрел на мою дочь. На МОЮ. Или мне показалось? Да. Показалось, конечно. Чертова грамота валяется на журнальном столике. И мне хочется ее разодрать в клочья и выкинуть.

– Ма, прости меня, ну, что я тебя попозорила, – Корюшка подходит тихо. Я вздрагиваю и высыпаю в миску слишком много муки. Тесто можно выкидывать. – Я не хотела. Просто… Этот дядька такой козел, сам напросился. Надо было ему еще наподдать по его заднице мерзавской. И грамоту эту я выкину. Пусть утрется.

– Ты была права детка, но все таки надо уметь сдерживать эмоции, – улыбаюсь я, чмокаю дочь в макушку. Она пахнет яблоком и печеньем. – Просто сказала все слишком… Ну, не знаю. Он взрослый все таки, и он…

– Что он? – делает стойку как щеночек моя малышка. Как у нее получается слышать именно то, чего ей не надо бы слышать? Ума не приложу.

– А грамота не виновата же. Ты ее так ждала, – перевожу разговор со скользкой темы. И кто он? Да нет никто. То, что в Кирюшке течет его кровь не значит ровным счетом ничего. Будем считать, что я забеременела от донора из банка спермы. Он просто носитель биоматериала. И в моей дочери нет ничего от этого злобного, толстокожего носорога.

– Я иногда думаю, что если дядьки все такие придурки, то мне не надо никакого папы. На фига нам такое счастье, да мам? Пусть носки свои идут нюхают. Из мальчишек дурачков, вырастают дяденьки сволоботы.

– Господи, Кира, откуда такие слова? – с трудом сдерживаю смех. Надо же, моя дочь еще и философ.

– А чего? Меня вон Петька Конев ударил по башке сумкой со сменкой. Я его догнала, эту сумку надела на… Ну, в общем, я ему накостыляла. А потом казалось, что я ему нравлюсь, и так он решил мне об этом сообщить. Ну не идиот? – Кирюшка сидит на стуле, болтает ногами и уминает кексик, который я испекла на заказ. Придется начинать сначала, потому что я должна эти кексы сегодня доставить.

Через два часа я наконец выхожу из дома. Мелкими шажками семеню по наледи, совсем не весенней, прижав к груди коробку с выпечкой. Главное не навернуться. Мой «каблук» стоит за домом, и расстояние до него кажется мне зеленой милей. И мысли в голове роятся совсем не радужные. Папе не становится лучше, а это значит времени почти нет. И денег нет. И этот заказ просто капля в море.

Выруливаю со двора только спустя десять минут. Пока коробку закрепила, чтобы не слетела в сиденья, пока отчистила стекло от инея. Придется спешить и нервничать. Водитель из меня аховый, но деваться некуда. Боковым зрением замечаю несущийся огромный джип. И даже рот открываю, но орать не получается. Давлю на тормоз, совсем забыв, что при гололеде этого делать категорически нельзя. Машина потеряв управление начинает бешеное скольжение, будто вальс какой-то чудовищный танцует. И коробка с кексами летит на пол, разлетается ярким кремом по салону. Господи, помоги. Я даже зажмуриться успеваю, когда бешеное кручение наконец прекращается, прерванное мерзким жестяным скрежетом и ударом.

– Овца, блядь, – слыышу яростный рык, даже сквозь закрытое наглухо стекло. Слышу. Но не вижу злобного придурка. Потому что мне на