Племенной скот - Наталья Лебедева

В глубокой задумчивости Алена шла и шла вперед, пока не очнулась на пригорке далеко от деревни. Ей показалось, что именно здесь она и нашла свое волшебное перышко.

И только Алена подумала о пере, как послышался с неба знакомый клекот. Она подняла глаза и увидела темный силуэт: тот самый, не раз уже виденный сокол покачивал раскрытыми крыльями, ловя воздушные струи.

Алена достала из-за пазухи перо и помахала им птице – словно из озорства хотела доказать свое с ней родство. А та вдруг отрывисто вскрикнула и начала снижаться. Птица опускалась все ниже и ниже, с каждой секундой становилась все больше и больше и уже закрыла собою полнеба… Алена сначала замерла, прижав к груди перышко, а потом ойкнула и присела, будто стараясь отдалить миг, когда громада опустится на нее и раздавит.

Воздух потемнел, ударил сильный теплый ветер, что-то стукнуло, зашуршало, заклацало слегка, еле слышно. Алена приподняла голову и увидела носы мягких кожаных сапог и коричневые брюки…

– Испугалась, красавица? Не бойся. Не обижу.

Голос, звучавший ласково и немного насмешливо, напугал Алену еще сильнее, и она снова нагнула голову, так что видела теперь только примятую траву да носки собственных лапотков. По легкому шелесту одежды Алена поняла, что незнакомец присел на корточки, и в следующую секунду вздрогнула: его пальцы коснулись ее подбородка. Прикосновение было решительным, но нежным, пальцы – теплыми, человеческими, и она решила взглянуть, хоть сердце и билось так, что перехватывало дыхание и теснило грудь.

На нее смотрел человек – вроде бы обычный, только гораздо красивее обычных людей. Его волосы цвета пшеницы лежали на голове пышными волнами, серые глаза смеялись и были окружены сетью добрых морщинок, а губы, растянутые в широкой улыбке, открывали зубы такой белизны, что больно было смотреть. Никогда еще Алена не видела таких зубов. И, вдобавок, тянулась от незнакомца ниточка сладкого запаха: не медового, не цветочного; ей почему-то подумалось, что так должна пахнуть вечерами, отдавая ночи накопленный пар, земля волшебного сада-Ирия.

– Ой, красивая какая! Не знал, что такие красивые девушки бывают! – И незнакомец улыбнулся так нежно, что поднялась в сердце Алены волна сладкого страха.

– А ты кто? – спросила она, осмелев. – Ангел?

– Нет! – захохотал он, вставая и поднимая ее за плечи. – Не ангел, красавица.

– А крылья к чему ж? – Алена нахмурила брови, делая вид, что серьезно раздумывает, и стараясь не показать, как беспокоят ее прикосновения сильных мужских рук. – Птица ты, что ли?

– Ну хочешь, считай, что птица!

– Сокол?! – спросила Алена, вспомнив давешний, паривший в небе, силуэт.

– Сокол, сокол. Финист, ясное дело! – Человек засмеялся, уперев руки в бока.

– Финист, ясный сокол. – Алена ощущала каждый толчок своего сердца: каждый отдавался в голове темнотой, путал мысли… А так хотелось казаться серьезной и умной, да и не попасть впросак: ведь страх не ушел совсем, он жил где-то внутри нее, но неясно, смутной тенью. – Что ж ты, просто так к нам прилетел?

– Нет, не просто так. Узнал, что девушка тут живет. Самая красивая в мире!

– Откуда ж узнал?

– А у меня зеркальце есть, волшебное. В него и увидел. И знаешь, что?

– Что? – Алена боялась дышать, чтобы не пропустить то, что хотела услышать.

– Ты эта девушка.

Голова закружилась сильно, да так, что Алена упала бы, если б незнакомец не подхватил ее. А когда подхватил, да прижал к своей пахнущей чудесным садом груди, да стал покачивать, утешая, как маленького ребенка, исчезли недоверие и страх, и мир тоже исчез.

От полузабытья она очнулась через несколько минут и первым делом схватилась рукой за грудь: вдруг вспомнилось почему-то, как тетя Варя рассказывала о девушке, которая свалилась вот так же и над которой поглумились, пользуясь случаем, парни. Но сарафан был цел, и шнурочек на груди все так же завязан был бантом.

– Да не пугайся, говорю тебе! – улыбнулся Финист. Он сидел рядом, опершись локтем о колено, и изо рта его торчала травинка с зеленой шишечкой на конце. – Нет у меня привычки девушек обижать. Да еще таких красавиц. Не веришь мне?

– Верю, – сказала Алена. Раз уж не тронул ее, беззащитную, так и вправду, наверное, не злой человек, подумала она. И глаза не врали: смотрели ласково, любовались… От мысли этой Аленино лицо ожгло огнем, и она стала украдкой прижимать к щекам прохладные ладони, чтобы остудить навязчивое пламя.

Финист вынул травинку изо рта и стукнул Алену по носу ее мягкой шишечкой.

– Алена, – сказал он. – А далеко ли до речки? Умыться хочу.

– А недалеко, – радостно отозвалась она, счастливая, что может помочь. – Во-он там речка. И мостки там есть.

Речка была маленькой, неширокой. Развесистая ива, росшая на том берегу, куполом покрывала мостки – две недлинные, нависающие над водой дощечки. Здесь всегда было прохладно: от тени дерева да от реки, со дна которой били холодные ключи. Алена всегда вызывалась стирать, когда было надо, и, выполаскивая белье, смотрела на тонкие листья, плывущие по течению и изогнутые, как лодочки, на прозрачное дно с темным узором редких камней, на водоросли, колышущиеся в такт неслышной колыбельной, на синюю мозаику неба, вклеенную в зелень ивовой кроны.

Теперь она привела сюда Финиста. Сбегая на мостки поближе к воде, он радостно фыркнул и, кинув на берег рюкзак, принялся стаскивать плотную рубашку.

Стоявшая поодаль Алена вздрогнула. Она видела без рубахи разве только отца и думала, что все мужики такие. Краснолицый, красношеий от того, что все дни проводил в поле, под рубахой отец был молочно-бел, словно водянистый глазок картофеля. Его живот был большим, а руки хоть и сильными, но словно немного оплывшими, и жирок нарос на холке и спине по бокам.

Финист оказался совсем другим: кожа его была золотистой и гладкой, а тело – ровным и крепким, будто вырезанным из дерева. Алене показалось даже, что он светится изнутри ровным солнечным светом, а может быть, был покрыт пыльцой неведомых райских цветов.

Рубаха полетела на берег, рукав ее опустился на рюкзак, словно решил панибратски обнять приятеля. Финист присел на корточки и наклонился к воде.

– Осторожно, – предупредила Алена. – Конский волос тут бывает.

– Это кто ж? – улыбнулся Финист.

– Червяк такой, – сказала Алена серьезно. – По воде плывет, словно волосинка, в кольца знай себе свивается, а в палец вбуравится, так и до сердца до самого дойдет. А там и помереть недолго.

– Гляди: не он вот это? – Финист показал пальцем на воду. Алена, встревожившись, сошла на мостки. И тут вдруг целый фонтан холодных брызг полетел ей в лицо. Финист смеялся, и Алена улыбнулась, смахивая с носа каплю. Вторая повисла у нее на ресницах.

– На твоих ресницах – радуга, – сказал Финист и приблизился. Он сразу посерьезнел, и взгляд его, внимательный и нежный, не пугал больше. – Всегда хотел попробовать, какая радуга на вкус.

Финист вдруг наклонился и прикоснулся губами к ее ресницам. Алена почувствовала себя пойманной бабочкой: реснички бились о его щеку, как бьются крылья о плотную кожу человеческих ладоней.

Она еще стояла на мостках и смотрела на зеленый ивовый купол, а Финист уже натягивал рубаху на берегу. Потом он набросил на плечи рюкзак, махнул, прощаясь, рукой, и вдруг, с хлопками и шорохом, раскрылись у него за спиной широкие темные крылья, голова превратилась в птичью, и вытянулось, закостенело, стало странно-неподвижным тело… Финист разбежался в несколько шагов по полю, подпрыгнул и взлетел.

Через несколько мгновений он был уже тонкой черточкой в высоком синем небе. Алена смотрела, пока не заболели глаза, а потом смахнула набежавшие – наверное, от напряжения – слезы.

Травы на поле купались в оранжевых отблесках заходящего солнца. Листва деревьев казалась прозрачной и горела изнутри ровным теплым светом. Птицы, приветствуя вечернюю прохладу – не явную еще, но предвкушаемую, – загомонили с удвоенной силой. Алена возвращалась домой.

Увидев ее, отец спросил:

– Как ты?

– Хорошо, – ответила она, боясь поднять глаза. Ей казалось, что стоит кому-то бросить на нее внимательный взгляд, как все сразу станет ясно. Но отец ничего не почувствовал. Алену это удивило и даже, как она сама с изумлением осознала, немного обидело.

– Поешь сходи, – заботливо сказал отец, – да и спать пораньше. Ладно?

– Конечно, пап. Я работать завтра выйду. Я и не болею совсем.

Сиреневый вечер был прозрачен и наполнен тихими звуками: вдалеке лениво лаяли собаки, передавая новости из деревни в деревню; кто-то тихонько пел, наигрывая на гитаре; смеялись девушки за селом. Варфоломей проплыл по улице большим белым облаком. Его широкая рубашка слегка колыхалась от легкого ветерка. Увидев в окне Алену, он остановился и нерешительно махнул рукой, но та отпрянула в глубь комнаты и, задернув занавески, бросилась на кровать.