Повседневная жизнь греческих богов - Джулия Сисс

Жизнь первородных бессмертных зиждется на незыблемом возрасте. Она носит повседневный характер исключительно потому, что вместе с движением Солнца начинаются и заканчиваются только дни. Боги заполняют, занимают, оценивают дни, не подлежащие исчислению. Они наполняют их деятельностью и заботами. У богов существуют, конечно, внутренние дела и личные развлечения, но все-таки огромное внимание они отводят наблюдению за миром людей. Боги присутствуют там всюду и всегда. Тактики и стратеги, подстрекатели и бойцы, боги непрерывно меняют свой облик, надевают самые разнообразные наряды, принимают тот вид, который считают нужным. Ничто человеческое им не чуждо в ходе войны, которую они ведут не столько силой, сколько хитростью, рассматривая ее как свое собственное дело. Они вездесущи в сражениях, кипящих на земле, словно и здесь они находятся у себя дома.

Наслаждение и заботы

Будучи одновременно повелителями и подчиненными космологического времени, боги также несут ответственность за время, которое переживают люди, за их заботы и желания. Бессмертные и в этой области пользуются чрезвычайными полномочиями, однако применение этих полномочий неразрывно связано со способностью богов предаваться эмоциям. Чувствительность, вызванная страстями, — это оборотная сторона их деятельного могущества. Это обстоятельство вполне могло бы вызвать сомнения в их жизнерадостности. Какова сущность счастья олимпийцев? А сущность их вмешательства в дела мира, в повседневный ход истории? По этой проблеме в спор с Гомером вступают Пиндар и Гесиод, что придает особую пикантность древней теологии. Вернемся к вопросу, касающемуся только фактов: как боги проводят свое время? И всесторонне рассмотрим его, опираясь на литературный источник, а не на философские рассуждения.

Сначала представим себе город, где обитают боги. Пусть он будет таким, каким его описывал Овидий в своих «Метаморфозах»: «Есть дорога в выси, на ясном зримая небе; Млечным зовется Путем, своей белизною заметна. То для всевышних богов — дорога под кров Громовержца, в царский Юпитера дом. Красуются справа и слева атрии знатных богов, с дверями, открытыми настежь. Чернь где придется живет. В передней же части чертога встали пенаты богов — небожителей, властию славных. Это-то место — когда б в выражениях был я смелее — я бы назвал, не боясь, Палатином великого неба» (Метаморфозы, I, 168—176). В сознании римлян мир богов как две капли воды походил на мир Вечного города; это был заоблачный двойник роскошных кварталов, благоприятствовавших dolce vita аристократии в эпоху правления Октавиана Августа. Как проводят свободное время боги в своих palazzii Единственное их занятие — это поклонение культу Пенатов. Мы видим благочестивых богов, почитающих домашний очаг. Впрочем, подобные заботы не столь уж и обременительны. Тем не менее действие «Метаморфоз» разворачивается в театре palatia caeli вовсе не для того, чтобы просто показать сцены глубочайшего религиозного благоговения. Как раз наоборот. Ведь богам, спешащим по Млечному Пути в чертоги своего властелина, предстоит пережить неприятные минуты: Юпитер, охваченный яростью, в спешном порядке призвал их на собрание. Если у богов и есть обиталище, то оно является местом, где принимаются политические решения, где сосредоточена власть, откуда ведется управление мирскими делами.

Мы можем вообразить себе Олимп следующим образом: греческая природа, скорее сельская, чем городская местность, хаотичная застройка. Повсюду разбросаны дома (domata), в том числе и дом Зевса, место собраний и пиров богов. А теперь вспомним о всех бессмертных, о богах, которых называют «безмятежными», «ведущими легкую жизнь», «беззаботными». Вероятно, не стоит вновь повторять хорошо известные слова из «Одиссеи»: «Там для богов в несказанных утехах все дни пробегают» (Одиссея, VI, 46).

Попробуем представить себе, что мы присутствуем при оживленном разговоре, когда женщина повышает свой нежный, но твердый голос на не слишком предупредительного мужа. «Хочешь ли сделать мой труд бесполезным? Ужели напрасно потом, трудясь, обливалася я? Мои кони устали» (Илиада, IV, 26—27). Тяжелый труд, адская усталость, испарина. Это, вне всякого сомнения, человеческая доля, если не сказать — участь животных, тело которых страдает от боли, когда они вынуждены приходить на помощь людям или когда перед смертью пытаются спастись бегством. Безмятежные, беззаботные бессмертные, ведущие легкую жизнь, кажется, имеют полное право пребывать вдали от мира, где уязвимые тела изнемогают от усталости и ощущают физическую слабость.

А что касается ворчливой дамы, которая выражает свой протест, ссылаясь на крайнюю усталость, на загнанных коней и пот, льющийся ручьем, то она, не стоит удивляться, принадлежит к сонму бессмертных — «ибо и я ведь богиня и равного рода с тобою» (Илиада, IV, 58). Речь идет о Гере, сестре и супруге властелина Олимпа. Требование справедливой благодарности за проделанную утомительную работу прозвучало в самом сердце олимпийского мира, в доме Зевса во время разговора бога с женой.

Мы говорим, что миру бессмертных присущи блаженство, беззаботность, легкость жизни: dolce vita. Однако вдруг мы узнаем о трудоемкой работе, заставляющей пот литься ручьем. А ведь мы не расставались ни с Гомером, ни с «Илиадой». Наберемся же смелости и углубимся дальше в текст, переосмысливая значение слов. Возможно, читатели нам простят, что мы особенно выделяем язык, ведь греческие боги живут только в поэтическом языке. Возникает правомерный вопрос: а не являются ли слова Геры простой стилистической фигурой и стоит ли понимать буквально ее «пот», как, например, пот борца или быка? Но как в таком случае относиться к потоотделению Гефеста, бога-кузнеца, которого Фетида «покрытого потом находит в трудах пред мехами быстро вращавшегося» (Илиада, XVIII, 372). Здесь в разговор вмешивается рассказчик, по мнению которого бог, если он работает, может и, безусловно, должен иметь вспотевшую кожу. Короче говоря, пот обладает законным правом появляться на теле олимпийцев. Более того, даже если бы мы захотели во что бы то ни стало преуменьшить значение пота, мы бы столкнулись с проблемами, сопровождающими его, а именно, с усталостью, работой, заботами. И в самом деле, Гера, выговаривающая Зевсу за его невнимательность к подвигам богини, защищает работу, которую она делает для греков, помощь, которую она оказывает союзникам Атридов в их борьбе против Трои и родственников Париса. Усталость — это высшая форма проявления заботы, которая должна была бы быть чуждой богам, раз уж их называют akedees (выражающая отрицание «альфа» + kedos). «Боги такой положили удел для людей злополучных — жить среди вечного горя, а сами живут беспечальны» (Илиада, XXIV, 525—526).

В этих словах Ахиллеса заключена одна из основных мыслей, которая насквозь пронизывает «Илиаду» и которую многие пытались всерьез воспринимать как выражение всеобщей точки зрения, закрепленной в письменном виде. Однако нет ничего более сбивающего с толку: ведь хотя Ахиллес и заявляет, что боги являются akedees, но тем не менее самим богам хорошо известна kedos. Мать Ахиллеса, морская богиня Фетида, очень часто бывает несчастной и постоянно тревожится за своего сына: она kedomene за него. А разве сам богоподобный Ахиллес, упоминающий о kaka kedea, о тяжких заботах своего сердца, которым боги вскоре положат конец, не испытывает терзаний?

Богам не запрещено вторгаться на семантическое поле заботы. Совсем наоборот. Парадокс заключается в следующем: если мы сопоставим частоту встречаемости слов, употребляемых для характеристики всего, связанного с богами, и «очевидное определение» богов как персон, избавленных от забот, то увидим, что исключение составляет и нуждается в объяснении именно второй тезис. Возможно, Ахиллес просто-напросто упрекает богов в том, что они безразличны не к людям, а к горю людей? Хотел ли он выразить свое презрение к существам, похожим «на рыб ненасытных», которые «слижут ... беззаботно всю кровь, что сочится из раны»? (Илиада, XXI, 123—124). Можно до бесконечности комментировать слова Ахиллеса. Короче говоря, какой бы смысл мы ни вкладывали в качественное прилагательное akedees, мы не в состоянии примирить два исключающих друг друга термина: заботу и беззаботность, которую «Илиада» приписывает богам.

Конечно, можно было бы поспорить, сославшись на неупорядоченность гомеровского текста, его нестройную композицию, историю создания произведения. Всем этим не стоит пренебрегать. Как раз наоборот. Несогласованность, по какой бы причине она ни возникла, вполне реальна и значительна. Корни ее уходят весьма глубоко. Отсутствие связи следует рассматривать, начиная с классической эпохи, как неизбежный недостаток античной теологии, как следствие отсутствия единого мнения о самой природе божественных сил.