Басни - Николай Векшин

Когда всё было исполнено (с неимоверным стальным грохотом и бронебойным скрежетанием), Ишак, дрожа от страха и собственной смелости, залез на помост и прокричал: «Объявляется чрезвычайное происшествие! Двор в опасности! Все на борьбу! Да здравствует Комитет по спасению!»

Животные попервоначалу перепугались до смерти. Но потом, малость поуспокоившись, стали задавать вопросы: «А что случилось-то? Против кого будем воевать? Кто в Комитете главный – Горбатый или ты? Ты не самозванец ли? А когда дадут боекомплект? Хотелось бы – гранаты и миномёты!»

Ишак стал мучительно туго соображать, что бы этакое вразумительное ответить. Но не придумал и замер в ступоре. Не дождавшись ответа, дворовые жители стали вооружаться самостоятельно: кто схватился за дубину, кто за косу, кто за вилы, кто за серп с молотом.

Ишак вдруг очнулся и приказал полковнику Муравью разбрызгивать отравляющую жидкость. Муравьи, оккупировав Двор, начали брызгать во все стороны. От этого животные обозлились и стали яростно давить оккупантов лапами, копытами и даже задами, приговаривая: «Это вам – за применение боевых отравляющих веществ! Это вам – за болезненные укусы! А это вам – за нападение на наш прекрасный Двор!» Быстро расправившись с вооруженным противником, они накинулись на невооруженных ишаков, побивая тех камнями.

Ишаки от такого оборота дел перетрухнули и спрятались под помост. Но не тут то было! Дворовые выволокли их за шкирку и задали хорошую взбучку.

Особенно отличился в отпоре Комитету огромный мощный хряк Боров. Он раздавал увесистые тумаки направо, налево и кругом. Боров был силен, как лесной кабан, нахрапист, хитер, самоуверен, натренирован и импозантен. Поэтому метил в хозяева. Хотя сам был из простых, из свиней.

В свое время, когда Боров при Горбатом Осле не вовремя залез на помост и сдуру дерзко хрюкнул, то был осмеян – ржанием коней, гоготом гусей и даже блеянием баранов. Боров тогда прикинулся больным, свалив ответственность за свой наглый всхрюк на похмельную голову. И был великодушно прощен. Но для острастки был всё же с головы до ножек облит помоями. Такое оскорбление Боров стерпел кое-как, скрипя зубами и затаив свирепую обиду. Он умел, когда надо, на время обуздать свой зверский норов. Когда же Боров на что-нибудь решался, то чурался сомнений и размышлений, чем походил на козлов, а поэтому смог легко заручиться их поддержкой.

Хряк Боров влез на картофелеуборочный комбайн, как на танк, и крикнул: «Долой ишаков и ослов! Да здравствует свободная эксплуатация и новый порядок! Даешь, понимаешь, законную демонократию!»

Животные услышали звучное красивое слово «эксплуатация». Они давным-давно его не слыхали и поэтому забыли, что оно – синоним слова «ярмо». Их порадовало, что эта самая «плуатация» будет свободной, новой и порядочной. Еще они услышали – «демократия». Это слово было совсем ново и потому особенно привлекательно. Тем более, что будет охраняться законом. Толпа восторженно ответила Борову громогласным троекратным «ура!» и возгласами «да здравствует!» и «даёшь!»

Во главе Двора оказались свиньи, возглавляемые боровами, хряками и каплунами. Политическим предводителем стал хряк Боров, а экономическим – свин Даргай, который был самым толстым среди жирных. Оба провозгласили, что жить надо по-новому – по свински, а ещё лучше – по волчьи, на забугорный лад, и тогда, посередь конкуренции неограниченных свобод и рыночных состязаний, наступит полное всеобщее изобилие.

Началась радостная свинская жизнь. Каждый имел право ухватить себе жирный кусок общественного пирога. Хряк Боров был щедр: «Берите столько, сколько сможете унести! Забирайте всё, мне не жалко!» Возник ажиотаж расхищения общедворовой собственности. Каждый тащил себе нужное и ненужное, при этом яростно ссорясь, выхватывая у других и даже вступая в драку. Боролись за каждый колосок, за каждую корочку хлеба, за каждый глоток воды. Растащили по своим отдельным углам и закуткам все грабли, лопаты и даже веники.

Львиную долю отхватили себе свиньи (львы жили за бугром, а посему не имели права участвовать в дележе дворовой собственности). Пользуясь услугами ловкого Рыжего Кота по имени Байсуч и прикрываясь им, как шапкой-невидимкой, свиньи шустро приватизировали себе в собственность не только корыта и лужи, но также луг, пашню, речку, сенокосилку, тракторный парк, электростанцию, все дворовые постройки (включая Хозяйский Дом) и даже забор.

Теперь каждый, кто хотел пастись на лугу, был обязан платить свиньям дань. Каждый, кто собирался искупаться в речке или луже, должен был заплатить налог. Каждый, кто включал лампочку в коровнике или сарае, попадал в долговую кабалу.

Свиньи приказали называть себя не товарищами, а господами. «Хряк Гусю не товарищ, а господин», – такой транспарант появился однажды над огороженным загоном гусей. Некоторые животные возмутились: «А почему только свиньи стали господами?! Мы тоже хотим!»

«Объявляю отныне господами всех!» – тут же милостиво отреагировал Боров. Резво подпрыгнув, он повернулся к толпе задом и заторопился скорей к большому корыту, опасаясь как бы сородичи, радостно хрюкая, не слопали без него весь питательный корм.

Стали все дворовые называться господами. Общались друг с другом примерно так: «Госпожа Свинья! Как Вам не противно кушать картофельную шелуху!» – «А Вам, госпожа Курица, не зазорно ли ковыряться в г@вне?» «Господин Конь! Почему Вы всё время ржёте, как мерин!?» – «Не гоготать же мне, госпожа Гусыня, как Вы!»

Многим животным не понравились свинские порядки. Они вспомнили те сытно-скучные времена, когда за главного был Конь Леонид. Теперь стало казаться, что тогда было гораздо лучше. Хотелось той же стабильности и защищенности. Но вокруг процветали вакханалия и разбой. Начался неуправляемый массовый бандитизм, сопровождающийся поножовщиной, кровопусканием и отстрелом. По ночам Двор вообще становился похож на скотобойню.

Кроме того, начался голод. О былом вынужденном большом посте (при Горбатом Осле) дворовые вспоминали с умилением. Кони, козлы, овцы, бараны и другие травоядные выживали кое-как, питаясь лебедой и крапивой. Пернатым стало совсем невмоготу: во Дворе не осталось ни единого зёрнышка, даже в навозе. Куры клевали собственные какашки; утки и гуси пытались вырыть из земли червяков, но из-за засухи червяки были дохлые и тухлые.

Вскоре многие животные стали недовольны чрезвычайно. Они воинственно построились в колонну, развернули транспаранты с надписью «Хотим взад!» и двинулись к помосту, чтобы устроить митинг несогласных.

Но Боров с Даргаем не дремали. Оказалось, что Даргай заранее собственноручно прикормил целую армию лебедей. Боров попросил Генерала Лебедя защитить народившуюся свободу от её душителей, среди которых особенно нагло вели себя гуси и утки – исконные враги лебедей. Генерал Лебедь крякнул афоризм: «Беспорядок – это одна из форм хорошо организованного порядка». И руководимые им бронесеялки дали прицельный залп импортным шрапнельным горохом по митингующим. Перепуганные утки и гуси тут же с кряканьем и гоготом разлетелись кто куда. Остальные животные разбежались.

Хряк Боров вообще обожал силовые методы воздействия. Когда Свин Зюзя, решивший, что имеет не меньше прав на руководство, подговорил Серого Кролика и Учёного Мула оказать сопротивление и засел вместе с ними в засаде в Хозяйском Доме, Боров сразу отверг идею о нудных переговорах и приказал своим соратникам дать залп по Хозяйскому Дому гнилыми помидорами, тухлыми яйцами и дихлофосными баллончиками. Сопротивленцы оказались изрядно помяты и побиты. Они униженно сдались на милость победителя. И ещё долго не могли отмыться от неприятной вони.

Торжествуя победу, Боров танцевал на помосте в присядку, а его свинская команда визжала от восторга и пускала в небо победный фейерверк.

Но далеко не все животные были обрадованы случившимися событиями. Они стали требовать от Борова соблюдения обещанного: демократии, свободы, законности и порядка. Боров, посовещавшись с семьей и соратниками, согласился провести выборы. «Пусть выберут самого лучшего, то есть меня!», – воскликнул он на очередном митинге.

Состоялись выборы. Это удивительное священнодейство случилось во Дворе, по сути дела, впервые. Раньше животные просто соглашались с тем, что им назначали руководителей. А теперь, оказалось, можно было их выбирать, причем, из самих себя. Это было ново, необычно и волнующе. Каждый заходил в деревянный сортир (наспех приспособленный для голосования), отрывал кусочек красной или белой бумажки с гвоздя и кидал этот бюллетень вниз, в чёрную дыру.

Когда все проголосовали, начался подсчет. Красных и белых бумажек оказалось в итоге ровно поровну: сколько было заготовлено бюллетеней, столько и насчитали при подсчёте. Животные стали чесать репу, размышляя о превратностях демократического выбора.