Альпийские встречи - Василий Песков

«Что я скажу… Я скажу: сестры, я очень счастливый человек! Потом скажу: я был у хороших людей, в большой интересной стране. Скажу, что все три недели чувствовал себя как дома. Я расскажу о Петре, о его доме и о друзьях… Нет, сразу вес рассказать не смогу. Я буду рассказывать каждый вечер отдельно: о Киеве, о всех местах, где мы побывали, о Каневе, о картинах Петра. Отдельно расскажу о Москве. Кремль! Возле него я чувствовал себя как во сне. У Кремля стоял, возможно, мой прадед, ходивший в Россию с Наполеоном и отморозивший в этом походе ноги. Я расскажу, что был на спектакле в Большом театре; был и в Эрмитаже, видел дворцы в окрестностях Ленинграда, стоял на корабле «Аврора» и даже дернул шнурок у пушки… Ну и, конечно, как водится, буду шутить. Скажу, что не видел в России ни единой горы. «Как же так, неужели нет ни одной?!» — всплеснет руками мой сосед крестьянин, не ездивший дальше Аарау. Я сейчас уже вижу лица и других слушателей: как же так — жить без гор?! Скажу еще, что в России я человек известный — нас с Петром снимали на телевидении. Я думаю, непременно меня пригласят и в соседнюю деревушку, в крестьянский клуб. У нас ведь очень немного знают о Советском Союзе».

…Петр Ильич постарался показать другу все, о чем когда-то ему рассказывал, чем сам гордился, что полагается показать желанному гостю. Он и сам встряхнулся в поездках, что же касается Карла, то он переполнен был впечатлениями: «Мне кажется, все происходит со мною во сне». В ряду всего, что задержало внимание и поразило, Карл вслед за Кремлем, Эрмитажем, могилой Шевченко, образцовским Театром кукол назвал лягушек, которых услышал в первый же день пребывания в Киеве, на Днепре. «В Швейцарии, в наших местах, их давно уже нет. Я слышал их только в детстве». Поразило его пение соловья у Петра Ильича под окном. «Об этой птице я знал, но никогда не слышал ее». Поразил аист, летавший низко над камышами во время нашей беседы возле костра. «В Швейцарии этих птиц уже редко увидишь. В нашей красивой Швейцарии дикой природы почти не осталось».

По привычке профессиональной Карл все, что видел, старался запомнить в русском названии. Возле костра у Днепра он спрашивал то и дело: «А это как?» В конце дня я попросил прочесть страничку слов из тетрадки. Он прочитал: лещ, трясогузка, костер, удочка, сено, поляна, квас, весло и — с пометкой «грузинское слово» — чача… Переводчика у друзей не было. Петр Ильич, к своему удивлению, сразу же вспомнил приобретенный в печальное время немецкий, а Карл, слушая русскую речь, говорил: «Я понимаю… Я почти понимаю…»

Из множества фотографий — встреча, поездки, застолье, беседы, проводы Карла — передо мной сейчас снимок не очень удачной рыбалки. Вижу моих друзей, по-детски счастливых оттого, что жизнь на заключительных ее верстах поднесла им подарок, лучше которого не бывает, — такую вот встречу.

Жаркий июньский вечер. Летают стрекозы, ходит по мелководью аист, ловит на песке комаров трясогузка… Швейцарская газета, пересказавшая по «Комсомольской правде» историю дружбы Петра и Карла, назвала ее «Пять моментов человеческой сказки». История, правда, похожа на сказку. Однако все это быль — война, лагерь смерти, побег, начало дружбы, память и эта вот встреча — быль, трогающая наше сердце. «Вот так люди должны бы жить!» — сказал на проводах Карла один из друзей Петра Ильича. И это естественное, насущное желание человека. В нынешней круговерти страстей, отчуждений, сознательно раздуваемой злобы, угроз, в атмосфере общей для всех тревоги две эти судьбы, две песчинки в человеческом океане показывают нам лучшее, что есть в людях: способность обнять друг друга на ветру жизни, не дать поссорить себя, стать рядом перед угрозой общей вполне реальной беды.

Петр едет к Карлу

Четырнадцатого мая 1982 года Петр Ильич помахал провожавшим его друзьям с трапа самолета, улетавшего в Цюрих из Киева. Ровно через неделю я получил открытку. «Чудеса — утром вылетел, утром и прилетел. С вычетом двух часов поясного времени путь занял пятнадцать минут… Нахожусь в объятиях Карла».

И вот уже звонок из Киева: «Я дома. Пока не остыл — приезжайте».

Пять недель был наш художник в гостях. Сидим за столом, заваленным снимками, пленками, картами, — вопросы, расспросы.

— Что было главным в этой необычной поездке?

— Главное? — Петр Ильич задумчиво перебирает снимки. — Вот поглядите на этих людей. Они встречали меня как родного. Я тоже, надеюсь, оставил добрую о себе память. Это и есть главное.

За пять недель учитель Карл Келлер много сумел показать другу в своей «альпийской державе». Они побывали почти во всех больших городах, у знаменитых озер, на самых живописных точках в горах, увидели многие исторические памятники, в том числе ленинские места, перевал Сен-Готард, развалины римских построек, старинные швейцарские деревеньки, мельницы, сыроварни…

Но это не была одна сплошная дорога. Через два-три дня друзья возвращались в свою «столицу» — деревеньку Мондах, в домик, где живет Карл.

Самое первое, что они сделали, — побывали в местах, памятных для Петра по 42-му году. Они разыскали место, где изможденный, измученный, приговоренный к повешению пленник переплыл ночью бурный весенний Рейн. «Сейчас все было в легкой кудрявой зелени, но вода неслась с бешеной силой, с водоворотами и воронками. Как я смог тогда переплыть?! Раскрыл этюдник, попытался что-нибудь сделать на память. Но рука от волнения не слушалась…»

Разыскали друзья и домик, где беглеца приютили и обогрели. «Я поразился: ничто не переменилось! Вот оконце, в котором светился спасший меня огонек. Вон — видно в окошко — печка с черной чугунной дверцей, на которой хозяин мелом поставил крестик и написал имена, свое и мое».

Хозяйка дома вышла, опираясь на палку, не сразу сообразила, кто перед ней. И, только увидев Карла, все поняла. «Петер…» Она говорила, сбиваясь, несложная ее мысль сводилась к тому, что на девятом десятке у человека радостей очень немного, а сегодня у нее радость… Амалия Мерке с мужем приютили во время войны немало русских солдат, бежавших из плена. Петр был первым. И она его помнила…

На ферме, где Петр батрачил, люди тоже состарились. Хозяйка, седая, сухощавая, Лидия Дублер смутилась, не зная, как называть гостя: как раньше «Петер» или «господин Билан»? «Вы, наверное, теперь большой человек, если смогли приехать?..»

Гость попросил разрешения глянуть на сеновал, заглянул в каморку, где стояла когда-то кровать батрака. Все было как прежде. Сохранилась даже буковка «П», вырезанная ножом на бревне.

Хозяин фермы Макс Дублер лежал в больнице. Визит Петра и Карла очень его растрогал. «Я всегда говорил: Петер — хороший работник и порядочный человек…» На прощание он попытался подняться, проводить гостя, но молодая сиделка ласково погрозила старику пальцем…