Революция чувств - Зоя Кураре

– Гады, сволочи и ты тварь поганая!!! – истерически верещал, глядя на жирного кота, Александр Куликов.

Соседский кот, облюбовавший капот дорогого автомобиля поднял голову, посмотрел на орущего в окне мужика. Что громче кричит, автосигнализация или Куликов кот не понял. Угрозы в его адрес, по мнению благородного животного, необоснованы. Четвероногий террорист решил не рисковать, он встал с нагретого места и медленно поплелся к себе в сеседний коттедж, не догадываясь, что сегодня его могла постигнуть участь того самого мобильного телефона, чей громкий голос больше никогда не прозвучит в доме Александра Куликова.

В студии погас свет. Конец телевизионной комедии. Евгения Комисар непрерывно звонит шефу, тщетно. Мобильный и городской телефоны хранят упорное молчание. «Завтра Саныч порежет на кусочки мое юное комиссарское тело», – а что еще она могла подумать, если с самим Куликовым нет связи?

Право на ошибку

Вик хотел есть, гулять и спать. За окном господствовали сумерки, лишенный радостей собачьей жизни пес жалобно скулил. Хозяин упорно не вспоминал о любимом четвероногом друге, сегодня таковым он его не считал. Что с художника возьмешь, одни мнимые таланты, вместо заботы и любви к домочадцам. Эту мысль пес интерпретировал в голове, как умел, но от перестановки слов смысл не менялся. Кормить не будут, гулять тоже, в это верить стаффу не хотелось, но факты вещь упрямая. Зря он не съел бутерброды, которые валялись на полу, через полчаса после покушения на тело натурщицы хозяин их демонстративно выбросил в мусорное ведро, находящееся сейчас в зоне абсолютной недосягаемости. Вик ругал себя за нерасторопность, и брезгливость. Подумаешь, таракан на сыре умер, дай кусок сыра сейчас, я его с тараканом съем – не побрезгую. Увы, что упало в мусорное ведро, то пропало. В желудке пусто, как в темном коридоре, неужели хозяйка о нем не вспомнит, сокрушался Вик.

Господи, щелчок, еще один щелчок – это она. Вик от радости завыл.

Женька Комисар, открывая ключом железную дверь собственной квартиры, мысленно представила, как она прямо с порога сбросит с себя верхнюю одежду, поужинает, примет горячую ванну, ляжет спать.

Утро вечера если не мудренее, то светлее, утешала себя телевизионная звезда. Однако до светлого утра ей предстояло дожить.

– Вик, Викуша ты меня ждал. Красавчик, ты у меня такой красавчик!

Маму ждал? Тебя не гуляли, бедный мой песик?

Вик ничего не слышал, он прыгнул на входную дверь квартиры, та безропотно открылась. Дальше ступени, пес увидел девять этажей сплошных ступеней, лестничные проемы и опять ступени. Парадная дверь. Знакомый куст. Не забыть поднять ногу. Вот так! Вот, вот оно, счастье, льется теплой сильной струей, пусть только кто-нибудь попробует остановить поток радости – укушу, твердо решил пес. Никто и не пытался помешать Вику. Его хозяйка, неторопливо спустилась на лифте и, прислонившись к косяку парадной двери подъезда, терпеливо ждала, когда пес завершит уличный ритуал.

Во дворе резко потемнело. Аварийное отключение света по улице Пионерской – явление обыденное. В любимой, загадочной Закраине полным ходом идет предвыборная кампания, не до граждан сейчас, не до граждан, это значит – свет восстановят в лучшем случае утром, подумала Женька Комисар.

На девятый этаж они шли пешком, Вик и его верная хозяйка. На пятом этаже телевизионная звезда выбилась из сил, она села на холодные, грязные ступеньки, решила закурить, коробка спичек оказалась влажной. Женька не стала ругать любимого пса, хотя знала – это дело его слюнявой морды.

Она бросила испорченную коробку вниз. Спичечный коробок, совершая последний в своей жизни межэтажный полет, точно так же, как и мэр Задорожья в эфире, успел почувствовать себя самой важной в городе птицей. Уникальный полет бескрылого коробка длился до тех пор, пока он не упал плашмя на грязную, выщербленную ступеньку первого этажа. Умер. Огня не будет.

Женька расплакалась, она плакала, тихо закрыв ладонями лицо. У нее нет сил идти дальше, нет сил говорить с мужем, который, судя по присутствию грязной обуви в коридоре, дома. Нет сил думать, чувствовать, дышать.

– Господи, я устала, я ощущаю себя, как загнанное животное, – хриплым от слез голосом сказала она Вику. Пес понимающе завилял хвостом.

– Я не чувствую рук и ног, я не чувствую себя, своего тела, души. Ты мне веришь?

Пес верил, он лизал любимой Женьке руки и глаза, плечи и острые коленки. Он готов зализать ее всю так нежно, как умел, только бы она пришла в себя и не плакала. Время шло, а собачьи нежности не действовали. Темнота не пугала, наоборот, железная леди могла позволить себе заплакать здесь и сейчас. Два года назад после очередной неудачной попытки стать матерью Женька дала себе слово больше никогда не плакать. Тогда ей показалось, что слез больше не осталось, они до последней капли выплаканы. Слезные протоки снова воспалились и по ним самотеком бегут соленые, горькие ручейки несбывшихся женских надежд. Все в жизни Женьки запланировано – работа, работа и еще раз работа. На самом деле ей хочется родить маленькую, толстенькую девочку кормить ее молочной кашей по утрам, гулять с ней по улицам родного города Задорожья, петь у ее кроватки колыбельную, быть просто мамой. Мама, неужели Женьку Комисар никто и никогда так и не назовет мамочкой, мамулькой. Неужели ей не суждено прижать к своему телу пухленькое тельце самого дорогого и желанного на всем белом свете существа? Где ты, малыш, почему не приходишь в мою жизнь, я готова пожертвовать всем, всем, всем ради тебя. Женька любила разговаривать с неродившимся малышом. Об этом она никогда никому не рассказывала, тем более мужу. Стать пациенткой психиатрической клиники на Седова ей не хотелось. Комисар с детства предвидела события, общалась с умершими родственниками, чувствовала настроение окружающих, разговаривала с домашними животными. Стоп, о потусторонних мирах ни слова, не время и не место, необходимо возвращаться домой, убеждала себя Женька.

Вдалеке замаячил огонек. Господи, что за маньяк бродит ночью по подъезду, испугалась Комисар, но только вспомнила, какая собачка находилась с ней рядом, успокоилась. «Пусть идет самый страшный, и коварный маньяк, – рассуждала про себя Женька, – Вик непременно ему яйца откусит». Неуспела она дать волю женскому воображению, вытереть слезы с лица, как пожалела о сказанном, перед ней в семейных трусах и свитере возник образ супруга, его мужскому достоинству Женька зла не желала, точно. На лестничной клетке стало светло, Сашка Громов забинтованной рукой уверенно держал огрызок свечи. Свечи Вик грыз с детства. Повзрослев, он не избавился от пагубной привычки. Удивительно, что этот обрубок воска в руках Александра уцелел.

– Ты что, дорогу домой забыла?

– Грубишь, Громов? – вопросом на вопрос ответила Женька мужу.

– Вставай, пошли домой, горе мое, смотрел сегодня твою программу, скажу откровенно – дерьмо, – он протянул ей руку. – Вот скажи мне, Комисар, ты себя уважаешь?

– Второй оригинальный вопрос за одину минуту, не много ли? – поинтересовалась Женька у мужа, который, освещая огарком свечи дорогу, вел ее под руку домой, на последний, родной, девятый этаж.

– Не уважаешь ты, мать, ни себя, ни зрителей. То Карташкин у тебя – герой, то…

– Геморрой, – помогла закончить фразу спутнику жизни Женька. Начавшийся разговор ей крайне неприятен, поэтому она решила кардинально сменить тему для обсуждения и поинтересовалась у мужа, почему рука перебинтована.

– А ты это у своей любимой собачки спроси, – саркастическим тоном посоветовал жене Александр Громов. В темноте собачку не слышно, а тем более, не видно, она покорно плелась сзади супружеской пары, понимая, сейчас придут домой и доброй покладистой собачонке косточки перемоют. Так и случилось. Они пришли, перевели дух и начали ругаться.

– Ты что, его не покормил? – нащупав в темноте пустую собачью миску, поинтересовалась Женька.

– Я вижу, ты ничего не поняла. Вик меня сегодня за руку укусил, меня хотели госпитализировать, так я отказался.

– Что? – не дослушав до конца мужа, выкрикнула Женька. – Не может быть! Значит, ты его спровоцировал. Как все это произошло? Саша, что ты молчишь?

«Она назвала меня по имени, значит, способна еще пожалеть мужа», – подумал Александр Громов. Привычка называть друг друга по фамилии укоренилась в их семейной жизни. Друзья перестали удивляться, мотивируя это обстоятельство исключительно незаурядностью их творческих натур.

– Ко мне пришла натурщица, в перерыве я решил сварить кофе, а зверь вырвался на свободу и пытался изнасиловать девушку. Ты представляешь, она расскажет подругам о том, что здесь сегодня произошло! И никто, слышишь, никто не придет ко мне в мастерскую, – эмоциональней обычного поведал супруг строгой Женьке главное событие пережитого им дня.