Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении - Юрий Германович Вебер

кабинета Минного класса на кронштадтском острове, где трудился Попов.

ПОВТОРЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО

Молодой ассистент Минного класса Николай Георгиевский знал, как умеет Попов таить про себя свои чувства, переживания. Разве только какой-нибудь особенно удавшийся опыт заставлял Александра Степановича вдруг открыто, почти по-детски обрадоваться. А обычно он всегда спокоен, совершенно спокоен, что бы ни произошло. Но его, Георгиевского, не проведешь! Они слишком давно и близко знакомы, еще со студенческих лет, чтобы не угадывать, что скрывается иногда за этой внешней сдержанностью.

Когда приходит новый журнал с очередной статьей Герца, он откладывает все остальное и погружается в чтение. Его трудно даже тогда окликнуть. Не слышит, ничего не слышит. Лишь изредка поднимает голову, уставившись в окно, в сад Минного класса, где торчат по-зимнему голые сучья. И что он там видит?

Герц называл свои статьи мемуарами. Они так и были написаны: живое воспоминание обо всем, что думал, делал и переживал он, идя к своим открытиям. Ученый трактат, звучащий как личная исповедь. Тот же дух страстного искания, что пронизывал и знаменитые серии Фарадея. Недаром Герц отдавал им в своих мемуарах такую дань восхищения и во многом следовал методу великого англичанина.

Он вводил читателя в свою лабораторию в Карлсруэ, в самый интимный процесс исследования. Посвящал в круг своих мыслей, предположений, расчетов. Даже в то, что отвлекало его сначала от главного. А затем — именно это главное. Охота за волнами. За таинственными волнами, существовавшими до того лишь в догадках и математических знаках.

Шаг за шагом раскрывал перед читателями Герц свое продвижение к цели. Опыт за опытом. Удачи и неожиданные результаты, неясные, сомнительные, и результаты вовсе отрицательные. И размышления над ними, уроки удач и неудач. И постепенное накопление выводов. Фундаментальные выводы, носящие характер законов. И все это Герц разворачивал последовательно перед читателем, беря его как бы в соучастники своих замечательных открытий и не гнушаясь при этом останавливать внимание на таких мелочах рабочей обстановки, как, например, кусок отрезанной газовой трубы или железная печка, которая мешала его некоторым опытам, но возле которой он, измученный и обессилевший, пытался найти тепло, укрываясь от приступов чахоточного озноба, — о чем, разумеется, он уже не писал.

Герц говорил с любовью не только о волнах, но и о людях. О тех, кто своими открытиями, идеями или советами наводил его на путь исследований. Кто своими находками прояснял ему возможность его собственных находок. Или своими ошибками предостерегал от его собственных ошибок. Ни о ком не забывал Герц в своих мемуарах, ни о чьих заслугах и усилиях — начиная от самых великих и кончая любым самым скромным рядовым исследователем. Наука была для Герца не полем состязания, а полем сотрудничества.

Этому взгляду на вещи тоже можно было у него поучиться. А не только тому, как получать и улавливать электромагнитные волны.

Попов долго не закрывал последней статьи Герца, сидел задумавшись, словно желая побыть еще с ее автором. Потом встал, протянул журнал ассистенту и коротко сказал:

— Читали? Советую…

И зашагал между столиками с приборами. С ним невозможно было предаваться долгим рассуждениям.

А через несколько дней на большом столе физического кабинета началось составление из приборов и разных деталей, бывших под рукой, нового замечательного устройства. Батарея элементов с индукционной катушкой. Стержни вибратора с шариками на концах. Экраны для отражения волн. Дуга резонатора с такими же шариками… Полный герцев набор, которому суждено уже стать классическим в новейшей волновой физике.

Тогда повсюду, где только можно — в лабораториях, в университетах, в разных странах, — многие кинулись за герцевой искрой, как за сказочной жар-птицей. На ловлю волн-невидимок. Каждому хочется сотворить чудо и вызвать духа из бутылки, даже ученым, И пусть этим духом будут электромагнитные волны, а роль волшебной бутылки играет вибратор, откуда они вырываются на волю. Кого не прельстит треск маленьких молний у себя за столом и картина того, как эхом на них отзываются искорки, скачущие между шариками резонатора! Многие тогда брались повторить опыты Герца.

Первым, кто публично демонстрировал новинку в Петербурге, был профессор Николай Григорьевич Егоров. Он тщательно скопировал приборы Герца и привез их на заседание Русского физико-химического общества, в тот самый зал с антресолями в «Же-де-пом». Приборы оказались столь громоздки, что их пришлось погрузить на телегу.

Но эффект они дали очень небольшой. Зал был погружен в темноту, чтобы легче было рассмотреть герцевы искорки: как они проскакивают в ответ на разряды вибратора. Профессор пододвигал резонатор все ближе и ближе к вибратору, а ответную искорку так и не удавалось разглядеть из зала. Слишком ничтожной, слабой она была. Пришлось председателю собрания подойти вплотную к резонатору и, вооружившись очками, склониться чуть ли не к самым шарикам. Вглядевшись как следует, он удостоверил, что искра действительно наблюдается.

Недаром в объявлениях о демонстрации опытов профессора Егорова указывалось: «… необходимо приходить с биноклем». Но даже и бинокли не всегда помогали убедиться в том, что чудо все-таки существует.

Все это пока что мало убеждало. И, когда зажегся свет, многие из присутствующих не смогли скрыть улыбок недоверия. Сидел в зале среди прочей публики и кронштадтский преподаватель Попов. Он приехал сюда, на демонстрацию, добираясь с острова по льду Финского залива в розвальнях, укутанный в овчинный тулуп от бушевавшей над заливом вьюги. И смотрел теперь пристально на то, что показывал петербургский профессор. Да, нужно еще вдохнуть что-то в эти опыты, чтобы доказать то, что они в действительности означают.

Работа в Минном классе над конструированием приборов Герца усилилась.

А месяц спустя Попов уже читает лекцию для морских офицеров Кронштадта об электрических колебаниях. И производит перед аудиторией опыты в самом наглядном виде. Не надо затемнения, не требуется благородный свидетель, который рассматривал бы ответную искорку в резонаторе сквозь очки или лупу. Ее могли наблюдать все присутствующие со своих мест, так она стала заметной в руках Попова. Правда, она была, в общем-то, еще слабенькой, капризной. Вдруг не хотела почему-то появляться. Попову приходилось тогда с трудом вызывать ее снова и снова. И все же она несомненно была, более яркая и определенная. Трепетный вестник набегающих волн. Попов даже пробовал отступать с резонатором на несколько шагов. А волны все-таки давали о себе знать: искра проскакивала.

Они были где-то здесь, таинственные волны, возникая, прокатываясь по залу, незримо и неощутимо окружая каждого. Но Попов ловил их на резонатор и не только отмечал их присутствие, а с помощью вспомогательных приборов заставлял волны собираться в фокусе, отражаться от экранов, преломляться в специальных